В отличие от рассудительного Ария, Федор очень любил мечтать. Любая загадочная деталь, неприметно воткнутая в привычную повседневность, могла целыми днями не давать ему покоя все хотелось докопаться до значения этой детали. Подобная пытливость в Тишине не приветствовалась, ведь тайны на то и называются тайнами, чтобы оставаться таковыми непостижимыми уму.
Толком не знает никто из нас, что там. Может, там существа такие же, как мы. С ч слово оборвалось, на мгновение лицо Федора резко исказилось в пугающей гримасе, а голова дернулась к плечу. Такое бывало, и все привыкли никто уже давно не складывал руки ладонями друг к другу в священном жесте, означающем защиту от нечистой силы.
Вот видишь, проговорил Арий, это все от твоих речей нечистых. Чушь всякую гворишь, тебя духи наказывают, ага.
Федор обиженно поджал губы и неловко улыбнулся. Возмущенный Дион хотел наконец что-то возразить, синие глаза опасно засверкали, однако его прервал внезапно заскрипевший голос настоятеля Луки:
Арий прав, все знали, что сейчас непременно последует какая-нибудь древняя история, которая долго настаивалась во время затянувшегося молчания старика. Ты гворишь, Федор, что за лесом могут жить такие же, как и мы. Не мудрено от тебя такое рассуждение услышать, уж больно ты дитя пытливое, токмо вот я на твоем месте своим любопытством не стал бы народ забавить, токмо смеху от сего разговора. Неспроста отцы здесь схоронились, на то существует целая история. Мне, в отличие от вас, млодцев, довелось большую жизнь отжить, я дитем еще первого Верховного Жреца собственными, вот энтими, очами видал. Как нынче помню на него глядел, а он словно не с земли, не человек словно. Глянет как стрелой пронзит, и ажник солнце само ему служило, светом своим кожу его не смело жечь, лучом в очи не смело глянуть. Все они, Жрецы, такие, во всех поколениях. Им больше нашего даровано.
Так потешьте нас энтой магической историей, съязвил Дион.
Настоятель Лука метнул на него строгий взгляд:
Не злорадствуй, Дионисий. Мал еще, чтобы над стариком насмехаться. Я лучше вам расскажу, пока минутка есть, отчего первый Верховный Жрец оградил Тишину от всякого гостя с чужих земель. Тогда и ответы на твои вопросы, Федор, мигом сыщутся. Девяноста три года назад, как слагают уста, в том большом мире, где невольными заложниками жили наши предки, творилось страшное: дикие бесы подымались из-под земель, всюду разливались красные-красные реки крови, много людей полегло, никто не знает, сколько. Страшная болезнь разума людьми овладела. Люди подчинились бесам, пытались истребить всех неверных их демоническому учению и даже до наших предков добрались. Должно быть, нечистые все еще бушуют в том мире, и ежли наш человек выйдет туда ба! Пути назад нет, всего поглотят до самых костей! Токмо Верховный Жрец, наследник воли духов, может властью своей великою спокойствие в Тишине хранить и беречь нас от красных демонов. У них цель единая истребить наше верование. Уж сколько оно пережило! В те времена, когда Тишина была открыта миру, на предков наших тоже охотились. Поэтому души их разгневаны, а в гневе сила! Большая сила в древнем гневе. Обрегают отцы нас теперича от всякого гадкого иноверия. Они попрятались кругом нас, в зверях и светилах, в цветах и деревьях, в земле и воздухе, они дают нам жизнь и спокойствие, а мы за это чтим их великую память. Память и преданность духам. И в мире сила их, в мире сила истинная, в природе в землице, в воде, в пламени и ветре.
Ежли были так сильны предки, почему ж они не истребили самих бесов? фыркнул Федор. А нам теперича, видите ли, ютиться.
Даже на волков поглядеть нельзя, поддержал его брат.
Гонения, старик с сожалением опустил в пол свои маленькие глаза. Их было много, очень много, все кругом было окрашено красным. Бесы неистово гнали отцов наших с земель их. Радуйтесь и духов благодарите, что на вашу долю не выпало увидать беспорядков, подобных тем, что царствовали в мире сотню лет назад. В беде рождаются сильные, но не всякая сила стоит горечей, за нею приходящих.
На улице завыл протяжный колокольный звон. Заслышав его, настоятель Лука вновь замолк и неуклюже поднялся с места, жестом указывая детям, что пора идти. Все мигом засобирались к заутроку. Комната, еще минутой ранее притихшая под тяжестью жуткого рассказа, вновь оживилась, разговоры об истории сменились будничными обсуждениями предстоящего дня. Сквозь мутную слюду в маленьком окошке пробивалось уже окрепшее, нагретое летним теплом солнце.
III
Между домом детей и маленькой кухонной пристройкой уже были выставлены два длинных стола. Вокруг столов возились люди, заканчивали последние приготовления к заутроку. В теплое время в каждом округе Тишины трапезы проводились на улице.
Протяжный голос медного колокола начинал день.
В четвертом округе народ у столов собирался соответствующий старики за одним столом, дети за другим. Юродивых, которые содержались поблизости, было принято кормить отдельно от остальных боялись, что бесы их могут проникнуть в души чистых людей.
На белоснежных скатертях ровными рядами выставлялись десятки одинаковых блюд, над маленькими деревянными чашками пленительно танцевал в воздухе дымок от горячей каши, едва снятой с печи. Украшением столов служили первые полевые цветы в узких глиняных вазочках. Свежий запах разносился по всей трапезной. Следуя распорядку, люди вставали у своих мест за столом и несколько минут молчали в смиренном ожидании. У самого края детского стола горбился настоятель Лука, под тяжелым взором которого неугомонные ученики выдерживали эту священную тишину, не произнеся ни звука. Каждый знал за любую шалость можно получить ложкой по голове и лишиться завтрака за нарушение обычая.
Дион нетерпеливо мялся у своего места между братом и Арием, скрипя зубами от ожидания в голове уже рисовалась сладкая минута, когда он сможет с жаром накинуться на горячую кашу. Взгляд рассеянно бегал по столу под острым звоном всепоглощающей тишины; внимание привлек стакан, стоявший неподалеку от большой деревянной ложки. Дион тихонько повел головой, чтобы разглядеть: и правда, молоко! Ожидание сделалось еще более томительным.
Несколько десятков ладоней одновременно сложились в священном жесте. Прием пищи непозволительно было начинать без поклонения. Все молчали, в мыслях обращаясь к великой и непостижимой силе, дарующей и день, и ночь, и трапезу. Лишь Дион никак не мог оторвать взгляд от стынущей в тарелке каши, запах которой одурманивал всякую разумную мысль в нем, позволяя забыть даже о таинстве молитвы перед трапезой. На языке томился сладковатый привкус свежего молока.
Спустя три минуты, когда безмолвная молитва была кончена, старики первыми начали садиться за скамьи, их примеру мигом последовали и дети можно начинать трапезу. Наконец, можно и говорить по столам разносился тихий полушепот, кое-где звучал даже смех, чуть заглушаемый стуком деревянной посуды. Не веря своему долгожданному счастью, Дион спешно накинулся на еду.
Млоко! радостно заметил Федор. Откуда ж такой праздник нам?
Што за дурны вопрос? Сегодня же Русалочья ноча! Вечером, должно, большие гулянья буде, звонким колокольчиком рассмеялся девичий голос напротив.
Дион, успевший обжечь язык о горячую ложку, поднял взгляд в поисках источника знакомого звона.
Што, теперя я уж любе каши-то буду? непозволительно громко засмеялся колокольчик вновь.
Тише, Агния, унимал ее Арий, не смейся так громко, а то настоятель будет гневаться.
Агния ужасно не любила, когда Арий делал замечания ее смеху а делал он это слишком часто. Ответом ему последовал недовольный блеск двух зорких черных глаз. Этим чудесным умением блестеть они напоминали застывшие капли темной смолы, обожженные палящим ветром.
Многие дети шутили, что Агнию стоило бы переселить на первый этаж, к мальчикам она все равно вела себя хуже Диона, и зачастую становилась инициатором его пакостей, за что тоже терпела наказания. Однако, в отличие от друга, впутывалась в приключения Агния уж точно не из особенной любознательности она просто любила отыскать какую-нибудь очередную забаву. И чем опаснее будет эта забава, тем интереснее станет ее опробовать.
Узнать, а точнее услышать Агнию можно было издалека. Постоянным спутником девочки был неприкрыто громкий нелепый смех, повсюду трезвонивший колокольчиком. Он, казалось, выходил у нее непроизвольно, сам по себе просвистывал сквозь узкую щербинку между зубов.
Нынче чрез костер буде прыгать! бурый янтарь горел в глазах. Агния в предвкушении стучала ложкой по краю тарелки, не обращая внимания на еду и даже на молоко в стакане. Арий, буде с нами прыгать?
Да, хотел бы я поглядеть, как ему пятки подпалит, хихикнул ей в ответ Дион.
Два хищных взгляда одновременно уставились на растерявшегося Ария, на что он вскинул руки перед собой и скупо промямлил:
Как не прыгать-то? Традиция же, ага
И Федора чрез костер пустим, продолжали нарушать спокойствие заутрока Агния и Дион.
Федор непонятливо взглянул на них и, не успев спросить, почему именно его нужно непременно кидать через костер, непроизвольно дернул головой в бок и скривил брови в неестественной дуге. Очередной минутный бой с безымянным внутренним демоном.
Вот поэтому, ложкой указала на него Агния, бесов буде изжигать.
Агния! с наигранным осуждением засмеялся на нее Дион. Однако девочка уже не слушала его и не заметила даже обиженный взгляд Федора она вновь повернулась к Арию и продолжила изводить его очередными расспросами.
Агния знала будущий волхв едва ли не наизусть помнит все традиции и обычаи Тишины, что совсем не удивительно Арий с раннего детства начал изучение высших таинств и до безумия этим гордился, а потому не мог упустить шанса пощеголять своими точными познаниями. Стараясь не замечать небрежные движения девочки, он терпеливо отвечал на все: рассказывал о символическом значении костра, о дневных купаниях перед Русалочьей ночью и о важных молитвах, способных в этот праздник уберечь от пробудившихся русалок.
Добро, широкая улыбка растеклась по губам Агнии, значе, я выточу на камешке руну ветра. То-то впору и на русалок идти в охоту!
Да, на русалок! Дион забыл про кашу.
Арий лишь устало вздохнул:
Вы же понимаете, что накажут, ага? Лучше следуйте обычаю, а ночью к озеру подходить нельзя, только чрез мост перебираться и очень опасливо, заученные наизусть правила ритмично отскакивали от зубов.
В ответ очередной смешок. Агния сделала вид, что послушала друга, и, снисходительно махнув ему рукой, начала что-то увлеченно обсуждать с Дионом. Конечно, Арий знал, что эти двое его слов ни за что в жизни не послушают, к тому же и Федора с собой утащат, а потому положил себе целью непременно уберечь их от ночного похождения в самый разгар праздника. Он и сам не сознавал, отчего совесть то и дело настойчиво укалывала в затылок, заставляя вытаскивать друзей из всех их авантюр, никогда не предвещавших благополучной развязки.
Было странно представить себе жизнь без их надоедливого смеха, и как-то очень не хотелось, чтобы Агнию утащили русалки. Федора и Диона они итак не тронут: один юродивый, а второй сам по себе любую русалку изведет. А вот Агния уж слишком красивая для речного демона на первый взгляд, лицо ее имело вид совсем неприметный: острый подбородок, большой рот, всегда смеющийся и с некрасивой щербинкой между зубов, по-мальчишечьи подстриженные до плеч волосы, спутанные в бесконечном множестве мелких кудряшек. Однако что-то милое и очень родное виделось во всех этих неприметных чертах, вычурными мазками обозначавших прекрасную в своей живости картину.
Она была очень кудрявая. Арий знал под мягкой овечьей шкурой скрывается буйный и неистовый вихрь.
Раньше он верил, что, став волхвом, непременно сможет изгнать из нее этот вихрь своими молитвами, но с каждым годом дружбы всем становилось ясно вихрь жизни неистребим, он всегда сам собою вырывался из черноты больших красивых глаз. И что-то особенно прекрасное обнаруживалось в сердце этого вихря.
IV
После обеда все засобирались на озеро купаться в русалочью ночь было опасно, а потому днем жители Тишины в преддверии гуляний разбредались по баням и водоемам. Во всех округах шумели приготовления к празднику.
Путь до речки лежал через второй округ место, где проживали ремесленники и охотники. Мальчишки шли по широкой центральной дороге, окруженной по обеим сторонам ремесленными мастерскими. Арий как бы невзначай протянул:
Скоро Агния будет жить здесь. Недолго уж осталось.
Скоро? усмехнулся Дион. Два года еще целых! Да и чего ты так гворишь, будто нас эти округа совсем разлучат? Ведь никто не мешает нам всем вместе дальше дружить и после распределения.
Арий не посчитал нужным что-нибудь отвечать Дион размышлял совсем как маленький. Будущему волхву мир виделся куда сложнее, а беззаботность друзей раздражала.
Арий, когда волхвом станешь, расскажешь ты нам, что там, в Книге Книг? сказал Федор. Слыхал я, что волхвов грамоте учат. Завидно даже. В Книге Книг наверняка есть истории о том, кто живет за лесом.
Уймись, Федор. Тебе же настоятель все рассказал сегодня, вздохнул Арий. К тому же, воспрещено в миру это таинство раскрывать. А тебе об грамоте и мечтать неведомо, куда уж до Книги.
А ежли все равно до грамоты доберусь я? Уж поглядим, кто первый! У меня до Книги Книг есть мечта большая: что, ежли там больше сказано, чем нам толкуют? Знаете, ведь так устроен человек верим мы каждому слову настоятеля Луки, потому что настырно убеждают нас, что правда это. Но что, ежли не правда? Что, ежли проверить?
Юродивых грамоте не учат, жестко отрезал Арий, порядком раздраженный этим разговором. Подобные суждения друга он воспринимал как личное оскорбление.
И славно. Меньше знаешь крепче спишь, лениво поморщился Дион. Сложные загадки и пространные философствования он никогда не любил, а особенно они неинтересны были мальчику в столь нежном возрасте, когда мысли более волнуются предвкушением ночных плясок у праздничного костра.
После захода солнца народ стекался в первый округ. Лунная дымка убаюкивала небо, а на мостиках у озера летали расшитые цветастыми узорами юбки и рубахи, мелькали пышные венки на головах, и даже воздух в праздничную ночь становился будто бы совершенно иным. Молодые девушки пели плясовые и раздавали венки всем проходящим к месту празднества. Летние гулянья всегда отличались особой красочностью. Нитями голосов оплетался сумеречный островок людей, толпившихся вокруг деревянного столба в центре широкой поляны.
Русалочья ночь была ночью благодарения природы. Тишинцы признавали власть ее над всеми началами жизни, благодарили за дары лета и просили о щедрых дарах осени. Днем солнце восходило необычайно высоко над землей, горело вестником могучей силы предков. А ночь считалась самой сильной ночью в году. В эту ночь магия Тишины, по преданиям, питала столь большую силу, что в иных тенистых уголках ее свет можно было обнаружить простым человеческим взором.