Виктория Иванова
Утренний дом
Трамвай
Желтоглазый трамвай, погромыхивая, тревожил полудрёму туманного летнего утра. Он укачивал в себе кондуктора Светку, молодую крепкую женщину с наливной тёмно-пшеничной косой. Светка сонно клевала вздёрнутым носом. Ночь дала ей четыре часа сна в плоской постели общежития. Утро бессилием сдавило большую пухово-тёплую грудь. Сердце где-то в дремучей глубине тяжело ухало.
Светка привыкла добирать остатки сна в пять утра когда пассажиров почти нет. Но к концу вахты работа становилась невыносимой. Дни медленно переваливались с ноги на ногу. Короткие ночи придавливали цементным сном, утром еле выбиралась из него. Светка становилась рассеянной. Мысли её улетали далеко, к родной хате. Только штрафы за безбилетников всё-таки приводили в чувство. Кто захочет последнюю копейку отдавать? «Не для того, дурёха, ребёнка с мужем оставила и в город умчалась без выходных две смены в сутки пахать», ругала она себя.
В первый раз приехала осенью колосом золотистым, спелым. К трудной работе привыкла быстро. Но зима её подкосила. Холод собачий. Туалетов не было. Терпела до конечной. А конечные позакрывали, и одна ей дорога в кусты. Вот и свалилась с циститом. Но домой не вернулась раньше срока все свои смены отработала. Устала Светка, потускнела.
Весной-летом иное дело. Хорошая погода так и у людей настроение расцветастое. То пассажир какой доброе слово скажет, то девчата что-нибудь выдумают. В коллективе Светку любили. Там, где она, там и женский хохот. Только всё же тяжело было дышать городским воздухом. Да и руки скучали по делу да по земле. А сердце домой просилось и дни считало.
Затренькал трамвай Светка разлепила махровые ресницы: кто там с утра на дорогу лезет? Остановились. Через заднюю дверь заполз бесформенный мешок в прорехах. Светка тряхнула головой. Пьяный плешивенький мужичок плюхнулся на сиденье.
Что запёрся-то? грозно бросила с места Светка больше для порядку, чем для проку. Алкаа-ашня-а! Платить-то думаешь? Мужичок уткнулся в соседнюю спинку кресла. Светка махнула на него рукой и снова закрыла глаза. Грузный сон опустился ей на плечи, она даже не почувствовала ядрёно- кислого запаха единственного пассажира. Так и проспала до румяного поджаристого рассвета.
Проснулась Светка неожиданно и резко, словно её кто толкнул. Трамвай взбудоражился, встряхнулся и стал дышать городом, вдыхая и выдыхая на каждой остановке его мысли и настроения.
«А сдачу я чем сдавать должна?.. Чего сидим-то! Как истуканы!.. Оплачиваем за проезд!.. А ну, брысь отсюда!» хозяйски командовала кондуктор. Светка то проворно пробиралась через пассажиров, прикладывая свою карточку к валидатору и отрывая билеты, то задумчиво сидела в полупустом вагоне, раскладывая деньги по кармашкам рабочей поясной сумки.
Ближе к полудню в центре перекрыли проезд, Светке пришлось предупреждать каждого вошедшего пассажира: «Трамвай едет через депо! В объезд!» Пассажиры после объявления о новом маршруте выскальзывали из вагона.
Трамвай нырнул во двор стоянки. Светка, не дожидаясь своего водителя, Наташку, сразу побежала в столовую редкий случай, когда можно вкусно поесть. Обычно их маршрут через депо не проходил, и обедать приходилось на оставшихся конечных. Там всегда в распоряжении были микроволновки и электрические чайники. Женщины разогревали принесённую в баночках еду, но чаще обходились просто чаем: весной и летом на жаре еда быстро скисала.
В столовой было тихо и солнечно. Быстро проглотив горячую лапшу, Светка выпила бульон жар разлился по телу. Стало душно. Она отхлебнула чай и вскочила. Но не успела вылезти из-за стола, перед ней на рыжем блюдечке оказался ломтик хлеба с маслом и малиновым вареньем. Наташка молча поставила тарелочку перед напарницей и, мягко покачивая бёдрами, направилась к двери. Светка вслед улыбнулась и откусила хлеб. Она ощутила на языке вкус родного дома. Мягкий, сладкий, выдержанный.
Светка прикрыла глаза.
Самохина! окликнул её кто-то. Чего расселась? На маршрут выходите!
Дожёвывая хлеб, Светка выбежала из столовой. На улице благодарно махнула Наташке рукой, улыбнулась и вскочила в вагон.
Снова зазвонил трамвай по городу, ожившему, предвкушающему воскресные развлечения и приятные дела. Трамвай заполнялся свежим, оживлённым гомоном, сочным смехом, шелестом душистых платьев, шорохом воздушных шаров, хрустом цветочных обёрток Светка тихо грелась на солнышке, гладящем её спину и щёки, вглядывалась то в пассажиров, то в прохожих за окном.
На остановке у сквера Победы вагон затопила толпа. Шустро загалдела стайка совсем юных студенток, у которых детство сияло на неизмятых щеках и в незамутнённых глазах. Прикладывая их карточки к терминалу, Светка нечаянно уткнулась носом в пышную охапку тёмно-фиолетовой наливной сирени в руках одной красноволосой попрыгуньи.
Яркий, сладкий аромат душистого живого солнца растёкся внутри, отворив двери старых, давно позабытых надежд. И вспомнились Светке рассыпанные лучики волос на её юных плечах, свежесть утра, благоухание только проснувшихся кустов сирени, открывших глазки вишен и яблочный вкус поцелуев
Иха-а-а! Надёргали! И не стыдно! забрюзжала крючковатая сухонькая старушка.
Светка удивлённо посмотрела на бабульку, огляделась. Вспомнила, где она. И устало заступилась:
Не ворчи, старая, не убудет добра.
Вдруг остановились. У центрального парка авария обещала долгую задержку. Светка заскочила к Наташке. Впереди выстроились ещё пять трамваев. В первом собрались водители и кондукторы, судачили, махали возмущённо руками.
Вот ведь паразиты! засмеялась Светка, хлопнув руками по бёдрам. Опять на путях гоняют! Ох, ну что за народ такой!
Наташка пожала плечами и открыла двери, пассажиры высыпали на пряно-тёплую улицу. Впереди остался только один. Светка мельком взглянула на него смоляная борода и чуть тронутые сединой курчавые волосы. Священник раскрыл книгу и погрузился в чтение.
Светка подошла к своему сиденью и увидела на пыльном полу веточку сирени, которую обронили девчушки. Подняла, отряхнула и поднесла к лицу. Сладко-спелый аромат смешался с удушливой пылью. Светка присела. Она стала вертеть в руках увядшую веточку. Разглядывала цветочки. Больше не искала горький пятилистник желания.
Вдруг перехватило дыхание, и Светка беспокойно вскочила. Бросила веточку на своё рабочее место и постучала к напарнице в кабину:
Пойду сбегаю, у баб повыспрашиваю, что тут случилось.
Иди, пожала равнодушно плечами Наташка, поправляя прядь выцветших непрокрашенных волос так, чтобы прикрыть синяк.
Светка собралась было что-то сказать, но только выдохнула воздух, сжала губы. Чиркнула взглядом по книжке, которую читала Наташка, и загорелась:
Нашла что читать! Ты ещё скажи, что в прынца Грэя веришь или в чудо, она подняла и бросила замусоленную рвано-грязную книжку Натальи. Баба взрослая, а всё о ерунде думаешь. Ну, мать! Говорю тебе! Чудес не бывает!
Не всем ведь быть такими практичными и умными, улыбнулась добродушно и конфузливо Наташка.
Не изменится твой, чуть помолчав, задумчиво и тихо добавила Светка.
Наталья подняла голову и посмотрела ей прямо в глаза. Дрогнуло Светкино сердце. Похолодело. Положила она всё своё рабочее снаряжение и молча вышла в вагон.
У дверей трамвая взглянула на священника. Он держал прикрытую книжку в жилистых крепких руках и смотрел в окно. У него было ещё молодое, красивое, но какое-то худое и острое лицо. Священник медленно перевёл взгляд на Светку.
Его бледно-голубые глаза смотрели внимательно и глубоко. Сколько знакомой боли и света в них она нашла Светка вздрогнула и испугалась, но не смогла сдвинуться с места.
Самохина! Ты что, оглохла! Дверь долго открытой держать? раздался голос Наташки.
Светка очнулась и выскочила из вагона. Сделала несколько шагов и обернулась. Растерянно посмотрела на напарницу. Та подняла глаза. Светка хотела вернуться, она уже сделала движение вперёд. Но Наташка, не понимая её, махнула, мол, добро, беги. И улыбнулась так тепло, по-детски. Добрая она, Наталья. И Светка поплелась к соседнему трамваю.
Она не слушала бабью болтовню в чужом вагоне, долго переминалась в нерешительности и временами потерянно оглядывалась на свой трамвай. Наконец решила вернуться. Сжала губы и выскочила на дорогу. Ей посигналила машина, но Светка даже ухом не повела. Когда поднялась в трамвай, священника уже не было.
А где этот?.. Пассажир? тревожно и тихо спросила она напарницу.
Ушёл.
Слушай Бабы говорят, ещё не скоро Гаишников ждём Я сбегаю за мороженым в парк? Долго же стоять
Иди, отпустила Наташка, купи мне с шоколадной крошкой.
Светка вылетела из вагона, будто сбежавшая юная пассажирка. Вошла в парк, а там музыка. Грустная, за душу берущая. Тонкая, тихая, как шёпот занавески пустым покинутым утром. Светка постоянно оглядывалась, искала что-то глазами. Она купила мороженое и стала бродить по парку. Вокруг было многолюдно, шумно. Всё кипело бодрой, настоящей жизнью! Дети катались на игрушечных пони, кормили голубей, фонтан брызгал, пенился искрящимся шампанским, в воде веселились подростки. Люди, люди, люди и всё пёстрое, живое.
Первый день лета щеголял ещё в весеннем наряде. И аромат от яблонь и вишен витал вокруг.
За оградой звякнул трамвай, пришлось поспешить к дороге. Двери вагона были открыты. Светка отдала размякшее мороженое Наташке и распечатала своё. Оно легко и податливо таяло, не принося прохлады, но отдавая сладость.
Ты чего растрёпанная такая?
Всё нормально, сдавленным, не своим голосом ответила Светка.
Наталья нахмурилась и хотела уже что-то сказать.
Нечего глазеть! Ешь, растает, нарочито громко выпалила Светка и вышла из кабины.
Когда она приблизилась к своему креслу, её сердце отчаянно застучало в невидимую, но крепкую стену. На сиденье лежал свежий букет из наломанных веточек сирени и яблони. Светка прикрыла рот ладонью и разрыдалась.
Наташка переполошилась. Выскочила из кабины в вагон. Она впервые видела подругу плачущей. Светка не просто ревела, она выла, прижав руки к груди и согнувшись:
О-о-о-о-ой О-о-о-о-о О-о-о-ой
Наташка в растерянности засуетилась.
Мужик твой, что ли, звонил? Опять набедокурил? С сыном что? выспрашивала она.
Светка в ответ только мотала головой и ещё громче голосила. Наташка посадила её на первое попавшееся место.
Светка, красная и мокрая от слёз, сжала губы. Вытерла слёзы рукавом и выпроводила Наташку в кабину книжку свою читать. Когда подруга ушла, она подняла букет и опустила лицо в медовый аромат желтоглазых цветов. Светка пила этот аромат, прикрыв глаза, жадно и нежно держа пушистые воздушные веточки. В голове зазвучал далёкий ласковый голос, словно вырвавшийся из какой-то старой тёплой книги: «Света! Слушай, что бы ни случилось Слышишь? Что бы ни случилось, пожалуйста, оставайся такой, какая ты есть!»
До самого вечера её душа примеряла разношёрстное: грусть, удивление, тревогу. Часто Светка в течение дня замирала, ныряла глубоко в себя, оставляя мелкие редкие веснушки на носу загорать на солнце, мурлыкала что-то своим мыслям, убаюкивала их.
Оставался последний ночной рейс. Светка устало плыла вместе с трамваем. Вечер укутывал в тёплое душное одеяло.
В вагон вошла молодая, несозревшая, как зелёное яблоко, парочка. Девушка и парень встали в конце и смотрели на железный хвост дороги. Смеялись, шептались. Молодой человек держал руку своей спутницы и ни на минуту её не отпускал. Девушка в коротенькой юбочке и полосатых гетрах склонила голову ему на плечо. Рюкзаки низко свисали на спинах. И на них болтались крошечные деревянные медведи. Ребята придумывали сказку про медвежий сон. И столько юной жизни и любви было в одних только затылках, в звенящих голосах, в слившихся ладонях!
Идя от них, кондуктор тихо улыбалась этой льющейся через край жизни: у неё тоже все тёплые сказки юности начинались с ладоней Защемило в груди: Светка снова вспоминала невозвратимое. Поёжилась, обхватила себя руками и отвернулась к окошку.
Трамвай, пиликнув, остановился. В вагон с трудом, при помощи маленького востренького мальчика, поднялся седой сухопарый старик в коричневой шляпе.
Они уселись впереди. Мальчик протянул деньги, и Светка отдала ему билеты. Она остановилась недалеко, наблюдая за мальчонкой, который прилип к окошку. Чернявенький затылок с торчащими вихрами Заполнилось сердце тревожной материнской нежностью, заскучало по дому. Там тоже в окне торчит мордашка и выглядывает мамку.
Мальчик прижался к деду.
Деда, а ты больше не уедешь?
Та ни, вернусь до дому, а як же ж.
А мама сказала, что у тебя нет дома, и ты теперь с нами останешься.
У дидуси есть дом, Данилка. Ох, хлопчику, лучче б тоби не знати, шо то таке война!..
Что-то оборвалось внутри Светки. Она вздрогнула и тряхнула головой. А затем внимательно и тревожно посмотрела на старика
Желтоглазый трамвай выдохнул сначала сказку про медведей, потом и рассказ о войне. И только аромат сирени и яблонь нескоро вылился из него.
Рейс закончился. Светка вышла из депо, сжимая в руках чуть сникший букет, хвостик которого был бережно спрятан в разрезанную пластиковую бутылку с водой. Вдохнула свежую влагу созревающей черничной ночи. Рядом зашуршали от лёгкого дыхания ветра листочки и тут же смолкли.
Как дышится легко! Наташка! Как дышится легко! Как жить хорошо!
А знаешь, оживилась Наташа, я молодой красивая ведь была. Ох, какая была! За мной всё один студентик бегал и про звёзды рассказывал; говорит, новую звезду нашли, и самую яркую. Я смеюсь: как я, что ли. Он говорит: как вы. Всё выкал. И где вот эта звезда, а? подняла голову. Какая самая яркая из всех?
Светка тоже взглянула на тёмно-синий бархат неба. Остро блестели начищенные мундирные пуговицы на нём.
Раз, два, три чтобы не было войны, прошептала она.
Что? не расслышала напарница.
Отец воевал в Афганистане, домой вернулся контуженный. Летом всё время по двору слонялся, голову прикрывал и шептал, будто спорит с кем-то: раз, два три, чтобы не было войны, раз, два три, чтобы не было войны! И прихлопывал так
Ох вздохнула Наталья, глядя на соседку.
Вот я и думаю, Наташка, как хорошо, что нет войны. Как хорошо жить и дышать. Это ведь чудо. Просто жить и дышать. Ох, Наталья! вскочила с лавки Светка. Вот приеду домой, всё поменяю, слышишь? Всё изменю! Будут нам яркие звёзды.
Наталья искоса посмотрела на подругу и тяжело вздохнула. Но ничего не ответила. Хорошо ведь сейчас. Просто жить и дышать.
Август
Под лесистым увалом шуршала ещё густая, но уже огрубелая от летнего солнца поляна. Здесь, среди пожухлых цветков клевера и ромашки, обманчиво яркой льнянки и цепкого вьюнка, дёргал траву долговязый подросток. Рядом в зарослях мышиного горошка возилась его четырёхлетняя сестрёнка. Она уговаривала резинового крокодила Тузика вылезти из шалаша, построенного ею из стебельков и цветов.
Разморённый усталостью и жарой, Сёма сгрёб в кучу траву, и, подоткнув под голову холщовый мешок, вытянулся на самом угреве. Вдыхая горьковато-ржаной аромат догорающего лета, он закрыл глаза и растянул длинные губы в довольной улыбке. Вокруг разливался мерный стрёкот и шелест, рядом журчал голос Катюшки, а из рощи доносилась отрывистая перекличка птиц.