Мы вышли на улицу выкурить еще одну сигарету и, виновато посмеиваясь, заговорили о Джеффе. Макс снял джинсовую куртку и накинул мне на плечи, чтобы согреть. Я видела, что он тоже замерз, но позволила ему сыграть роль джентльмена. В конце концов, я ведь сама напросилась. Я гадала, насколько его поведение в этот вечер продиктовано необходимостью демонстрировать свою мужественность. Хотя чем я была лучше? Почему я надела туфли на четырехдюймовом каблуке, которыми натерла мозоли? Почему сознательно смеялась в два раза больше обычного и шутила вдвое меньше?
Я пошла в туалет, поправила челку и написала Лоле: «У меня лучшее свидание в жизни. Не отвечай, он может увидеть. Целую».
Когда я вернулась в бар, Макс заказал нам еще по рюмке текилы.
Здесь отличная музыка, заметила я, наблюдая, как пьяные студенты спускаются в подвальный клуб, откуда громко вопила «Martha and the Vandellas»[15].
Да, знают толк в хитах.
Потанцуем? чересчур натянуто предложила я.
Давай, откликнулся он.
Мы заплатили по фунту за вход и в обмен получили штамп на руку с надписью «Таверна» темными чернилами. Сперва я ощущала скованность на танцполе. Над нашими движениями будто довлела тяжесть неизбежного исхода. Раньше, танцуя, я полностью раскрепощалась, но в последнее время все стало иначе. Несколько месяцев назад я была на свадьбе университетской подруги, и когда заиграла «Love Machine» группы «Girls Aloud»[16], все высыпали на танцпол. Оглядев кучку женщин, знакомых мне с юных лет, я вдруг увидела совершенно других людей. Лолу в комбинезоне без бретелек и бокалом просекко вместо микрофона. Миру, которая ритмично вращала бедрами вокруг своего клатча на полу. Мы были не раскованными, безудержными и загадочными, а пьяными тридцатилетними тетками, тычущими друг на друга пальцами в такт музыке нашей юности, которая теперь годилась лишь для ностальгических вечеринок.
Однако смесь джина, текилы и похоти помогла мне расслабиться и отбросить стеснение. Мы танцевали около часа иногда на удалении друг от друга, совершая подчеркнуто комичные движения; иногда Макс театрально меня вращал, кружил и откидывал назад, к большому неудовольствию других танцующих в переполненном зале. Потом вдруг я услышала басовитое «донк-донк-донк» Джорджа Майкла и щелчки пальцев.
СЛЫШИШЬ ПЕСНЮ? крикнула я.
ОТЛИЧНАЯ! отозвался Макс.
ОНА ВОЗГЛАВЛЯЛА ХИТ-ПАРАД, КОГДА Я РОДИЛАСЬ!
ЧТО?
ОНА ВОЗГЛАВЛЯЛА ХИТ-ПАРАД, КОГДА Я РОДИЛАСЬ! повторила я. ПОЭТОМУ МОЕ ВТОРОЕ ИМЯ ДЖОРДЖ.
ШУТИШЬ! проревел он, изумленно раскрыв глаза.
ПРАВДА! крикнула я.
ОБОЖАЮ ЕЕ! Макс схватил меня за талию и притянул к себе. Его футболка была влажной от пота, от него пахло теплой сырой землей после летней грозы. ТЫ НЕНОРМАЛЬНАЯ.
Улыбнувшись, он наклонил ко мне голову, и мы поцеловались. Я обвила руками его шею, и он притянул меня ближе к себе, оторвав от пола.
Мы вышли из паба в поисках закусочной. Когда мы бок о бок шагали по Арчвэй-роуд, Макс выбрал сторону у края тротуара. Я вспомнила, какими невыносимо восхитительными бывают покровительственные устои гетеронормативности. Конечно, рациональная сторона моей натуры твердила, что он выдержит удар встречной машины не лучше меня и его мнимое рыцарство не имеет смысла. Однако мне нравилось, что он шел с краю. Я чувствовала себя драгоценной реликвией, вроде бриллиантового ожерелья, к которому приставили охранника. И почему, когда дело касается свиданий, примесь патриархата всегда так приятна? Это как с хорошей морской солью всего лишь крошечная щепотка может подчеркнуть вкус финика и превратить его в изысканное лакомство.
В кебабной мы заказали картошку фри и щедро налили соуса для бургеров в пластиковые контейнеры. Как выяснилось, мы оба страдали тревожностью, когда речь заходила о приправах, в нас сидел страх, что соус закончится где-то по дороге. Мы нашли скамейку и доели картошку, а потом снова целовались методично, до изнеможения, используя весь подростковый арсенал: поцелуи в шею, имитация полового акта и покусывание ушей. Словом, все способы, чтобы сделать поцелуй самым волнующим актом, пока дело не дошло до секса.
Твоя шея пахнет костром, произнесла я, уткнувшись в нее носом.
Правда?
Да, горящими листьями. Обожаю такой запах.
Пару дней назад я жег костер. Наверное, был в этой одежде.
Неправда.
Серьезно, неподалеку от огорода.
Прекрати, сказала я и снова его поцеловала.
Мы направились обратно к пабу, теперь темному и закрытому. Подойдя к своему велосипеду, пристегнутому цепью к перилам, Макс поинтересовался, как я доберусь домой (на автобусе), и попросил ему написать (еще один восхитительный патриархальный атрибут).
Он отцепил велосипед, затем повернулся ко мне.
Я провел прекрасный вечер, Нина, сказал он и вдруг заключил мое лицо в ладони, будто оно было жемчужиной в раковине. И я уверен, что женюсь на тебе.
Макс заявил об этом просто, без тени сарказма или преувеличения. Затем перекинул сумку через плечо и сел на велосипед.
Пока.
Он оттолкнулся от тротуара и уехал.
Знаете, те несколько минут, пока я шла к остановке, я ему верила.
3
Ничто так явно не сигнализирует о разладившейся дружбе, как желание ограничиться совместным походом в кино. Не «ужином и кино», а встречей у «Одеона» на Лестер-сквер за десять минут до намеренно позднего сеанса, быстрым обменом новостями во время трейлеров и предлогом, чтобы уйти сразу после фильма, поскольку все пабы скоро закрываются. Нечто вроде платонических отношений с давним бойфрендом, который больше не привлекает вас в плане секса. Витающее в воздухе, гнетущее чувство какой-то неисправности, пронизанное нежеланием все починить. Впервые за двадцать с лишним лет я изнывала при мысли о встрече с Кэтрин где-либо, кроме кинотеатра за десять минут до начала последнего сеанса.
Но у Кэтрин был маленький ребенок, и вытащить подругу куда-то было намного сложнее, чем сесть на Северную линию и целый час добираться до ее дома возле Тутинг-Бродвей. Казалось, нейтральная территория ее пугает она использовала окружающую обстановку для оправдания и защиты своего образа жизни, хотя я этого вовсе не просила. Приходя ко мне домой, Кэтрин заявляла, что не может позволить себе половину моих вещей, потому что Оливия их сломает, словно набор разномастных стаканов для виски с «Ибэй» превращал мою убогую квартирку в роскошный отель. Когда мы шли куда-нибудь поужинать, она жаловалась, как ей теперь трудно выбраться из дома, и подчеркивала, какое это для нее наслаждение, тем самым лишая наслаждения меня. А когда мы ходили выпить, подруга вспоминала «прежние попойки», оставшиеся в «далеком прошлом», с таким видом, словно вылечилась от зависимости и теперь вела воспитательные беседы в школах, а не сидела в местном пабе на вечере «мохито: два по цене одного».
Я подошла к серо-зеленой двери в котсуолдском стиле и позвонила. Когда Кэтрин открыла, до меня донесся запах использованных пакетиков для кофемашины и дорогой древесный аромат свечи, который я тут же с тоской опознала как «фиговый лист».
Спасибо, что пришла, милая! произнесла Кэтрин мне в волосы, когда мы обнялись. Наверняка ты не привыкла вставать в такую рань по субботам. Я очень ценю, что ты выбралась сюда ни свет ни заря.
Сейчас десять часов, заметила я, снимая джинсовую куртку и вешая ее на крючок в коридоре.
Да, разумеется! воскликнула Кэтрин. Я только хотела сказать, что если бы сама не поднималась так рано из-за Оливии, то дрыхла бы допоздна каждый день.
Вообще-то, у меня есть работа, не преминула вставить я.
Ну почему я не пропустила ее комментарий мимо ушей? Пусть бы Кэтрин считала, что бездетная жизнь дает мне право просыпаться в обед и целый день лежать в теплой ванне из молока и меда, обмахиваясь опахалом.
Конечно, конечно! засмеялась она.
Я пробыла в прихожей Кэтрин меньше минуты и уже мечтала о темной, уютной тишине двухчасового сеанса в кинотеатре.
Пока она варила кофе, мы немного поболтали об августовской жаре, а затем пошли в гостиную. Внутреннее убранство дома полностью укладывалось в шаблон жилища среднего класса третьей зоны Лондона, но, несмотря на это, мне всегда здесь нравилось. Было нечто обнадеживающее в четко продуманном приглушенном освещении и глубоком мягком диване, в кремово-бежевой цветовой палитре, такой же незатейливой, как тарелка картофельного пюре или рыбных палочек. Место репродукций и плакатов здесь занимали фотографии, запечатлевшие этапы отношений Кэтрин и Марка. Вот они только начали встречаться и пьют сидр из пластиковых стаканчиков на праздновании Дня города. Они вдвоем на пороге своей первой съемной квартиры. Их свадьба, медовый месяц, день рождения Оливии. Возможно, с появлением ребенка только по этим вехам они могли проследить историю своей пары до того, как стали вытирателями детской мордашки и попы? Вот они, наглядные свидетельства прошлого стоят на каминной полке. В моей квартире фотографий практически не было.
Оливия, тебе нравится в садике? спросила я.
По дороге я купила в кондитерской несколько миниатюрных шоколадных пирожных, и малышка уже достигла пика сахарного кайфа. Больше всего в крестнице мне нравилась эта одержимость сладостями завоевать ее любовь не составляло особого труда.
Оливия, оживленно и громко произнесла Кэтрин. Расскажи тете Нино про садик.
Оливия по-прежнему игнорировала нас и радостно тыкала пальцами в пирожные, не успев прожевать первые два их она засунула в рот еще до того, как тарелка оказалась на журнальном столике. Кэтрин вздохнула.
Может, расскажешь о своих друзьях?
Сколько тебе годиков, Оливия? спросила я, наклоняясь ближе к румяной, словно яблоко, щечке.
Малышка повернулась ко мне такая же, как у матери, алебастровая кожа была измазана коричневым кремом.
Пилозеное, медленно и твердо произнесла она, будто одержимый демонами ребенок из фильма ужасов.
Да, сказала я. А как дела в садике?
Пилозеное.
Хорошо, а какой у тебя любимый цвет?
Оливия отвернулась игра ей наскучила и взяла в руки еще одно миниатюрное пирожное, поглаживая его, словно домашнего хомячка.
Пилозеное.
Вот бы во взрослой жизни счастье было столь же простым, сказала я, снова усаживаясь на диван. Представь, если бы мы получили доступ к такому абсолютному удовольствию.
Да уж.
Наверное, приятно осознавать, что можешь полностью контролировать другого человека с помощью сахара. Наслаждайся, пока есть время: в подростковом возрасте место сладостей займут деньги.
Ужасно, сказала Кэтрин, подсовывая босые ступни под свои длиннющие ноги и дуя на горячий кофе. Я использую пирожные и печенье, чтобы улучить время для разговора с друзьями. Это ее отвлекает, но не уверена, что поступаю правильно.
Все родители так делают.
Да. По сравнению с другими мы еще неплохо справляемся, торопливо добавила Кэтрин, вновь являя собой образец идеального материнства после краткого самобичевания.
А как у тебя дела? спросила я, щедро отхлебнув кофе.
Хорошо, и даже есть кое-какие новости. Она выдержала драматическую паузу. Я беременна.
Я изобразила полнейшее удивление: восторженный взвизг, отвисшая челюсть, отставленная в сторону кружка и все такое.
Когда срок?
В марте.
Здорово.
У тебя будет маленький братик или сестричка, да, Оливия? спросила Кэтрин.
Молозеное, безразлично ответила та.
Нет, никакого мороженого, вздохнула Кэтрин.
Пирожное! Я взяла одно и помахала у крестницы перед лицом. Смотри, какая вкусняшка. Ты сообщила на работе?
Еще нет. Вообще-то, я решила не выходить после декретного отпуска, так что надо обставить все очень деликатно.
Ого, сказала я. Здорово. Ищешь другую работу?
Нет, мы подумываем переехать из Лондона. Наступила короткая пауза, в течение которой я быстро прокрутила в голове все наши разговоры за последний год, пытаясь вспомнить, говорила ли Кэтрин об этом раньше. Таким образом, у меня будет возможность хорошенько обдумать, чем я хочу заниматься, став матерью двоих детей.
Правда?
Да, мы много раз это обсуждали Оливия, не ешь обертку, солнышко, она невкусная. Кэтрин протянула руку и вытащила бумажку из раскрытого рта дочери. У нас будет больше места, а у детей нормальное детство.
Мы выросли в Лондоне. По-твоему, наше детство не было нормальным?
Мы выросли на самых дальних окраинах пригорода, едва ли их можно назвать Лондоном.
Мы ведь договорились если есть красные автобусы, то это Лондон.
На днях возле станции Тутинг-Бродвей какой-то мужик с утра продавал блоки гашиша. Оливия попыталась схватить один подумала, что это печенье.
Песенье! внезапно воскликнула Оливия ни дать ни взять Лазарь, воскресший из сахарной комы.
Никакого печенья, ты только что съела четыре пирожных.
Песенье, мам, позялуйста, сказала она писклявым голоском, ее розовый ротик начал кривиться.
Нет, отрезала Кэтрин.
Выйдя на середину гостиной, Оливия бросилась на пол, словно скорбящая итальянка.
МАМА, ПОЗЯЛУЙСТА! взвыла она. НИНО, ПОЗЯЛУЙСТА, ПЕСЕНЬЕ. ПЕСЕНЬЕ. ПОЗЯЛУЙСТА.
Кэтрин встала.
Это надолго, сказала она и через несколько секунд принесла печенье с кремовой прослойкой. Рыдания тут же иссякли.
Куда решили перебраться?
Скорее всего, в Суррей, к родителям Марка.
Я кивнула.
Что? спросила Кэтрин.
Ничего.
Похоже, ты не слишком высокого мнения о Суррее.
Вовсе нет.
Да.
Ты знаешь там кого-нибудь? спросила я. Кроме родителей Марка?
Вообще-то, да. Помнишь Неда, лучшего школьного друга Марка, и его жену Анну?
Конечно, мы познакомились на твоем дне рождения в прошлом году, и она говорила исключительно о расширении своей кухни.
Они живут неподалеку от Гилфорда. Анна обещала представить меня местному сообществу мамочек.
Сообществу мамочек
Хорошо, рада это слышать, сказала я. Просто не хочу, чтобы ты чувствовала себя одиноко.
Вряд ли мне грозит одиночество: до Лондона всего полчаса на поезде. Дорога до центра займет у меня примерно столько же, сколько у тебя.
Ты права, согласилась я, хотя вовсе так не считала. Однако я хорошо знала этот воинственный пыл в ее голосе и поспешила опрокинуть на него ведро ледяной воды. И телефоны никто не отменял.
Вот именно, подтвердила Кэтрин, перебирая темные, мягкие пряди детских волос. Все ведь и началось с телефона.
Ты помнишь, о чем мы вообще говорили? До сих пор в голове не укладывается, как мы в течение семи лет умудрялись проводить вместе целый день в школе, а потом каждый вечер по два часа висеть на телефоне.
Ох уж этот телефон Мы с мамой только из-за него и ругались. Помню, как твой отец приезжал за тобой и привозил распечатки телефонных счетов. Они с моей мамой сидели за кухонным столом с двумя бокалами шерри и обсуждали дальнейшие действия, словно главы государств на переговорах.
Я уже и забыла
Как твой папа? спросила она.
Все так же.
Ему совсем не лучше?
На самом деле все гораздо сложнее, Кэт, сказала я довольно резко, надеясь, что она не спросит, насколько.
Ладно.
Кэтрин положила руку мне на плечо. Слава богу, рядом была Оливия, которая выступала в роли куклы беспокойства во время наших встреч. Я тоже начала накручивать на пальцы ее мягкие пряди.
Часто видишься с Джо? спросила Кэтрин.
Нет, сказала я. Надо как-нибудь встретиться. Полагаю, он все еще с Люси?
Да.
Кстати, она из Суррея.
Поэтому она тебе не нравится?
Нет. Есть как минимум пятнадцать причин, почему я не прониклась к ней симпатией, помимо Суррея.
Например?
Однажды она заявила, что считает авиаперелеты «гламурными». А еще Люси до сих пор всем хвастается, что покрасила свой «Мини-Купер» в особый голубой цвет утиного яйца.