Подросло с тех пор у Микулы три сына и три дочери. Все детки были или женаты, или уже на выданье. Незамужней оставалась Глаша. Средненькая. А не женатым Богдан был младший сынок.
Деревня эта стояла на отшибе и славилась в округе своими долгожителями. Микуле по осени стукнуло сто лет. Жене его Акулине шестьдесят. Младшенького она родила уже в сорок два годка. Хороший парнишка. И все люди в деревне были им под стать. Что и говорить счастливые времена!
Каждая из его дочерей на восемнадцатилетие плела отцу новый плащ. Да голыми руками. Да с полнолуния до полнолуния вплетая в крапиву красную нитку. Только тогда он считался действенным. Но только не подумайте, что мука адская плести из крапивы. Микула дочек любил. Крапивку ту сушили, мяли в мешках, а потом чесали и пряли. Ткань получалась гладкой и блестящей, словно шёлк из китайской земли доставленный. Ну или почти
Поговаривали, что Микуле даже не сто, а все двести лет, а прячется он от самой Смерти
***
В тот год стояла яркая, нарядная осень. На полях созрела рожь и ячмень, косьбу укладывали в высокие стога в поле и на дворах, лук сплетали в длинные косы. Женщины отбеливали лён у реки. Бабье лето было в самом разгаре!
Женщины своё дело сделали: рожь пожали, в стожки уложили; в поле теперь трудились одни мужчины. И вот однажды среди снопов в поле появилась краса-девица. Прошлась она средь мужиков, и у всех челюсти так и поползли вниз. Фигурка точёная, коса словно пук соломенный, полные икры и глаза чёрные, как смоль.
Богдашка, Микулы сынок, так в сноп свой и присел. А она знай себе, плывёт легкой ладьёй по полю и, ни слова не говоря, сворачивает к домику на опушке.
Дом тот давно пустовал и вот-вот мог развалиться. Не могли молодые парни позволить такой девке-красе в развалюхе ютиться. Собрали инструмент и в три дня общими усилиями хату починили.
А незнакомка только бровью повела одобрительно. Молоком напоила с хлебом и свежим медком. Смотрит, на губах улыбка играет, а сама помалкивает.
Как зовут тебя, девица, и чья ты будешь? осмелился спросить её молодой мужчина, женатый уж третий год, Гаврила. Взгляд от неё отвести не мог весь день, косился, а в глаза глянуть страшно. Чувствует, что пропал.
Смеётся ему в лицо незнакомка и отвечает:
Скоро я скажу своё имя. А пока это секрет. И стар, и млад за мной пойдёт. Стоит лишь пальцем поманить. Но тебя среди них не будет
Как ты можешь быть для всех? Выбери одного, или мы за тебя драться будем. Устроим состязание!? Кто победит, тот тебя в жёны и возьмёт, выскочил вперёд разгоряченный Богдан.
Смеется красавица:
Здорово вы это за меня решили.
Смеётся, а сама на Богдана поглядывает.
«Хорош парнишка высокий, плечи широченные, губы словно вишни спелые, руки сильные. Шея белая, на щеках румянец играет А что если его попросить у Микулы? Отдаст ли?».
Возвратились мужики по домам. Рассказывают. А бабам интересно.
Стали они по одной ходить, смотреть на пришлую красавицу. Девчонки стайками, жёны с гостинцами. Тут уж и старухи не выдержали
Девушки, краснея, болтали, что в избушке красивый парень поселился. Бабы постарше, что зрелый муж. Третьи, такие как бабка Гаврилы, старуха Аглая, пряча глаза и вовсе крестясь, убежала из избушки со страху под гогот нагловатых парней:
Что бабуся, краса глаза жжет?
Белая пришла! Ве́щица пришла, шептала Аглая под нос. А возвратившись домой, голосом дрожащим, сына поучать стала:
Уходи, сынок, из деревни. Собирай жену, деток и уходи. Это Смерть в деревню пришла!
Да ну тебя, мамакак такая красавица может смертию быть? Смерть она ж старуха с косой
Э, нетпо крылечку она молодухой идёт, по новым сеням красно-девицей. Пред другими то волхвом, то удалым добрым молодцем лик её меняется для того, кто на неё посмотрит.
Испугался Гаврила и на следующий же день с телегой добра ушёл к тёще в соседнюю деревню.
Вслед за ним и другие, бабками наученные, по-тихому, никому ничего не сказывая, покинули деревню в предрассветные часы. А слухи о красавице всё кругами вокруг Микулы ходили
Может, и мне сходить на красавицу посмотреть? спросила мужа Акулина. Доселе он её не пускал, и она томилась в неведении. Много ли в деревне новостей да развлечений? А тут вся деревня на ушах по этой девице
Мам, там же не девица, там юношаа ладный какой зарумянилась Глаша.
Могёт, там целое семейство поселилось? предположила Акулина. Уж больно разброд в деревенских большой: и парень, и девушка, и богатырь кого только там не видели.
Не ходи. Что-то мне ента странная семейка не нравится, Микула присел на лавку. Богдашка-то где?
Торчит там денно и нощно! Уведёт его старуха с косой ворчала себе под нос бабушка у печки, мать Акулины.
Бабуль! Там же парень молодой. Сказываю Таких красавцев я в нашей деревне и не видывала! Коли не женатый сосватай меня, батенька! Сходи! умоляла его Глаша, кидаясь с мольбой прямо под ноги. Но Микула сидел мрачен, как ноябрьская туча. Чуял он неладное. Особенно после слов старой бабушки. А то, что Богдашка, младшенький его, у той крали лапти протирает, ещё больше взволновало. Накинув плащ из крапивы, ступил Микула за порог, но на полпути остановился. Снял его, повесил на забор, и лишь тогда уверенно дальше зашагал.
А уже вечереловетер поднялся, вороны кричат, собаки всполошились, воютРаспахнул Микула дверь избы без стука, смотрит, а Богдан у ног красавицы сидит, голову на колени положил, а руками бёдра её удерживает.
Поди вон! прикрикнул Микула, глядя на сынка. Узнал он в девице старую знакомую Cмepть. Богдан вышел из дома, а когда закрыл дверь, Смерть заговорила:
Что ж ты так кричишь? Мне твой парень шибко глянется. Долго ты припеваючи жил-поживал: отдай его мне теперь да ещё сто лет живи
Пожил я своё. Да и пора ответ держать
Пора, говоришь, пожил? Тебе ли сроки указывать? Твой грех уже давно на детях лежит! Ешо до их рождения! крикнула девица. Думаешь, так просто смерть обойти?
Я тебе тогда дорогую цену заплатил!
Засмеялась Ве́щица.
Так ли был дар твой дорог? Сперва по праву старшего, невесту у брата отнял. А когда та себя порешила от горя, жизнь её на братову поменял! В итоге мне оба достались! смеялась она. Такой ценой выхлопотал себе долголетие? Аааааещё ты у меня нитку обереговую с запястья снял. Памятную. Вот разозлил ты меня! Она-то тебя и хранила все эти годы. Всё! громовым голосом протрубила она. Или всё ж, теперь на сынка свою жизнь выменяешь?
Нет, нетумоляю! Забери только меня! Меня одного!
Не всё в моей власти. У каждого есть судьба. Она красной нитью вьется по жизни, пока не развяжется. А я пришла лишь напомнить, да урожай собрать сказала Смерть и села на лавку. За окном завыло, затрещало, Богдан в дом заскочил, да и застыл.
Вышла Смерть, а они не смогли с места сдвинуться, ни Микула, ни сын его. Сверкнула молния во всё небо, и где-то в деревне, там, куда ударил столб молнии, занялся огонь. Ветер выл, сгибая деревья до земли. Снопы поднимались в воздух и летали по деревне большими огненными драконами, несущими Смерть. Где они падали загорался новый дом. К утру почти вся деревня выгорела.
А домишко, в котором Смерть поселилась, нашли разрушенным сосна лежала аккурат поперёк горницы, а под ней Микула.
Пожар охватил не только деревню, да тайгу поблизости. Уйму бед причинил. Мало кто уцелел после той ночки. Из семьи Микулы один только Богдан живёхонек остался. Очнулся он под плащом из крапивы с вплетённой в ткань красной нитью и пошёл по горящей деревне бродить. Кого из огня вытащит, козу или коня из стайки выведет, пока к дому родному не вышел. А там уже и не дом костровище
Ушёл парень из деревни и стал вечным странником. Мало чего? Может, и правда он теперь на себе батькин грех несёт?
Спасти любовь
Ушла и баба Настя. Срок её пришел. Одно Марьяну утешало, что можно теперь учиться спокойно: не о ком ей переживать, не о ком заботиться. Так втянулась потихоньку, выучилась. А спустя несколько лет вернулась после защиты обратно в родное село. Не могла не вернуться: здесь её корни, могилка бабушкина. Старый дом.
За лето ожили былые воспоминания: мама, отец, баба Настя, Васенька. Каждый раз после работы (она работала скрипачкой в оркестре местного Дома Культуры) томилась её душа в беспричинной печали, нагоняя хмурь на всю Ольгинку. Может, колдовство, а, может, антициклон кружил всё лето и не отпускал, заливая село дождями. Крыша протекала, и круглые сутки играл в доме свой оркестр. В тазиках и ведрах звенели, стучали тяжелые дождевые капли.
Мутная вода с примесью зелёной речной плесени мерцала в холодных лучах солнца. Со дна вверх поднимались крупные пузыри, словно последний вздох человека, попавшего в беду. И звучали в голове слова бабушки Насти, будто из далёкого далека: «Перегорит любовь. Пеплом осыплется, ветром развеется, с дождём в землю уйдёт, да новым ростком сильным взойдёт».
А-а-х, Марьяна проснулась в поту, со страхом оглядываясь по сторонам и хватаясь за грудь, словно сдавило её так, что невозможно вздохнуть. "Опять этот сон! Уже третий раз подряд. Что бы он мог значить?" сама себя спрашивала в который раз Марьяна. Но в голове всплывали одни догадки.
"Слова бабушки про мою первую любовь. Любовь должна вернуться. Но я всегда думала, что вернётся она с другим человеком. Что это будет уже не Вася. Где же мой Васечка? Встреть я его сейчас, проснулись бы прежние чувства? И река эта мутная. Тени, отблески от чего-то огромного. Может, это Вася, он в беду попал? думала Марьяна, третий день разбирая вещи в бабушкином доме.
Четыре года в музучилище, пять в консерватории, и вот она снова здесь. Марьяну распределяли в городской симфонический оркестр, но она мечтала вернуться в свой старый дом. Снимать жилье в городе пока всё равно было делом неподъёмным.
В бабушкином доме толстым слоем лежала пыль, пахло сыростью и запустением. Бабулину кровать Марьяна решила вынести в сарай и, взявшись за матрас, перевернула. Под матрасом лежала кукла. Тряпичная кукла, какие используют для магических обрядов. Марьяна отпрянула, попятилась и упала на пол.
Кукол они с бабушкой в своей магии не использовали. Изредка видела Марьяна подобные вещицы по телевизору в репортажах о вуду. Африканские маги использовали такую куклу по принципу симпатической связи для нанесения вреда человеку. Эта, обернутая в клок от бабушкиной любимой юбки, имела сугубо местный колорит. Грубо сработанное подобие сарафана, волосы из пакли кукла вызвала у Марьяны спорадический приступ тошноты.
Кто же мог такое с бабулечкой Она ведь никому ничего плохого не делала, только помогала
Захотелось встать и выйти на воздух.
Странно это, она переступила порог пытаясь упорядочить дыхание и бросила взгляд на улицу. У калитки соседнего дома стояла тётя Зоя, Васькина мать, и, прикусив кулак, вглядывалась в Марьяны окна.
Неужели это всё из-за Васьки? Из-за меня и Васьки? Неужели тётя Зоя пошла на такие крайние меры? Не могла сама-то! Куда ей до такого колдовства. Кто же тогда это был?
Марьяна вышла во двор и глубоко вдохнула свежий деревенский воздух с ароматом цветущих трав. Осматриваясь, растеряно побрела через огород: всё сплошь заросло незнакомым ей сорняком. «Вёх? Лебеда росла раньше, колючка, крапива, горец птичий бабушка говорила, помогает от рака. А этой травы я никогда в глаза не видела». На дальнем конце огорода, за забором стоял Трофимыч.
«Тоже чудик. Если что-то где-то происходит: он там!» хмыкнула Марьяна, завидев деда, и, помахав рукой, пошла к нему.
Как дела? Как ноги, Трофимыч?
Помаленьку. А ты что, ревизию в огороде устроила? Что-то у тебя тут не то.
Трава какая-то. Всё ею заросло.
Амброзия.
Ну вот! У кого борщевик, у кого крапива всё заполонит, а у меня амброзия. И много у нас на селе её развелось? Сорняк, похоже, знатный.
Почитай только у вас и растёт. Видел я как-то на рассвете, Настя ещё жива была, ходит кто-то в огороде и семена разбрасывает. Туман стоял тогда, и толком не угадаешь, кто сеял. Думал, бабка твоя сидерат раскидывает.
Что за сидерат?
Выучил словцо новомодное. Трава такая: горчица или ещо что. В землю по осени кидают для плодовитости, да чтоб сорняками всё не заросло.
А ты продвинутый, Трофимыч! Думаешь, амброзия и есть тот сидерат? Сомневаюсь я в её полезности.
Есть такое. С помощью неё порчу наводят. К тому же, накануне видел я Зойку с каким-то мужиком чужим на остановке. Встречала она его. Странный мужчина. Дух от него нехороший шёл. Тёмный дух. Тогда я не придал значения всему этому. Только после всё встало на свои места.