Но это будет потом. А сейчас золотой свет струится сквозь окна, играет бликами на коврах алтаря, на золоте богослужебных сосудов, на облачениях. Пахнет ладаном и фруктами. Их в изобилии принесли люди в этот день в храм. Я читаю Апостол.
Во время Литургии в алтарь тихонько ныряет завхоз (тот самый) и что-то шепчет батюшке. Мой духовник меняется в лице. Потом говорит нам, что в Москве произошел переворот, Горбачев отстранен от власти.
Я ни о чем таком не думаю. Мне не до политики: дома уже лежат билеты на самолет, который в три часа дня берет курс на Ленинград.
После службы мы едем домой на «Запорожце» завхоза (того самого завхоза), сидим за столом. Едем наконец в аэропорт.
Через 2 часа я в Ленинграде, но так как разница между Пермью и Ленинградом 2 часа, я оказался в том же самом времени, в которое вылетел. Три часа дня.
Автобус до метро, потом блуждание по метро. Сел не на ту ветку, запутался в переходах, пассажиры бегут, путаются в советах, куда мне ехать Приехал на станцию метро «Площадь Александра Невского» я через 2 часа.
Митрополичий парк (до революции этот парк принадлежал митрополиту, сейчас с митрополитом парк никак не связан), канал; от всего этого веет спокойствием и уютом. А вот и огромный корпус Духовной Семинарии. Захожу с чемоданом, робко поднимаюсь на несколько ступенек до вахтера. На стенах картины со сценами из Священного Писания; вахтер пожилой и строгий усатый человек, похожий на старорежимного швейцара.
Что вам угодно?
Простите, я приехал учиться.
Вы здесь учитесь?..
Пока нет
Значит, приехал не учиться, а поступать.
Объяснил мне, как пройти наверх, где найти помощника Инспектора.
Взбираюсь вверх, как на Голгофу. С тяжелым чемоданом, на пределе сил, на 4-й этаж. Стучусь в комнаты помощника Инспектора. Им оказался Александр Васильевич Маркидонов. Один из интеллигентнейших людей, каких я знал.
Александр Васильевич поселил меня в комнату, сказал, что скоро начинается ужин и что я уже сегодня могу спуститься на ужин и присоединиться к трапезе она для всех абитуриентов бесплатна. А пока, если желаю, могу пройти в храм, где начинается богослужение.
Я зашел в храм. Было вечернее богослужение. Прекрасно тихо пели. Сквозь цветные витражи в виде крестов лился вечерний свет. Паркет храма был весь расцвечен этими крестами, ложившимися на пол цветными пятнами.
Я сделал три земных поклона перед чудотворной иконой Божией Матери «Знамение» святыней академического храма, а потом три земных поклона перед миловидной Казанской иконой Божией Матери. После этого встал в сторонке и от всего сердца благодарил Господа за счастье добраться сюда и быть здесь.
После ужина я вышел в город. Везде суета, стихийные митинги, на Дворцовой площади люди с флагами, много молодежи. По сравнению с Пермью люди здесь казались раскрепощенными и свободными.
От этого бурления людей, от множества машин, от красоты, которая в Петербурге обрушивается на тебя отовсюду, закружилась голова. Пошел обратно, в Семинарию. В парке на все голоса пели птицы. Уже приезжали старшие семинаристы и в своих комнатах праздновали встречу. Слышалось чоканье стаканов, взрывы хохота.
Поступление было напряженным. Заходишь в профессорскую, а там за зеленым столом целая комиссия. И такие регалии, которых и не видел. Маститые старцы с большими лбами и седыми бородами, блеск драгоценных крестов на груди. От всего этого впадешь в священный трепет. Очень трудно собраться. Но начинался экзамен мудро. Чтобы успокоить абитуриента и помочь ему справиться с волнением, когда ты заходил, тебе объявляли: «Пройдите к книге и прочитайте». На аналое большая книга. Псалтирь. Ты должен прочитать отрывок. Отрывок, правда, был заковыристый, и по тому, как справлялся с ним абитуриент, было сразу видно, свободно ли он читает по-церковнославянски или нет.
Потом «гоняют» по богословским вопросам, спрашивают по Священному Писанию. Затем проверяют знание молитв наизусть.
Кроме большого количества молитв нужно знать тропари и кондаки Двунадесятых праздников (то есть главных двенадцати).
Ну-ка, расскажите нам тропарь и кондак Рождества Христова.
И это было маленьким чудом Большинство абитуриентов «срезались» именно на этих тропарях и кондаках. Нелегко было вот так, навскидку, особенно если волнуешься, вспомнить тропарь и кондак того или иного праздника. Но я ответил без запинки, блестяще. А все потому, что за несколько месяцев до поступления мой духовник, отец Виктор, подарил мне большую икону Рождества Христова. И каждый вечер я молился перед этой иконой именно о поступлении. И пел тропарь и кондак этой иконе, а именно тропарь и кондак Рождеству.
Старцы меня поблагодарили и отпустили.
В другой день мы сдавали пение. В третий день писали изложение с элементами сочинения. Нам зачитывали притчу из Евангелия, и мы должны были написать, какой нравственный смысл можно вынести из притчи и как это применимо конкретно к нашей жизни.
Ребята поступали разные. Были аккуратненькие и чистенькие поповские сынки, были вчерашние хиппи, много было людей с высшим, а то и двумя высшими образованиями. Был один немолодой человек, который пытался поступить в восьмой раз. Он опять не поступил. Поступил через два года, то есть на десятый раз. Сейчас он священник в пригороде Санкт-Петербурга.
Гуляю однажды по Митрополичьему парку. Смотрю: на скамейке в тени деревьев сидит один из абитуриентов. Вместе с ним мы сдавали вступительные экзамены. Я подошел и сел рядом. Он покосился на меня, а потом говорит загадочно:
Вот как бывает: иногда ты победишь грех, иногда грех победит тебя.
Сижу, думаю над этими словами. А мой сосед подытоживает:
В этот раз грех победил меня! и с этими словами достает пачку сигарет и закуривает.
Этот юноша поступил, и мы проучились с ним несколько месяцев вместе, на одном курсе. Потом он стал хватать двойки и понял, что учиться не может. Все попытки нагнать учебу были безрезультатны. Тогда этот студент вообще перестал ходить на занятия. А потом перестал ходить и в храм, на молитву и на службы. Так прошла неделя или даже больше Последний день пребывания его в стенах нашей духовной школы был таким: идет Воскресная литургия. Все в храме, а наш студент, голый по пояс, плещется у умывальника. Подходит онемевший от такой наглости помощник Инспектора. Смотрит, потом говорит:
Боюсь, у вас будут большие проблемы.
Наш герой не спеша умывается, вытирает лицо, потом поднимает голову, смотрит пристально на помощника и говорит:
А вы не бойтесь.
И вот экзамены сданы. Осталось несколько дней до объявления результатов. Учебная комиссия обрабатывает данные и готовит списки поступивших. И тут Господь дарит мне подарок бесплатную поездку на Валаам.
А получил я эту поездку так. Среди поступавших был один священник. Только поступал он не как мы, в Семинарию, а в Академию. До этого он как раз окончил Духовную Семинарию в Москве и при этом так «прославился», что о поступлении в Московскую Духовную Академию нечего было и думать. Батюшка этот, высокий, бородатый, торжественный, всегда и везде ходил в подряснике и с крестом. Он был великим обличителем пороков. Однажды я шел с ним по городу, и к каждой девушке, встречавшейся нам на пути с сигаретой, этот батюшка подходил, отбирал у нее сигарету, затаптывал и проводил разъяснительную беседу:
Ты же будущая мать! Ты же губишь себя и будущее чадо свое. А заодно и свою бессмертную душу
Репутацию юродивого этот батюшка приобрел с первого дня своего обучения в Московской Духовной Семинарии. В день поступления для всех новопоступивших проводили экскурсию по Троице-Сергиевой Лавре. И вот, лобзая очередную икону, этот юноша (тогда еще, конечно, не священник) задел головой огромную лампаду, и все из нее на него вылилось. Весь в елее, стекающем с головы, этот студент воскликнул:
Братья! Это знак! Бог избрал и помазал меня.
Многое в поведении этого батюшки шло вразрез с общепринятыми правилами поведения, и его отовсюду гнали. Про его «чудотворства» и юродства рассказывали истории, вошедшие в золотой фонд преданий Московской Семинарии. Но прихожане его любили. И подарили батюшке путевку на Валаам. А тут как раз на эти дни выпадают какие-то дополнительные вступительные испытания в Академию. Зная почти наверняка, что его не примут (и действительно, его за чудачества не приняли), этот священник все же решил на остров не ехать и подарил путевку мне.
Теплоход, плеск темной ладожской воды и три дня изумительного путешествия. Я впитывал все, что вижу, что чувствую, как сухая губка. Страшные развалины монастырских храмов, корпусов, оскверненные святыни (так было в 1991-м, сейчас, конечно, все отреставрировано и Валаам преобразился). И все это человеческое бесчиние соседствует с божественной лепотой: корабельные сосны, медовый запах смолы. Вместе со мной в каюте ехал один священник, более того, целый игумен. Но был он в элегантной белой рубашке и брюках, а не в рясе с крестом. Я спросил батюшку:
Как же так? Вы ведь могли послужить молебен, провести с людьми беседу, исповедовать, окормлять А никто и не знает, что вы священник.
Игумен улыбнулся:
Милый юный друг. Я хочу просто отдохнуть от людей. Спокойно помолиться, подумать о своем. Стоит надеть рясу и покоя ни минуты не будет
Я был принципиально не согласен, а сегодня согласен. Необходимо уединяться. Помните, что и Христос, Который был куда как востребован людьми, уединялся, чтобы побыть одному, чтобы помолиться. Пиджак и брюки для игумена стали той кельею, в которую он, находясь посреди людей, уединился для молитвы и размышлений.
На Валааме я познакомился с внуком отца Павла Флоренского, богослова, которого я к тому времени уже читал и достаточно хорошо знал. В то время его внук отец Андроник был игуменом Валаамского монастыря. А потом мы с моим спутником, батюшкой в штатском, под плеск волн говорили о богословии Флоренского и спорили: нужно его причислять к лику святых или нет. Я считал, что стоит, как новомученика. Отец игумен парировал:
Прославление в лике святых автоматически делает авторитетными и труды человека, по сути, его сочинения становятся святоотеческой литературой. А в богословии отца Павла есть еретические мысли.
И вот теплоход причалил к пристани Ленинграда. На трамвае, потом метро, спешу в свою (а может, не свою?) Семинарию. У вахты списки. И среди других моя фамилия. Поступил!
А через два дня, 1 сентября, Божественная литургия. От волнения, от усталости у меня закружилась голова, и я почувствовал, что теряю сознание. Схватился за икону. Это была икона, как сегодня помню, святого Апостола Иоанна Богослова. Он меня и поддержал. Черные пятна перед глазами постепенно рассеялись, и я пришел в себя.
А через несколько дней нога, которая мучила меня болями, прошла совершенно. Боль становилась все меньше и меньше, и числу к 10 сентября исчезла окончательно. Лукавый отступил. До времени.
И наступил новый большой и важный период моей жизни: 8 лет учебы в Семинарии и Академии.
Стукач
Годы, проведенные нами в институте, университете, навсегда останутся золотым фондом нашей памяти. Ты еще полон сил, надежд, будущее неопределенно и прекрасно
Было такое время и у меня: четыре года в Духовной Семинарии и четыре года в Духовной Академии. Со школьной скамьи на восемь лет в стены Ленинградской, а потом Санкт-Петербургской духовной школы
Потом, в 1999-м, когда окончил Академию и был рукоположен в сан диакона, началась новая жизнь. А через год стал священником и настоятелем Потом переведен в Свято-Троицкий Измайловский собор, где служу и поныне.
И вот сейчас, когда Господь «вернул» меня в Духовную Семинарию, правда, уже в статусе преподавателя, я хожу по коридорам, молюсь в академическом храме. И узнаю На тех же местах иконы, так же зычно и нестройно распеваются за дверьми классов семинаристы урок пения; тот же щебет птиц в Митрополичьем парке, окружающем Семинарию.
Самое удивительное: те же запахи. Запах кислых щей в дни Великого поста из трапезной, аромат старых фолиантов, когда проходишь мимо библиотеки, запах ладана и паркетной мастики, когда входишь в храм.
Мысленно возвращаюсь в 1990-е, в дни своей учебы в Семинарии и Академии.
Есть моменты грустные, есть веселые. Прошу отнестись к моим рассказам с добрым юмором и не делать никаких далеко идущих выводов, мало ли что в жизни бывает
Итак, я учусь на первом курсе Семинарии.
Февраль месяц. Наша комната в общежитии. Мы все и вся друг о друге уже знаем и сдружились. Нас в комнате 9 человек. В 7.30, по удару колокола, мы вскакиваем, а попробуй не вскочить, когда следом за ударом колокола по комнатам идет помощник Инспектора (надзиратель за поведением) и тех, кто еще в постели, записывает в блокнотик. В 8 молитва. В 8.25 завтрак, с 9 и до 14.30 занятия.
Потом обед и свободное время до 18 часов.
Кто-то лежит на кровати и что-то вполголоса зубрит, другой наш сокурсник, прижав к уху, слушает транзисторный приемник, третий (это украинец Мариан, сын известного протоиерея и чемпион Украины по армрестлингу) пыхтит, бросает вверх и ловит двухпудовую гирю.
Мариан, ты достал! Вся комната пóтом пропахла! кричит с кровати другой наш брат. Это Андрей, самый взбалмошный и «нестандартный» наш сокурсник.
Андрей в Семинарию пришел из армии, где был сержантом и поднаторел в воспитании молодежи. В первый день, когда мы устраивались в комнате, он ввел правила нашего совместного жительства. Одно из них никакой личной еды: «Только попробуйте кроить!» Все присланное из дома выкладывается «в общак» на подоконник.
Нас, салаг, Андрей не очень уважает, считает своим долгом постоянно воспитывать. Уважает только Мариана, бывшего десантника, у которого на память о десантуре на груди сделана татуировка с группой крови, и Володю, тихого студента, который тоже прошел армию и который по возрасту сильно старше всех нас. Володя прошел трудную жизненную историю до поступления в Семинарию, он молчалив и погружен в себя и в книжки.
Эй, Мариан, продолжает Андрей подначивать, сейчас подушкой кину
Чего?.. Мариан шутя замахивается гирей
Девять человек, и все замечательны по-своему. Мы уже привыкли к трудным богослужениям, к многочасовым стояниям, к зубрежке, и у нас выработался условный рефлекс: на удар колокола вскакивать и куда-то бежать.
К февралю месяцу в нашей комнате в воздухе повисло напряжение. Еще с осени мы замечали странную вещь: некоторые наши задумки и предприятия становились известны помощнику Инспектора. Например, собрались мы по какому-нибудь поводу распить бутылку вина. Только сели и откупорили дверь распахивается, и на пороге помощник Инспектора. Как узнал?.. У нас было подозрение, что он мысли наши читает. Кто-то выдвинул «теорию флюидов». Согласно этой теории, помощник Инспектора сенсорно настроен на волну ловить нарушителей. Вот он и барражирует в их поиске по коридорам и спальням. Как только человек собирается нарушить дисциплинарный режим, он, волнуясь, как бы не поймали, неосознанно посылает импульс. И его мысли улавливаются помощником Инспектора. А если нарушителей несколько и собрались они вместе, то волны они излучают ого-го!
Действительно, бдительность инспекторов и их мастерство вылавливать нарушителей казались сверхъестественными.
Но потом мы пришли к более прозаическому объяснению. Классный руководитель (сейчас игумен Николай (Парамонов), наместник Свято-Сергиевой Приморской пустыни в г. Стрельна, под Петербургом) нас предупредил, что в каждой комнате у нас есть стукач.