Ну, ну пробормотал он с набитым ртом, и я, ободренная успехом, продолжила:
И что там? Деревня? Или большой город? Тот, где ты был однажды? Ты видел людей? Или
Нетерпеливость сыграла со мной злую шутку Никто с досадой швырнул нож на стол, рыча, как лисица.
Опять ты за свое, маленькая пустая! Когда Никто злился, он наотрез отказывался называть меня Ленной. Я ведь велел, велел, велел тебе даже не думать об этом! Никто предупреждал тебя, что ничего хорошего люди нам не сделают, но ты, да-да, ты Он вдруг резко ткнул ножом в сторону двери. Иди. Иди сейчас! Но не вздумай возвращаться! Я знал, знал, что не следует впускать тебя, что добром это не кончится, и вот Я ведь знал! Голос его дрожал, и он с силой тер голову. Пахло от него болью.
Я успокаивала Никто и просила прощения, но это не помогало. Он только качался из стороны в сторону, и выл, и причитал, и то прогонял меня, то называл «пустой Ленной», и в конце концов случилось то, чего никогда прежде не случалось: я вышла из себя.
Ах так! крикнула я, вскакивая с ящика так, что он заскрипел, как сосны на ветру. Ну и ладно! Хватит с меня! Хватит с меня этой хижины, этого леса, всего этого! Хватит с меня тебя! Кричать и плакать открыто оказалось таким наслаждением, что я почти не соображала, что говорю.
Никто смотрел на меня, нелепо разинув рот, и его подбородок трясся, будто он снова собирался расплакаться.
Я устала подбирать слова, устала тебя упрашивать! Может, там, за лесом, меня ждет мама! Может, она узнает меня, как в той сказке Может, эти люди знают чего-то, чего ты не знаешь. Может, они помогут мне и я я перестану быть пустой! Стану снова нормальной, обычной Как все! Это впервые пришло мне в голову, но я тут же осознала, что больше всего на свете хочу именно этого.
Никто затрясло сильнее прежнего, но плакать он не стал наоборот, вдруг захихикал, закачался, как в припадке:
Вот что ты придумала, маленькая пустая? Вот что? Думаешь, бывает как в сказках, да? Да-да-да! Я скажу тебе, как будет! Ты пустая! Тебя не узнает даже родная мать, если и увидит, да-да! Они тебе не помогут, они ничего не изменят! Никто желал тебе только добра, всегда только добра, и вот чем ты платишь! Я знал, знал, что, если впустить кого-то, это принесет одни только беды! Горе, горе и беды!
Теперь трясло и меня и мы замерли друг напротив друга, дрожа, как от холода, хотя сквозь окна хижину заливало яркое весеннее солнце, а в очаге весело, наперекор всему, трещал под огнем хворост.
Я только хочу попытаться, наконец сказала я, и мой голос прозвучал в наступившей тишине жалко, просительно. Только попытаться И если ты прав
Но Никто больше не желал меня слушать. Я пыталась обнимать его, но он отбрасывал мои руки. Пыталась говорить затыкал уши. То отворачивался от меня, качался, тер голову, то вдруг начинал жаловаться, глядя в никуда, на мою неблагодарность
В конце концов я почувствовала, что больше не могу это выносить. Я уже не думала о том, чтобы идти в город, мне просто хотелось уйти куда глаза глядят, лишь бы все это прекратилось.
На подгибающихся ногах я вышла из хижины и пошла в глубь леса. С собой я не взяла ничего, и очень скоро мне захотелось пить давала знать о себе оленина, но возвращаться казалось как-то глупо, хотя мой гнев на Никто уже иссяк.
Сама не заметив как, я добралась до опушки дальше я никогда прежде не заходила. Мои ноги промокли, в волосы набились веточки и жуки, пробудившиеся после зимы.
Перед тем как продолжить путь, я тщательно извлекла все это и заплела волосы в косу. Хорошо, что по случаю праздника весны я надела все лучшее те самые штаны и рубаху, которые были на мне, когда Никто нашел меня на берегу. Обвязки поверх старых сандалий смотрелись, может, и не слишком хорошо, зато я перевила их зелеными лентами с глиняными бусинками. На шее у меня болтались бусы, которые Никто смастерил для меня из полых разноцветных камешков и сушеных ягод, мух в янтаре и ярких птичьих перьев.
Сделав глубокий вдох, я двинулась вперед. Судя по солнцу, перевалило за полдень, и пригревать стало сильнее.
Здравствуйте, прошептала я себе под нос, меня зовут Меня зовут Ленна. Я очнулась недалеко отсюда, на побережье Тут я осеклась, решив, что Никто бы это точно не одобрил, и поправилась: Очнулась недалеко отсюда. Это было чуть больше полугода назад Я помедлила, считая на пальцах, но после решила, что это не слишком важно. Я знаю, что таких, как я, здесь не любят, но, поверьте, я не желаю вам зла, я только хочу узнать, не могли бы вы мне помочь
Я шепотом повторяла свою речь, раз за разом, на все лады, ища те самые, правильные слова.
Лес светлел. Мне начали попадаться чистые, приятно пахнущие срубы пней, поваленные стволы, очищенные от коры и веток. Здесь прошли лесорубы. Чуть дальше я наткнулась на хижину куда более чистую и красивую, чем домишко Никто. Судя по запаху, внутри никого не было, но я все равно не решилась зайти внутрь.
Лес поредел, и мне стало не по себе, хотя небо было ярко-синим, а солнце светило вовсю. До сих пор я не видела поле, но сразу узнала его. Возможно, в прежней жизни я любила поля?
Мне захотелось представить это место летом: яркие цветы, запахи разнотравья, и всюду жизнь жужжат пчелы, деловито бегают туда-сюда хомяки и мыши
Я моргнула. Не время было мечтать о настоящем лете, которое я толком не застала когда Никто нашел меня, оно было уже на излете.
Поле оказалось шире, чем я думала, мне здорово напекло голову, пока я пересекала его, и открытая кожа противно зудела. Я старалась не смотреть вверх солнце полосовало глаза, как ножом.
И вот наконец я увидела настоящие дома высокие, с двумя, а то и тремя этажами, с покатыми крышами и высокими изгородями, с разноцветными стеклами в окнах. Мне стало не по себе. Людей видно не было. Дома были до странности молчаливы не так я представляла себе городскую суету. Ни детей на дорожках, ни стариков во дворах, никого. Кое-где на веревках сушилось влажное белье если бы не оно да поднимавшийся кое-где из труб дым, я бы подумала, что город вымер.
Я ступила на узкую улочку, и изгороди сдавили меня с двух сторон, как тиски. Даже дышать было трудно так не похоже на лес, где всегда дышалось легко. Из-за одного из заборов раздалось вдруг глухое рычание я рефлекторно отпрыгнула в сторону и замерла, переводя дух Но это была собака, только собака я вспомнила о том, какими они бывают, еще до того, как увидеть ее в щели между досок грязную, кудлатую, в кожаном ошейнике на тощей шее.
Ну-ну, прошептала я, я не враг, собака. Вовсе не враг
Но она продолжала рычать на меня, пока я не миновала ее владения.
Запах людей возник неожиданно и, едва появившись, заполнил ноздри.
Людей было много, очень много. Еще пахло луком, чем-то сладким кажется, яблоками в сахаре и железом, лошадиным потом, машинным маслом, воздушной кукурузой, тканями, специями, орехами, возбуждением, весельем, жадностью Там, куда я шла, в центре городка, варилось пестрое ярмарочное варево.
Теперь я поняла, почему на окраине было так пустынно.
Голос тревоги стал громче, и в нем явно звучали нотки речитатива Никто.
«Это плохая идея, как ты не понимаешь? Подойти к кому-то одному, кому-то неопасному, с тем чтобы, чуть что, снова скрыться в лесу, еще куда ни шло, но Они все увидят тебя разом, все, разозленные, страшные, и тебе некуда будет деться Поверни назад, пока не поздно, маленькая пустая, и возвращайся домой».
Впервые, пусть в собственных мыслях, я назвала мрачную хижину Никто домом, и на душе стало смутно. Неужели мне так и придется всю жизнь провести в лесу, вдали от всего и всех? Если так, однажды я буду такой же, как Никто. Полубезумной. Мнительной. Странной.
Может, я уже такая и есть?
Эти мысли заставили меня против воли прибавить шагу. Запахи становились резче, а мерный гул громче. А потом Музыка!
Инструменты звенели и тонко плакали, гудели и гремели, и ноги сами собой пошли быстрее. Улица, по которой я шла, становилась все уже, а потом вдруг сделала крутой поворот и вывела меня на площадь резко, как будто макнула в холодный прибой.
Лошади, оседланные и запряженные в повозки, пронзительно ржали, пара старых машин плевались паром и гудели, взволнованно кудахтали в своих клетушках куры
Люди были повсюду. Я и подумать не могла, что их может собраться столько в одном месте. Они смеялись, галдели, покупали, продавали, говорили А потом увидели меня.
Мне показалось, что тишина опустилась на площадь сразу резко, как после дождя ложится на землю туман. Они будто одновременно умолкли, оставили свои дела и вытаращились на меня, разинув рот, все как один.
Конечно, они бросились в мою сторону не все разом мне так только показалось с испугу От толпы отделилось, должно быть, человек двадцать. Но из-за того, что они окружили меня плотным кольцом, и из-за того, что все они были выше меня взрослые, крепкие мужчины и женщины, меня словно взяла в кольцо вся толпа. Целый город.
Это пустышка!
Пустая!
Без тебя вижу.
Откуда она взялась?
Надо ее прогнать.
В Борре пустым не место!
Ты! Ты слышишь меня? Откуда ты взялась?
Иди отсюда!
Впоследствии, думая о том дне, я вспоминала и другие голоса, звучавшие из-за сомкнувшихся вокруг меня спин. Они звучали гораздо тише, и их было меньше два или, может, три.
Да оставьте вы ее
Совсем ведь девчонка.
Глай говорил, если что, вести к нему. Что вы тут устраиваете?
Но в тот миг мое чутье чутье окруженного зверя подсказывало: эти голоса мне не помощники. Слишком тихие, слишком разрозненные. Громкую толпу, напиравшую со всех сторон, им было не перекричать.
Я Ленна, прошептала я. Я только хотела
Конечно, меня никто не услышал. Глупо было думать, что имя защитит меня, сделает одной из них. Глупо было приходить сюда теперь я поняла, что Никто был прав, прав все это время.
Уберите ее отсюда!
Она накличет беду!
Пустышка!
Пустышка!
Я зажала уши, но кто-то с силой схватил меня за руки.
Она что, проклятие наводит?
Пустышка, надмаг все одно.
Держи ее!
Мы сейчас
Я завизжала так громко, что на миг даже самые высокие отпрянули.
Довольно!
Человек, шедший сквозь толпу, был невысоким и полным, невзрачным с виду, но все расступались перед ним, как перед великаном. Одет он был в темно-синюю форму.
Блюститель Глай Тут, глядите
Я и сам вижу. Теперь он стоял прямо передо мной. Я не решилась поднять на него взгляд и смотрела только на черные сапоги. К правому прилип ком грязи.
Иди за мной. А вы продолжайте веселиться. Не на что здесь смотреть. И думать не о чем.
Я повиновалась потому что ничего другого мне не оставалось, но, следуя за блюстителем, слышала, как за моей спиной они продолжают говорить:
Откуда эта пакость пришла?
Со стороны леса.
Сколько она там пряталась?
Подумать только, значит, в любой момент могла
чтобы неповадно было
У меня не было времени по-настоящему испугаться за Никто или за себя потому что вскоре Глай привел меня к невысокому каменному дому с красной дверью. Внутри оказалось чисто и светло, но я почти ничего не запомнила из обстановки только большой стол и стопки бумаг на нем.
Глай не предложил мне сесть. Устроившись в кресле, принялся расспрашивать меня сухо, деловито. «Ты помнишь свое настоящее имя?» «Где именно ты пришла в себя?» «Когда это случилось?» «Где надмаг, который это сделал?»
Я не могла ответить ни на один из его вопросов чего-то не знала, чем-то боялась навредить нам с Никто, и Глай начал злиться. Я поняла это по запаху внешне он ничем себя не выдал.
Очень хорошо, сказал он, наклоняясь над бумагами. Раз не желаешь сотрудничать, будь по-твоему. Адрик!
В комнату зашел еще один человек в темно-синей форме молодой, высокий. Увидев меня, он замер.
Ну, что встал? ворчливо спросил Глай. Пустая не желает говорить по-хорошему. Придется пробовать по-плохому.
Адрик подошел ко мне я успела заметить, что глаза у него светлые, не чета моим, а потом пощечина оглушила меня, и я уже ничего больше не видела.
Он ударил меня еще несколько раз не слишком больно, скорее унизительно. Почему-то мне казалось очень важным не расплакаться. Я держалась за мысль об этом изо всех сил и не вымолвила ни слова уже не потому, что мне так хотелось что-то скрыть, а потому, что пощечины меня ошеломили.
Ладно, брось это, брезгливо сказал Глай, и все прекратилось так же внезапно, как и началось. Она то ли дурочка, то ли и вправду совсем ничего не помнит.
Он что-то начеркал на листке, а потом кивнул Адрику:
Уведи ее подальше из города К тракту, например, отведи, к двум столбам. Нам здесь пустых не надо.
Адрик о чем-то спросил его так тихо, что даже я не услышала, и Глай с досадой замотал головой:
Ты в своем уме, парень? Просто оставь там, и все. Делай, как я сказал. Тот приказ, который Судья спустил Если узнают про самосуд, будет плохо, а ее весь город видел.
Адрик снова заговорил, и на этот раз я расслышала: «Сразу к нему».
Делать мне больше нечего за свой счет ехать в Уондерсмин, фыркнул старший блюститель. Где столица и где мы? Недели пути ради пустой дурочки? Не смеши меня, парень. Я уже написал «убежала». Давай, живее.
Адрик схватил меня за локоть и выволок из дома.
Идем. Больше он ни слова мне не сказал ни пока тащил меня через толпу, закрывая собой от взглядов любопытствующих, ни после, когда мы вышли за черту города. Мы шли, наверное, час, и пот стал заливать мне лицо, а Адрик даже не запыхался.
Наконец мы остановились город остался далеко позади, а передо мной расстилалась широкая дорога, у которой высились два каменных столба, испещренных надписями на незнакомом языке.
Только тогда Адрик наконец открыл рот:
В Борр не возвращайся. А не то Не договорив, он развернулся и пошел в сторону домов, оставив меня одну.
У меня подкосились ноги. Я осела на землю у одного из столбов и некоторое время сидела, привалившись к нему, бездумно ощущая, как солнце обжигает кожу. Мыслей не было. Над головой, по синему-синему небу, проплывали длинные белые облака. Травинка щекотала локоть, но я не пошевелилась, чтобы ее убрать.
В себя я пришла, только когда большое темное облако закрыло солнце и стало холоднее. Тогда в моей голове впервые с момента, как блюститель оставил меня у столба одну, вспыхнула мысль, яркая, невыносимая.
Я встала на ноги, пошатываясь: все тело затекло. Но время терять было нельзя и я заковыляла вперед, чувствуя, как по лицу катятся слезы.
Возвращаться через город я не решилась огибала его по широкой дуге, по обочинам дорог. Теперь Никто не пришлось бы дважды просить меня избегать людей.
Я добралась до хижины, когда стемнело. Еще издалека почувствовала запах. Люди были здесь много людей. Но теперь они ушли, и я вздохнула с облегчением. Никто хитрый, умный, даже несмотря на свою голову. Он почувствовал приближение людей заранее и успел спрятаться. Он наверняка дуется и от души помучает меня, чтобы доказать свою правоту, и уж точно не выйдет из своего укрытия сразу.
Я осторожно обошла хижину, ожидая, что в ноздри ударит волна знакомого запаха и Никто выскочит из-за куста или остатков изгороди, чтобы напугать меня.
Две новые доски выпали из изгороди и лежали втоптанные в грязь еще пару недель назад мы с Никто с большим трудом вкопали их поглубже после того, как они рухнули под грузом снега зимой.
Помедлив, я вошла в хижину. Все в ней было перевернуто вверх дном. Ящик, на котором Никто любил сидеть по вечерам, был разломан на куски. Склянки и мисочки, сброшенные со стола, превратились в груду осколков. Рядом валялись поникшие сухоцветы и затоптанные тряпки. Наши с Никто постели были опрокинуты, а Крылатая книга с ее чудесными рисунками, как и остальные книги, изорвана в клочки. Машинально я подобрала одну страницу. На ней оказалась изображена Ленна, обнимающая старуху. Поверх обеих отпечатался грязный след сапога. Я как можно бережнее вытерла рисунок, сложила страницу вчетверо и, убрав ее в карман, на негнущихся ногах вышла из хижины. Теперь я уловила запах Никто, до сих пор перебиваемый смрадом ярости, и он повел меня в сторону моря.