Первым была некая «Этика деловых отношений». Зачем вводить её в последней четверти одиннадцатого класса, когда всем совершенно не до того, совершенно неясно. Тем не менее, у Софки была неприятная способность начинать новые предметы с троек. География в седьмом обернулась тройкой за первую же самостоятельную Софка рисовала стенгазету и пропустила первый урок; даже не подумала, что уже на втором будет какая-то проверка. Прочитала параграф, а всерьёз готовиться не собиралась, не уточнила ни у кого, обещала ли географичка самостоятельную. А та взяла и устроила, и Софка едва-едва наскребла на трояк. Было не столько грустно, сколько обидно; правда, Алина поговорила с географичкой, и тройку всё-таки ликвидировали. А вот с черчением в десятом пришлось разбираться самой: Софка очень медленно, очень аккуратно выводила чертёжным шрифтом какой-то текст; оказалось, слишком медленно. Закончить она не успела, и из-за скорости поставили трояк. И тут уж, конечно, не с чем было спорить: оказалось, все остальные за это время успели списать текст целиком не менее, а то и более аккуратно.
В общем, такая себе это была традиция: тройка на первом уроке. Не хотелось бы, чтобы с «Этикой» вышло так же. Надо держать ухо востро.
На поверку «Этика» оказалась какой-то бурдой. Услышав, что даже оценок по этому предмету не будет, Софка соорудила на последней парте баррикаду из учебников и принялась рассматривать пачку сигарет. К звонку, с помощью переводчика с латыни, она почти до конца разобрала состав. Подумала с ехидством: «Можете гордиться, Ираида Олеговна. Чтоб вам там икнулось горько».
Отсутствие глазовской химички вот был единственный плюс черновской школы.
Класс сорвался с мест и с топотом понёсся на перемену. Софка, как всегда, вышла последней. Не хотелось ни с кем заговаривать тем более, был здесь товарищ, который так и клеился, глупо и настырно. Темноволосый очкарик, проглотивший жердь. Всё норовил то сесть по соседству, то проводить до дома и всюду вертелся рядом. Софке сначала было смешно. Но потом он начал таскать ей яблоки, начал в пенял подкладывать какие-то ленточки, конфетки После того, как он на виду у всех купил её пирожок в столовой, она очень резко его отшила. Без мата, но резко. Потом, отойдя в угол, устроилась там с чаем и коржиком и поглядывала, как очкарик снял очки и озирается, как подслеповатая сова.
Про пирожок очкарик, кажется, забыл; зато его виртуозно перехватил кто-то из бежавшей мимо малышни. Малышня в черновской школе была борзая.
Софе стало даже жалко его Юрика, кажется. Она и сама не понимала уже, зачем говорила так резко. Могла бы нормально объяснить. Попросить отстать. Сказать, что у неё есть уже парень (в чём, в глубине души, она уже потихонечку сомневалась).
Софка никогда не была робким цветочком, но в большинстве случаев всё же вела себя спокойно и адекватно по крайней мере, раньше. И эта вспышка, это шипение: «Гляди, у меня платочек завалялся. Дать тебе? Протрёшь очочки, сообразишь, кому можно пирожки покупать, кому нет», этот тугой тёмный клубок, поднявшийся в груди, всё это напугало её саму. Софа машинально, без всякого аппетита дожевала коржик и выбралась из столовой; ощущение было, будто отравилась.
А Юрик, кстати, так и продолжил за ней таскаться. Какие у него были мотивы неясно. Какие перспективы после пирожка-то тоже совсем неясно. Но он то и дело оказывался поблизости. А Софка, вместо того, чтобы извиниться, просто ускользала, выбирала маршруты подальше от этого поехавшего совёнка-очкарика. Вот и в этот раз она нарочно задержалась в кабинете, чтобы все схлынули, чтобы даже Юрик, потоптавшись у выхода, свалил и растаял в толпе.
***
Следующим стояла биология. Когда Софа шла в школу в Чернове в первый раз боялась, что биологичка чем-то, хоть чем-то напомнит Алину. Не хотелось привязываться тут ни к чему; не хотелось даже случайных совпадений. Но оказалось, бояться нечего: биологичка здешняя была младшей сестрой Ираиды Олеговны. Маленькая летучая мышь. Едкая, хитрая, токсичная и ничего больше.
Софка вошла в кабинет, нацелившись переждать урок на задней парте. Не вышло. Мышь-младшая запланировала самостоятельную в печатных тетрадях. У Софки такой тетради не было; она даже маме не сказала, что тетрадь нужна. Решила, что перекантуется как-нибудь. Слишком много чести для этой мыши покупать тетрадь на три месяца. Тем более, самостоятельных в тетради до сих пор не было. Софка уже расслабилась, решила, что так и доберётся до конца года. Но биологичка встала на дыбы:
Нет тетради нечего тут делать.
Я могу подсесть к кому-то, возразила Софа.
Нет тетради нечего тут де
Могу обычной тетради сделать задание, перебила Софка, прекрасно понимая, что правда на её стороне в конце концов, даже в книжном этой тетради не было в середине года! Можно было поспорить. Можно было отправиться к классной или даже к завучу. Но сил драться не было. Софка, как всегда, быстро почувствовала себя пустой, выпотрошенной в этих чужих, серых стенах.
Покинуть помещение, Кораблёва!
Софа пожала плечами, подхватила рюкзак за лямку и пошла к выходу. Кто-то присвистнул вслед. Может, она неправа, надо было остаться? Может, эта тётка с рыжими волосами ругается только для проформы, на понт берёт?..
Да ну её.
Софка хлопнула дверью. Плутая мрачными коридорами, выбралась к подножию лестницы. На стене висело огромное расписание. Софа попыталась отыскать «11Б», но потерялась в мельтешении букв, групп и факультативов.
Да ну его!
Махнула рукой, юркнула в раздевалку, сдёрнула свою куртку и направилась к входным дверям. Всё тут было не как у людей: воняло тряпками из туалета, пол был грязным, раздевалка тесной, из-за решёток похожей на тюрьму. Входные двери огромными, стеклянными, как пустые глазницы.
Эй! Девочка! Ты куда?
Софа закатила глаза, жалея, что не поторопилась и не сбежала, пока никто не заметил.
Ты куда?
Домой. Живот болит, буркнула она, стараясь не встречаться глазами с ещё одной рыжекудрой тёткой. Сестра биологички, что ли?
Тебя медсестра отпустила?
Классный руководитель, выпалила Софа, дёргая тяжёлую дверь. Мне очень плохо. Правда.
Ты из какого класса? крикнула тётка, но Софка уже выскользнула на улицу. Да, завтра придётся расплачиваться. А может, даже сегодня когда её отсутствие вычислят, и классная позвонит маме. Дуболом, конечно, затянет: второй месяц в школе, а уже выгнали с урока, сбежала с остальных, обманула эту рыжую
Софка тоскливо мотнула головой. Что ж за жизнь-то такая. Да ещё день рождения.
А ведь могла бы быть сейчас дома. У себя дома. В своей школе.
Софке стало жалко себя до слёз. Всё вокруг подёрнулось дымкой. Из ближайшего ларька донеслась знакомая мелодия, и Софа пошла на неё, волоча ноги, не представляя, как будет жить дальше в этой серой и сырой, душащей всё мути. Три месяца. Три месяца Как это долго, как это невероятно далеко.
Мама говорила, что моменты уныния неизбежны, и они проходят. Но знакомая мелодия говорила другое это оказалась фонограмма сплиновского «Выхода нет».
Ключ поверни, и полетели, пробормотала Софа, всмотрелась сквозь слёзы в ларёк и поняла, что это не ларёк вовсе, а вход в кафе «Минутка».
«Злачное место», со злым удовлетворением подумала она, толкнула дверь и вошла внутрь. В лоб тут же стукнулась тупая зимняя муха, в нос ударил запах лапши.
Супер, горько проговорила Софа. Просто супер.
Села на красный диванчик, кулаком вытерла нос. Подошла официантка девушка в кожаной юбке и несвежей блузке. Спросила, жуя жвачку:
Что вам?
А что есть?
Официантка хлопнула на стол картонку с меню. Софа немного обалдела от обилия алкоголя, с трудом отыскала съестное; блинчики с ветчиной и сыром, как вы затесались в компанию фисташек и рыбы?..
Попросила нависшую официантку:
Блинчики с ветчиной и сыром. И чай.
Чая нет. Минералка.
Тогда минералку, безразлично кивнула Софа, сложила руки на столе и улеглась на них, не обращая внимания ни на парней в углу, ни на сквозняк. Какая разница. Вообще никакой разницы. Ни о чём.
Она очнулась, когда об столешницу со звоном ударилось что-то тяжёлое.
Ваш заказ, чавкнула официантка, подвигая тарелку с блином и бокал с пузырьками. «Минералка, сообразила Софа, пристально разглядывая пузырьки. Что ж»
Она хотела встать, чтобы найти туалет и помыть руки, но плюнула и взяла вилку просто так. Наколола, откусила и попыталась прожевать, но не смогла на вкус это было как есть ковёр. Тогда Софа подцепила расплавленный сыр, взяла бокал и, подражая Олегу из «Куклолова», отсалютовала своему отражению в стекле на фоне талого снега, серого Чернова и полной безнадёги.
Затем залпом выпила минералку. Пузырьки ударили в нос, Софка закашлялась. Во рту стало так кисло, что пришлось срочно проглотить резиновый блин. Отдышавшись, Софа потянулась к рюкзаку за салфетками, но нащупала сигареты. Ага. Вот, значит, как Ну, тут не школа. Тут за такое не выгоняют.
На всякий случай она поискала глазами знак с перечёркнутой сигаретой, не нашла и чиркнула зажигалкой. Зажигалку предусмотрительная Настя тоже упаковала в свёрток. Зажечь сигарету удалось быстро спасибо Дуболому, насмотрелась. А вот затянуться оказалось сложней. Сначала выходил только кашель, но потом Софа закрыла глаза и попыталась как можно точней воспроизвести движения. Вот так Ну-ка Затянуться Выдохнуть дым
Через какое-то время Софка почти поймала ритм и даже ощутила сладкий химозный привкус, похожий на ананасовую карамель. Правда, удовольствия не было никакого, она не была уверена, что вообще курит, не а сосёт сигарету.
С днём рождения, Софа.
И снова закашлялась, подавившись.
За окном, несмотря на утро, уже как будто смеркалось, и серое небо затягивало лиловой дымкой. На улицу, в вечный смог, не хотелось. Софа пригрелась, в динамиках по-прежнему крутился «Сплин», сонливость мало-помалу выдавливала тоску и злобу. Оставалась только плавающее, глухое уныние, как по потерянному навсегда. Перед глазами мелькали улицы Глазова, дом, школа
Девушка, молочка тут можно купить?
Софа, так бесцеремонно вырванная из воспоминаний, дёрнулась и вскинула голову. Рядом уселся пьяный прыщавый парень с клочьями бороды.
Софка достала телефон и демонстративно уткнулась в экран.
Молочка? А?
Я не в курсе.
А чё ты так разговариваешь? грустно спросил парень. Ты хоть посмотри на меня.
Софа листала ленту; посты казались россыпью цветных пятен.
Некрасивый для такой крали, да? Не прынц?
Не прынц, кивнула Софа. А ну пусти.
А молочка-то? А можно тебя подоить, а?
Пусти! вспыхнула Софа, с силой протиснулась мимо и побежала к стойке. Сзади раздался хохот. Софа ускорилась, расплатилась и выскочила на улицу, с удовольствием вдохнув сырой воздух. После прокуренной липкой «Минутки» даже смог казался волшебным.
«Где меня носит. Где меня носит, ёлки-палки».
Сунув руки в карманы, она сердито миновала несколько кварталов. Завернула во двор, села на лавку. Холодно было и неуютно. Рыжий снег, лузга, слякоть Скрипели качели и орали какие-то парни. Софа сидела, нахохлившись, пыталась найти хоть что-то хорошее. Или не пыталась. Или просто сидела, упивалась незаслуженной обидой, маминой жестокостью, злостью на Дуболома.
Подскочил к лавке и каркнул ворон во всё воронье горло. Софка вздрогнула. Бросила во́рону:
Идиот!
Достала телефон, пачку и зажигалку, повозилась и, стараясь одновременно не уронить зажжённую сигарету и совладать с сенсором, сфотографировала, как типа курит.
Телефон всё-таки выскользнул из пальцев прямо в заплёванный снег. Софка чертыхнулась, выронила сигарету и схватила мобильник. Отряхнула, рукавом вытерла экран. Фото оказалось ужасное: красное солнце, заваленный горизонт. Да ещё и обожглась, зараза.
Софка скинула фото Насте без всяких комментариев. Подтянула лямки на рюкзаке и пошла к дому голодая, замёрзшая, концентрированно чёрная, без света и без надежды.
Глава 3. Кто стал последней каплей? Не знаю. Но лошадь сдохла
Нити связывают нас до свиданья, в добрый час.
До свиданья, до свиданья! Потеряй самобладанье.
Дома был только Дуболом мама ещё не пришла со смены. В квартире пахло омлетом с помидорами, и Софку чуть не стошнило. Во рту всё ещё стоял едкий ананасовый привкус, а в горле першило видимо, с непривычки.
Но ещё от досады.
Ничего себе, «досады», хмыкнула Софка. Это не досада. Это самая настоящая обида на маму вообще-то. Могла бы хоть позвонить знает же расписание. Могла бы хоть смску послать.
Хотя
Хотя классная наверняка ей уже сама позвонила. И мама, естественно, разозлилась. И мама, естественно, решила, что это достаточный повод, чтобы не вспомнить о Софкином дне рождения.
Интересно, а Дуболом знает?
Судя по мрачной роже да. Хотя вообще-то у него всегда мрачная рожа.
Здорово.
Привет.
Софка закрыла дверь. Держась за косяк, принялась второй рукой стаскивать ботинок. Стащила. Ногой в одном колготке наступила рядом с обувным ковриком и, разумеется, намочила. Пятка тут же промокла.
Ну-ну. Почему нет.
Софа почувствовала изжогу может быть, от блина, а может, от кислой, пузырчатой минералки. В носу щекотало, и руки почему-то тряслись особенно при мысли о прыщавом парне в «Минутке», о том, что она сбежала из школы, и о том, что скажет мама.
Мокрая пятка. Какая ерунда по сравнению с этим всем. Какая ерунда; зато почти идеальная вишенка на тор
Есть будешь? спросил Дуболом, и Софка от неожиданности даже про второй ботинок забыла. Так и застыла, скрючившись, пальцами касаясь шнурков.
Вскинула голову, распрямилась.
Нет. Помолчала. Буркнула: Спасибо.
Чего в школе-то случилось?
Тебе-то какая разница? Фраза получилась такой, будто она хотела передразнить Дуболома; но она не хотела.
Наташа звонила. Очень расстроилась.
Ну так она тебе рассказала, наверно, что случилось. Зачем спрашивать? раздражённо спросила Софка.
Это было так дико: слышать, как кто-то называет маму по имени. По имени-отчеству и то привычней по крайней мере, когда в Глазове Софка заглядывала к ней на работу, все обращались к маме именно так.
Толком не рассказала. Сказала только, что ты злая придёшь и начнёшь хамить с порога.
Софа вспыхнула. Не хотела она быть злой. Не хотела хамить. Она вообще была за добро во всём мире, и за то, чтоб было, как у Стругацких: счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженный.
Но почему-то почти всегда получалось иначе. Получалось ровно наоборот.
Она сердито сбросила второй ботинок и прошла комнату.
Куртку-то сними.
Когда надо, тогда сниму.
Ну-ка стой!
Когда надо, тогда сниму!
Чем от тебя пахнет?
Дуболом снова, второй раз за день, схватил её руку. Схватило грубо, без всяких сантиментов. Приблизил лицо и принюхался.
Курила?!
Нет! рявкнула Софка, дёрнулась, вырываясь, и чуть не отлетела к стене, потому что Дуболом выпустил её сам. Выпустил и поднял рюкзак. Не трожь!
Тряхнул. Оглядел.
Не трожь, свинья!
И безошибочно запустил руку в нужный карман.
А она ведь даже не замаскировала сигареты, даже поглубже не убрала. Идиотка.
Лицо горело, Софка чувствовала, как полыхают щёки. Руки тряслись хуже прежнего от стыда и от ярости: как он вообще смеет к её вещам прикасаться!
София, тихо произнёс Дуболом. Первый раз? Или
Да тебе! Какое! Дело! закричала она, вырывая рюкзак.
Дуболом не выпускал лямки; Софка тянула с отчаянием бурлака. Когда поняла, что бессмысленно отцепилась и вне себя бросилась на Дуболома с кулаками. Внутри бесновалось: дотянуться! ударить! причинить боль! Такую же, как он каждый день причинял ей. Такую же и ещё хуже.