сотрудники государственных, общественных и профессиональных учреждений и организаций при исполнении служебных обязанностей, если оружие требовалось им по роду занимаемой должности;
остальные граждане, которым по тем или иным причинам оно требовалось.
По всей видимости, беспартийный профессиональный литератор В.В. Маяковский относился к последней категории «остальных граждан»
Да и позднее, несмотря на вводимые дополнительные ограничения, полностью разоружить население страны так и не удалось. И дело здесь было не только в том, что граждане категорически отказывалось сдавать имеющееся на руках «стволы», совершенно отчётливо сознавая, что в деле защиты личности и собственного имущества они могут рассчитывать только на себя, просто для многих участников боёв винтовка, револьвер, шашка или кортик были не столько памятью, сколько символами определённого социального статуса. Например, ещё во время Гражданской войны было принято несколько декретов о почётном оружии, которым ВЦИК награждал за особые боевые отличия. К нему относились «шашка (кортик) с вызолоченным эфесом, с наложенным на эфес знаком ордена Красного Знамени и револьвер, на рукояти которого прикрепляется орден Красного Знамени и серебряная накладка с надписью: Честному воину Рабоче-Крестьянской Красной Армии (или Флота) от Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР 19 года». К тому же командование РККА, по вполне понятным причинам, было лояльно и к получившей широкое распространение среди красных командиров «из бывших» практике ношения «георгиевских» и «анненских» шашек и сабель, полученных «за храбрость» при царском режиме, разве что императорский вензель на эфесе награждённому полагалось сбить
Впрочем, Владимир Маяковский не был членом РКП(б) и удостоверения сотрудника ОГПУ, в отличие от своих близких друзей Бриков, тоже не имел, да и до убийства коммунистом Леонидом Николаевым С.М. Кирова «Мироныча» из револьвера системы «Нагана» 24778, радикально изменившего отношение к этому вопросу, было ещё почти четыре с половиной года.
Несмотря на большое количество материалов и статей о последних днях Маяковского и трагедии, произошедшей в «комнате-лодочке», у исследователей его творчества до сих пор нет определённого ответа на вопросы: что же там всё-таки произошло и, самое главное, почему?
Попытки объяснить трагический жизненный финал поэта ещё будут предприниматься в сотнях книг и журналистских материалах. Дадим же их авторам право на собственное, иногда совершенно фантастическое, мнение.
Ещё 17 апреля 1930 года, в день похорон Маяковского, в экстренном совместном выпуске «Литературной газеты» и «Комсомольской правды» появилась статья Михаила Кольцова, озаглавленная «Что случилось», где было сказано: «Руки прочь от Маяковского, прочь руки всех, кто посмеет исказить его облик, эксплуатируя акт самоубийства, проводя тонюсенькие параллели, делая ехидные выводы () Вы скажете Есенин? Есенин другое дело. Задолго выбитый из седла, лишённый социальной базы, растерянный и опустившийся, он обречённо шёл к неизбежному концу, он выдохся в петле безвыходных противоречий. () Нельзя с настоящего полноценного Маяковского спрашивать за самоубийство. Стрелял кто-то другой, случайный, временно завладевший ослабленной психикой поэта общественника и революционера. Мы, современники, друзья Маяковского, требуем зарегистрировать это показание». (Литературная газета. Комсомольская правда. Совместный выпуск. 17 апреля 1930 года.)
Говоря современным языком, известный журналист просил рассматривать свою статью в профильной писательской газете в качестве заявления о совершённом заказном убийстве знаменитого поэта. Значительно позднее, в 1970 году, следуя этой версии, другой советский поэт Ярослав Смеляков написал статью «Я обвиняю», которая, в силу специфики своего содержания, была опубликована только в 2013 году в журнале «Наш современник»: «То, что Маяковский подвергался особенно жестокой, особенно упорной травле, объясняется тем, что в нём наиболее ярко сочеталось русское поэтическое начало с проявлением русского революционного размаха. Именно потому антирусские, космополитические и сионистские элементы, объединившись с откровенно контрреволюционными элементами троцкизма, так настойчиво и жестоко преследовали поэта, (курсив авт.) Нет, борьба против Маяковского не была, как полагал Луначарский, каким-то недоразумением, заторы, которые в таком множестве устраивали на пути поэта издатели, люди, сидевшие в редакциях газет и журналов, и литературные критики, не были случайными. Это была открытая и скрытая борьба против великого русского поэта-коммуниста, и велась она с антиреволюционных, антирусских, космополитических и сионистских позиций. И Троцкий, и более мелкие выродки типа Лелевича[11], как сказал об одном из них И.В. Сталин (Сталин И.В. Собр. соч.; Т. 13. С. 27), сознательно ставили перед собой цель: опорочить Маяковского, подорвать доверие к нему революционного народа и коммунистической партии, подорвать творческие силы поэта, выбить его из рядов активных борцов за социализм». Напомню читателям, что всё это написано в 1970 году!
Или его же цитата:
Как ты выстрелил прямо в сердце,как ты слабости их поддался,тот, которого даже Горькийпосле смерти твоей боялся?Мы глядим сейчас с уваженьем,руки выпростав из карманов,на вершинную эту ссорудвух рассерженных великанов.Ты себя под Лениным чистил,чтобы плыть в Революцию дальше.Мы простили тебе посмертноревольверную ноту фальши.(Смеляков Я.В. О Маяковском)
Или, например, выдержка из «Отрывков поэмы» Николая Асеева:
Я ухо кране плотней приложу.Я знаю, что, к сердцу свинец неся,Поднимая стотонную сталь ствола,Ты нажим гашетки нажал не сам,Что чужая рука твою вела(Асеев Н. Отрывки поэмы)
Была ли одной из возможных причин трагедии травля поэта «огромного роста»? Да, конечно. Травили безграмотные чинуши и советские бюрократы? Господь с вами! Так изощрённо издеваться могут только люди интеллигентные, по версии Смелякова сионисты, с образованием и настоящим талантом. Можно было обвинить, например, замечательного советского писателя Михаила Шолохова в плагиате и подленькая история будет жить не год и не два, а десятилетия (см. подробнее об этом в главе «Честный плагиат»). Можно было шептаться о вульгарном неприличном недуге, якобы послужившем поводом для самоубийства пролетарского поэта, и даже в официальном некрологе намекнуть на длительную прогрессирующую болезнь сифилис, когда только повторное вскрытие его тела, проведённое в одной из прозектур известным московским патологоанатомом профессором В.Т. Талалаевым с участием сотрудников
ОГПУ, наконец-то развенчает этот гнусный миф, запущенный самим Алексеем Максимовичем Горьким и, увы, людьми из ближайшего окружения Маяковского. Коллеги поэта действительно разбираются в литературе, театре, кино и уж точно знают, куда и как побольнее ударить
«В Маяковском, рассказывала Лиля Брик, была исступлённая любовь к жизни, ко всем её проявлениям к революции, к искусству, к работе, к женщинам, к азарту, к воздуху, которым он дышал. Его удивительная энергия преодолевала все препятствия. Но он знал, что не сможет победить старость, и с болезненным ужасом ждал её с самых молодых лет. Как часто я слышала от Маяковского слова: Застрелюсь, покончу с собой, тридцать пять лет старость! До тридцати лет доживу. Дальше не стану. Сколько раз я мучительно старалась убедить его в том, что ему старость не страшна, что он не балерина..» Лили Юрьевне, конечно, виднее
Как известно, основоположник Системы К. С. Станиславский требовал от актёров развивать в себе аффективную память, так сказать, «коллекционировать» различные сильные эмоции, например связанные с потерей близкого человека, расставанием с любимой или случайно увиденной собакой, раздавленной колёсами трамвая, которые могут пригодиться в будущем при работе над ролью. Под всем этим классик справедливо видел научную основу в этом эмоциональном конструировании. Так, после прочтения одного из трудов академика И.П. Павлова он предложил ему сотрудничество в исследовании психофизиологической природы актёрского искусства.
Да и современные психологи используют термин «мнемическая фотовспышка» (flashbulb memories)[12] для метафорического обозначения ярких воспоминаний о событиях, которые вызвали эмоциональное потрясение, и одновременно о событиях, которые только «сопутствовали» эмоциогенным событиям.
Как известно, таким собиранием эмоциональных «вспышек» увлечённо занимался Лев Николаевич Толстой, за что был искренне ненавидим некоторыми своими знакомыми, и, по всей видимости, это специфическое профессиональное увлечение не обошло стороной и Владимира Маяковского, в том числе в этом его «примерянии» возможного суицида на себя.
В 1926 году, во время турне по стране, Маяковский оказался в Ростове, где ему рассказали о трагическом случае, произошедшем с молодой поэтессой. В местном отделении РАПП в свете актуальных требований партии решили сменить молодой девушке имидж, представив её как колхозницу, которая в перерывах между полевыми работами пишет талантливые стихи. Так и печатали: «поэтесса-колхозница», ну и создали для девушки соответствующий народный, как они его понимали, look. После того, как маскарад себя исчерпал, стихи труженицы села печатать тоже перестали. Обиженная на весь мир вчерашняя «колхозница» раздобыла револьвер, выстрелила себе в грудь, но, к счастью, осталась жива. Маяковский поехал к несостоявшейся самоубийце в больницу, пообещал всяческую помощь в общем, проявил к коллеге тёплое товарищеское участие, в разговоре в больничной палате между делом поинтересовался: «Вам трудно?». Девушка ответила: «Вы знаете, огнестрельная рана это не больно. Впечатление такое, как будто тебя кто-то внезапно окликнул. Боль приходит потом».
Поэтому, для того чтобы не участвовать в дискуссии по поводу возможного убийства В. В. Маяковского сотрудниками советских спецслужб а таких материалов, особенно в перестроечное «время неожиданных исторических открытий», было просто огромное количество народ, читавший ставшую свободной прессу, люто радовался самым невероятным фактам из биографий вчерашних кумиров. Хочу обратить внимание читателей на следующие обстоятельства:
в описываемый период Иностранный отдел Секретно-оперативного управления ОГПУ во главе с М.А. Трилиссером, несмотря на свой довольно скромный аппарат (всего около 200 сотрудников), был одной из лучших спецслужб в мире. Достаточно вспомнить ставшую легендарной операцию «Трест», материалы которой до сих пор не рассекречены, которая позволила практически полностью блокировать деятельность Русского общевоинского союза (РОВС), имевшего солидное финансирование и насчитывавшего более 30 000 активных членов. Очевидно, что военные организации эмигрантов осуществляли не только пропагандистскую, антибольшевистскую деятельность, но и готовили боевые группы, а в ряде случаев целые воинские подразделения, проводили успешные террористические акты на территории СССР.
Так в книге Виктора Ларионова «Боевая вылазка в СССР», опубликованной в 1927 году, описывается успешная акция боевиков РОВС, осуществивших взрыв в Ленинградском Центральном Партийном клубе, во время которого террористы использовали вместе с обычной взрывчаткой химические элементы.
Как сообщала «Красная газета», группа террористов из числа белоэмигрантов во главе с Виктором Ларионовым во время учебного занятия, которое проводил товарищ Прозорин, бросила в аудиторию химическую бомбу с угарным газом. Из 35 слушателей проходившего в Центральном партийном дискуссионном клубе «семинария по историческому материализму» взрывом были ранены 13 человек, из них пятеро тяжело. Едва придя в себя, присутствовавшие попытались задержать злоумышленников, однако те «при удалении отстреливались», из-за чего один из преследователей был тяжело ранен в живот. «На месте взрыва был обнаружен портфель, в котором находилась третья бомба. Она была, очевидно, взята преступниками про запас на тот случай, если первые бомбы не взорвутся. Портфель также явно заграничного происхождения, с английским клеймом и замком особой конструкции. Такого рода портфелей в продаже нет». Таким образом, журналист даже не допускал мысли о том, что портфель бомбистов мог быть куплен в комиссионном магазине, привезён из заграничной командировки или подарен иностранцем но в данном случае это больше имеет отношение к подаче материала, а не к совершённому теракту, так как использованное СВУ было тоже иностранного производства. В центральных газетах публикуются интервью с В.Р. Менжинским и Г.Г. Ягодой, которые характеризуют произошедшие события как успешную операцию советских спецслужб (на самом деле нет) и вполне справедливо называют соседнюю Финляндию центром активной подготовки шпионов и диверсантов.
Еще несколько групп молодых монархистов, отправленных в РСФСР по приказу генерала А.П. Кутепова, погибли большинство при переходе советско-финской границы. Одной террористической ячейке, в которой находилась Мария Захарченко (родная племянница генерала) и Ю. Петерс, удалось успешно добраться до Москвы, имея боевую задачу взорвать общежитие ОГПУ на Лубянке. Заложенное ими СВУ чекисты обнаружили раньше взрыва (по одной из версий, информацию о подготовке теракта оперативно донёс агент ОГПУ, работавший в РОВС). Диверсантам пришлось спешно уходить от преследования, но они оба были убиты в приграничной полосе.
Такого рода террористические акции требовали от сотрудников ОГПУ не только бдительности, но и достаточно высокой профессиональной подготовки.
В соответствии с Положением о закордонном отделении Иностранного отдела (ИНО) ГПУ, утверждённым 28 июня 1922 года, были определены первоочередные задачи советской внешней разведки в порядке их приоритетности:
выявление на территории иностранных государств контрреволюционных организаций, ведущих подрывную деятельность против нашей страны;
установление за рубежом правительственных и частных организаций, занимающихся военным, политическим и экономическим шпионажем;
освещение политической линии каждого государства и его правительства по основным вопросам международной политики, выявление их намерений в отношении России, получение сведений об их экономическом положении;
добывание документальных материалов по всем направлениям работы, в том числе таких материалов, которые могли быть использованы для компрометации как лидеров контрреволюционных групп, так и целых организаций;
Для активного противодействия более чем серьёзному противнику в распоряжении советской разведки были сотни агентов по всему миру, по понятным причинам особенно много их было в Германии, во Франции, Турции, Болгарии и Югославии, где проживали сотни тысяч русских. Операции «Д-7», «С-4», «Заморское», «Академия», «Тарантелла», похищение главы РОВС генерала А.П. Кутепова[13] только подтверждали впечатляющие возможности ИНО. Тем более что 11 января 1923 года решением Политбюро ЦК РКП(б) в ГПУ было создано межведомственное Особое бюро по дезинформации (Дезинфбюро) во главе с Иосифом Уншлихтом «в целях систематизации работы по введению в заблуждение иностранных государств о внутренней и внешней политике СССР, а также о состоянии его вооружённых сил и мероприятиях по обороне Республики». В его состав, помимо представителей ГПУ, входили сотрудники Разведуправления Штаба РККА и НКИД. Одной из первых успешных операций бюро были активные мероприятия по дискредитации Великого князя Кирилла Владимировича, добивавшегося от промонархически настроенной эмиграции собственного признания местоблюстителем Российского императорского престола. В газетах Баварии, где проживал тогда великий князь, о нём появились разоблачительные статьи, в которых, наряду с правдой, к примеру, о том, что Кирилл Владимирович действительно поддержал Февральскую революцию, к публикациям добавили и несколько фейков. Провокация сработала, и в результате от сотрудничества с «местоблюстителем» отказались не только многие монархисты, но и финансировавшие его деятельность немецкие банки.