В моих краях кофе особый вид искусства, с гордостью в голосе сообщил он. «Черный, как ночь, сладкий, как грех, горячий, как поцелуй, крепкий, как проклятие», знаете, кто сказал? Впрочем, о чем это я? Вы ведь тоже родом не из этих мест.
Так сильно заметно? она подозрительно приподняла бровь.
Человек приблизился. От его одежды потянуло терпким ароматом граната.
Интуиция, он взял из вазочки на прилавке бесплатную карамельку, с любопытством поднес к глазам и кинул обратно. Так значит, «Барнадетт»? Охотно бы там остановился.
Нина собиралась было подловить его на излишне достоверной интуиции, но тут же представила, что человек просто-напросто мог заметить ее в компании Эстель. Уж где живет Эстель, кажется, никто не сомневался.
Боюсь, это невозможно, ответила она.
Но не для ваших друзей.
Человек резко бросил на нее пронзительный взгляд. Испытывающий, волнующий в жилах кровь. Нина точно предстала перед ним нагой, оголив все: тело, душу, сознание. Человеку удалось ненадолго выбить ее из колеи, вывернув изнанкой ощущение слабости. Но слабость находилась в разных плоскостях с жизненным кредо Нины. Вспомнив об этом, она упрямо заглянула в его глаза, как смотрят в глаза страху, и сложила руки на груди:
Знаете моих друзей? Нина решила отыграть роль до конца.
Возможно, тонкие губы человека расползлись в загадочной улыбке.
Внутри все кричало об опасности и умоляло незнакомца убираться подальше. Он был старомодно одет, странно себя вел и явно хотел напугать. И оттого казался интереснее.
Как ваше имя? Нина продолжала задавать вопросы.
Винсент.
Мне передать друзьям от вас привет?
Не стоит, мы не настолько тесно общаемся.
Винсент замолк и оглядел зал так, словно пытался запомнить его во всех подробностях.
Раз вам нечего предложить, кроме этого подобия меню, я откланяюсь.
Постукивая по полу тростью, он направился к выходу. Нина проводила чудно́го господина взглядом до самой улицы, так и оставив при себе молчаливое несогласие с «подобием меню». После встречи с Винсентом в ней появилась какая-то необъяснимая немощность. Она оперлась руками о прилавок и шумно выдохнула. Винсент знал кого-то из «Барнадетт», что-то в этом было увлекательное.
На редкость странный тип.
Путаясь в смешанных чувствах, Нина уставилась на витрину. «Смерть демонам». Черные ручьи краски бежали по стеклу, переливаясь из одной буквы в другую, как вдруг сложились в совсем иные слова:
Ducunt Volentem Fata, Nolentem Trahunt.
«Покорного судьба ведет, строптивого тащит», без труда перевела Нина, будто всю жизнь владела латынью. Она протерла глаза и попыталась прочесть снова, но слова вернулись в исходное состояние, обретя ту же форму и смысл, которые пытался донести «защитник веры».
Бредовое видение хоть и не претендовало на подлинность, но неприятно смутило.
Как уязвимо человеческое восприятие, чтобы обмануть его, достаточно немного поиграть с пространством.
Как легко человеческий мозг можно сбить с толку.
По ночам Нина не прекращала слышать крики, музыку и музыку, заглушающую крики. Убедившись, что звуки реальны, оставалось только догадываться, кого в доме мучили кошмары.
В лужах отражались фонари. Авель наступил на световую дорожку, заставив ее расплескаться в стороны и разойтись кругами. В тишине опустевших улиц раздавался топот ног по сырому асфальту и надсадное дыхание. Авель очень опаздывал.
Он влетел по крылечной лестнице одного из домов и четырежды постучал молоточком. Два раза быстро и два с промежутком в секунду. Дверь приоткрылась, за натянутой дверной цепочкой показался человек. Его звали Молот. Но это было не совсем его имя, ведь правило первое гласило: никаких реальных имен, никаких должностей. К слову, от своего второго имени Авель был в восторге и даже гордился тем, что он, согласно Библии, занял место любимчика Бога. Мало кто мог похвастаться подобной изобретательностью, а ходить под ликом первого праведника и подавно. Зависть, да и только. Два раза в неделю Авель чувствовал себя кем-то значимым, после чего вновь с головой окунался в заурядную жизнь.
В общем, узнав Авеля в лицо, Молот со звоном сбросил цепочку и впустил брата внутрь. С порога запахло свечным воском, можжевельником и кексами с гашишем. Из внутренней комнаты слышалось негромкое хоровое пение.
Растерев окоченелые руки, Авель принялся шарить по карманам исхудалого пальто, пока в ладони наконец не блеснула горстка монет. Он сделал взнос в граненую хрустальную вазу, дождался, когда монеты с характерным звоном достигнут дна, и поспешил пройти в зал, где уже начался обряд.
В комнате сгустился мрак, одолеваемый равномерным покачиванием свечных огней. На обшарпанном полу в кругу сидело человек тридцать, и все без имен, каждый называл себя в меру фантазии: Шторм, Берта, Арес, Оби-Ван и много-много других прозвищ, которые Авель не мог вместить в голове. В центре лежал человек без сознания, и немного подергивался. Вселившемуся в него демону явно было не по нраву священное пение. Ненавязчивым жестом Авель попросил Юпитера немного подвинуться, чтобы вклиниться в круг и подхватить молитву изгнания дьявола в синтезаторной аранжировке.
Ведомый каким-то предчувствием, Авель осмотрелся. Зал был обставлен аскетично: никаких диванов, никаких столов, раскинутые по стенам свечи выхватывали из мрака лишь очертания домашнего алтаря с пучками высохших веточек и зажженной курильницей, плавно тянувшаяся волна сизого дыма била в нос травяными ароматами, в которых узнавался тот самый можжевельник и лаванда. Казалось, все осталось прежним с последнего приема, но Авель ощущал, что именно сегодня что-то изменилось. В кругу собравшихся он заметил новое лицо.
Совсем молодой парень, лет восемнадцати, похожий на скелет. Ей-богу, казалось, что стоит дотронуться до юноши, да что там дотронуться, дунуть в его сторону, как он развалится, рассыплется, распадется на отдельные части. Его острые кости туго обтягивала бледная кожа, глубоко впалые глаза лихорадочно бегали по комнате, а тонкие запястья были перевязаны застарелыми бинтами, увидев его, сама смерть поежилась бы с перепугу. Потерянным взглядом парень смотрел на поющих, явно не зная слов. В попытках изобразить деятельность он лишь покачивался в такт с остальными. «Наверняка даже взнос не оплатил», фыркнул про себя Авель.
Человек в центре круга зашелся безумным, надрывным криком и забился в судорогах, испуская изо рта пену. Чем сильнее он дергался, тем больше укреплялась всеобщая убежденность в происках нечистой силы. Юноша, которого так пристально разглядывал Авель, буквально был поражен изумлением, ему впервые довелось наблюдать обряд очищения души от дьявола. Авель злорадно ухмыльнулся, гоня воспоминание, как сам, впервые увидев подобное, чуть концы не отдал со страха.
Пение смолкло. Еще с минуту одержимый дрожал всеми мышцами, а затем резко обмяк. В распахнутых глазах навечно застыл непередаваемый ужас, он умер с пеной на губах и обмоченными штанами.
Еще одна освобожденная душа вознеслась к Всевышнему.
Из круга поднялся невысокий человек с курчавой шапкой белых волос. Он был поразительно похож на одного из тех купидонов, которых печатали каждый год на открытках ко Дню влюбленных. Человек называл себя Вимоном, в честь священника Вимона фигуры очень значимой для верующих Порт-Рея. Но тот Вимон, что стоял сейчас в центре круга, был больше, чем рядовым служителем церкви. Он значился пророком, исполняющим обязанности ангела на Земле. Ангел говорил с самим Богом и передавал его волю: отказаться от роскоши и богатства, молиться трижды в день, сидеть на диете из овощей, круп и Святого Духа. И, что важнее, Вимон был единственным в городе, кто не боялся противостоять тьме. Он взрастил в умах последователей горящую веру в очищение, которая направляла, точно огонь маяка. Знакомство с ангелом стало для Авеля знаменательным событием, ведь только тогда он понял, что вера не позволит жизни разлететься на куски, скрепит ее благой целью.
Когда начинал говорить Вимон, все замирали со вниманием и трепетом, ибо «тем, кто ангелу не внемлет, дорога в ад». Поэтому, стоило ему возвыситься, как зал охватила гробовая тишина, в ад никто не хотел, там душно, шумно и кексики с гашишем вряд ли пекут. А про нескончаемые муки даже думать не хотелось, уж Авеля в преисподней наверняка ожидали тонны вечной бюрократической работы.
Бог. Гордо произнес Вимон. Бог все видит. Прямо сейчас он наблюдает за нами, вкушает нашу любовь и открывается в ответ
Но что есть Бог? внезапно вклинился новенький, которого Авель мысленно нарек Скелетом.
Вимон обратил на Скелета взгляд, ни капли не смущенный тем, что его перебили:
Мы не знаем его имени. Не знаем, как он выглядит. Не знаем, откуда он появился. Бог это все вокруг нас и одновременно ничего. Отдайся ему любовью преданной, и он ответит тебе тем же, на этих словах ангел повернулся вокруг себя, заглядывая в лицо каждого брата и сестры. Мы любим Бога, но он все еще крайне разочарован нами, по лицу скользнуло виноватое выражение. Он очень недоволен тем, что на протяжении долгих лет наш город отравляет дьявольская скверна. И источник ее «Барнадетт».
А что там, в «Барнадетт»? вновь не удержался Скелет.
Но Вимон и в этот раз не растерялся:
Обитель тьмы. Очень древняя и опасная. Охраняемая Стелманисами одним из старейших родов Порт-Рея. Какое-то время там был отель греховное царство для совращения душ, где вино лилось рекой, а люди находили отраду в распутстве
Что же произошло? Неужели, правда, проклятье? Скелет с такой бесцеремонностью прерывал Вимона, словно пытался обойти ангела в телевизионной викторине «Кто быстрее даст ответ», надеясь получить в приз кухонную утварь. Дивясь его назойливости, Авель возмущенно скрестил руки на груди.
Гнев Господа. С достоинством внес ясность Вимон. Бог противостоял тьме, уничтожил грех и дал нечестивым второй шанс. Но разве что-то изменилось? Зло по-прежнему среди нас, он бросил пренебрежительный взгляд на бездыханное тело. Зло стоит наказать. Я верю, что именно к этому готовит нас Бог. К достижению высшей цели. Осталось дождаться знака. Ты хочешь знать, что сейчас в «Барнадетт»? Кости и кровь, жертвоприношения и боль
Почему полиция не занимается этим? не унимался Скелет.
Теперь уже настала пора Вимону раздраженно закатить глаза. Слово «полиция» действовало на него, как красная тряпка матадора на быка. Служители закона в этих стенах благорасположением не пользовалась. Закон в целом не соотносился с истинной войной между добром и злом.
Ясное дело, почему, сердито нахмурил брови ангел, колдовство Эстель обеспечивает дому неприкосновенность.
На худом лице Скелета появилось недоумение, будто он сомневался в услышанном. Но Вимона это не слишком беспокоило:
Думаю, самое время прочесть молитву изгнания дьявола. Бог должен видеть нашу солидарность. Нашу готовность бороться с демонами и впредь
Глава 4
Поверженные ангелом и ложью
Вы не держите горничную? спускаясь по лестнице, Нина провела рукой по тонкому слою пыли на перилах.
Иногда к нам приходит Рита. Этого достаточно, рядом шла Эстель, элегантно придерживая полы платья. А вот и она, тетушка тут же среагировала на стук дверного молотка.
Долговязая девушка в холле принялась бороться с пуговицами клетчатого пальто. Неуклюже стянула узорную шапочку, и по плечам заструился каскад рыжих с золотом волос, которые горничная тут же перехватила тесемкой. Рита была не слишком старше Нины; с милым, курносым лицом, испещренным веснушками, и ямочками на щеках. Беспечная радость в больших голубых глазах изобличала легкомысленность, граничащую, скорее, с фривольностью, что отозвалось в груди Нины растущим раздражением.
Нина, познакомься с Ритой, обычно Эстель тонко улавливала настроение племянницы, но в этот раз их ментальная связь дала сбой.
Мне в ее услугах нужды нет, плохо скрывая неприязнь, ответила Нина. Театральный оскал горничной приводил ее в холодное бешенство.
Эстель бросила на племянницу осуждающий взгляд. Подобным образом тетушка смотрела на младшую сестру, когда хотела воззвать к ее совести. Но проявление характера Агнес не избежало легкого порицания даже без присутствия самой Агнес.
Серьезно? с задором переспросила Рита и повесила пальто на крючок. Ее беспричинное веселье создавало впечатление, что она человек недалекого ума.
Просто будь добра, держись от моей комнаты подальше
А то рискую найти что-то непотребное?
Ага, кулак промеж глаз.
Эстель возмущенно кашлянула, собираясь что-то сказать, но урок хороших манер ненароком прервало появление Грейсона и Джеймса. Оба одеты в рабочее, только вернулись с заказа в городе. С улицы в дом потянуло запахом мокрой хвои.
Привет, мальчики, зазвенел колокольчиками голос Риты.
Нина ощутила неожиданный укол ревности.
Здравствуй, Рита, устало махнул Грейсон.
Джеймс молчаливо прошел мимо. Уголки губ горничной разочарованно опустились, и Нину охватило злорадное удовлетворение. Привкус гадости хоть и щипнул стыдливо приличия ради, но определенная ложка сахара оставила внутреннего демона сытым.
Утешенная этим, Нина отправилась к себе. Она так и не успела обжиться в комнате, развороченная обстановка выглядела как последствия урагана и требовала неотлагательной уборки.
Но гнетущее, уже знакомое ощущение подкралось внезапно.
Оно не сопровождалось ни звуком, ни ветерком, но превосходно замечалось встревоженным нутром. Нина закрыла глаза, прислушалась к чувствам. Кто-то стоял за спиной и выжидающе смотрел на нее. Как хищник, подглядывающий за жертвой. В висках зашумела кровь. Уверенная в промахе интуиции, она рывком обернулась. Из темного угла Нину изучали два желтых глаза.
Они левитировали в тени, потеряв носителя. Золотые радужки сощурились в пренебрежении. Каждый хотя бы раз в жизни видел демоническое лицо в обыденных вещах: на складках занавесок, в пригорелых блинчиках, ковровых узорах, но эти глаза были определенно иного толка.
Нина ощутила ужас. Она вздрогнула и пошатнулась, теряя под ногами пол. Оцепенение сковало разум, принудив беспомощно смотреть на золотые огоньки.
Но стоило раз моргнуть, и угол опустел.
Пытаясь унять частое сердцебиение, Нина бегло осмотрелась. От признаков другой жизни сохранились только воспоминание и общая смятенность, оставалось разве что усомниться в психическом здравии. Виной могли быть слабость мышления, последствия стресса
И только какая-то небольшая часть разума уговаривала поверить собственным глазам.
Новая рабочая неделя ознаменовалась тишиной, за весь день порог «Джермэйн» не переступил ни один посетитель. Марго выложила на прилавок стопку журналов и принялась вырезать атрибуты успешной жизни для «карты желаний». Между заграничными достопримечательностями и красивыми мужчинами оставались белые просветы, и теперь ножницы вели напряженную борьбу с тонким узором алмазного колье, которое Марго пыталась «украсть» с шеи фотомодели.
Нина погрузилась в себя, почти слепо рисуя ручкой на кассовых чеках. В подтекших набросках узнавались очертания «Барнадетт», «Харлея» Грейсона. Горящих глаз в углу комнаты. К художественным наклонностям она всегда относилась прохладно, находя их не более чем неплохим способом заглянуть внутрь себя. Как плавно тянулись линии на бумаге, так размеренно текли ее мысли.
Нина терзалась сомнениями уже не один день. Она видела что-то не из этого мира, но отказывалась принять это. В какой-то момент борьба со здравомыслием стала настолько утомительной, что Нина спросила у тетушек-сестер: что делать, если мир вокруг вдруг стал безумен?