Наутро у них появился еще один клинок с узорчатым лезвием, число стальных заготовок сократилось ещё на одну, а горн по-прежнему оставался холодным. Йованка пошла наводить порядок на баште[61], Бранка со Станкой отправились на чесму[62] за водой. В куче осталась только младшенькая Десанка, мела пол. Староста решил заговорить с ней:
А что, Бранка не говорила, есть ли у нее кто? спросил он у нее как бы невзначай.
Но Десанка была не так проста, чтобы раскрывать сестринские тайны:
Не знаю, тата[63], она ничего мне не сказывала.
Ну а когда меня нет, с кем-то она ходит встречаться? Павле там? Или Деян?
Не видала я.
А по ночам она чего шалит?
Не знаю, тата, я сплю ночью.
Когда Слобо с сыновьями собрали инструмент во дворе и таки собрались идти в поле, старший показал рукой на дорогу. Там появились всадники, с саблями и длинными ружьями, с дюжину их было. «Ну вот и закончилась спокойная жизнь, подумалось старосте. Кто бы то ни был». Слава Богу, когда всадники подъехали ближе, стало видно, что это свои, гайдуки. Впереди на добром коне ехал воевода Яков Ненадович, правая рука самого вождя Караджорджи. Следом, чуть погодя братья Недичи из Осечны, через которых к ним и пришел заказ на сабли. У Слобо рот так и открылся. А когда закрылся, то староста испустил пронзительный крик:
Йованка! Гости к нам! Да какие гости! А ну быстро собирай угощение. И оденься понаряднее. И кафу, кафу вари. Десанка! А ну быстро за Бранкой и Станкой беги, пусть помогают матери! Милан, Богдан! А ну несите столы сюда, под сливу! Да нет, в куче все не поместятся. Давайте-давайте! И лавки!
Спокойная только что куча за миг превратилась в разбуженный улей. Сам Слобо с младшим ставил во дворе столы, лавки и даже сундуки, чтобы всем гостям места хватило. Десанка стелила на них вышитые скатерти, которые доставались по праздникам, и расставляла посуду. Милан тащил из подпола бочонок с краставцами, а Богдан бутыли отменной сливовицы. Старший же сын был послан в сушару[64] за пршутом. Йованка только и успевала, что резать и выкладывать на большие блюда закуски мезе. Бранка наливала в кувшины воду и протирала чаши. Станка лила в плошки мед багрема, Десанка несла во двор поднос с чоканчичами и маленькими глиняными чашечками для кафы. Повсюду царила суета. Шутка ли, такие гости!
Гайдуки подъехали к куче старосты, неторопливо спешились, привязали коней к забору и прошли к куче. Староста уже встречал их лучезарной улыбкой. За его спиной красовались столы с мезе, чоканчичами и бутылями сливовицы, а у входа в кучу сгрудились домочадцы: сыновья умылись да подпоясались, женская часть породицы пестрела яркими лентами и платками, новыми сукнями и чистыми передниками. В руках Йованка с Бранкой держали подносы со слатко, и стоило гостям войти во двор, как они начали с поклонами обносить их. Вопреки ожиданиям, старинное приветствие прошло на удивление спокойно. Гости поставили свои ружья у стены, выпили воды и вкусили меда. Десанка побежала за главным и самым дорогие угощением кафой и бережно хранимым запасом ратлука[65]. Гости расселись за столами, достали свои лулы[66] и закурили.
Выглядели гайдуки внушительно, что и говорить. Сельские мальчишки облепили забор, чтоб только глянуть на чудо эдакое. Будь Слобо столько лет, сколько им, его б тоже от гайдуков не оттащили бы. Ведь только у них были длинные ружья и большие сабли, а за дорогим поясом у каждого красовались ножи, ятаганы, пистолеты и пороховницы. Антерии[67] на них были красными, обшитыми золотым галуном. Но главное вот эти сукни, как их называли подеи[68], скроенные по греческой моде. Непонятно было Слобо, зачем мужикам поверх шаровар носить такие сукни, которые еще не всякая баба наденет, разве что цыганка какая. Белые, как снег, летящие на ветру, с четырьмя сотнями складок. Но считалось, что это красиво, хотя сам староста такого бы в жизни не надел на себя. Тьфу, гадость какая! На взгляд старосты, шло это мужикам, примерно как магарцу кутлача[69]. Но разве кто-то интересовался его мнением? Гайдуки расселись, складки их подей живописно легли на лавки.
Яков Ненадович был еще не стар, невысокого роста, но силища в нем жила неимоверная. Он поприветствовал старосту и поблагодарил за гостеприимство. Слобо уже как-то видел его мельком в Лознице. Турки спали и видели, как они изловят хозяина Бранковине, но вот незадача воинов у него было не менее чем у них, да и какие это были воины! Не чета башибузукам[70]. А потому турки только глядели, как он разгуливает по базару в Лознице, да слюни пускали. Братьев же Недичей из Осечина, Глигорие и Димитрие, староста знал хорошо, частенько наезжали они в Лешницу, то овес брали, то пшеницу, а то и стальные полосы подвозили.
Пока Йованка поила гостей кафой и угощала ароматным ратлуком с розовыми лепестками, вокруг двора собрались другие селяне и непременные кум с кузнецом. Для них была хорошая весть третьего дня гайдучье войско во главе с Яковом Ненадовичем взяло Вальево, главный город одной из нахий. И первый тост сливовицы был за это славное дело. Второй тост подняли, не чокаясь, за Алексу Ненадовича, отца Якова, умученного турками на сечи кнезовой. Хороший был человек, всеми уважаемый, земля ему пухом. Третий же тост был за победы грядущие, ибо поведал им воевода о том, что он с войском своим намеревается штурмом брать Шабац, главный город другой нахии. И тогда вся западная часть Белградского пашалыка переходила к ним, простым сербам. А вождь Караджорджа тем временем ушел дальше на восток, брать другие города, и уже к Белграду, по слухам, подбирался.
Всё это были добрые вести. Но с другого бока Восставшие не хотели оставлять у себя за спиной турецкие посты по эту сторону Дрины, поэтому решено было сжечь хан в Лознице. Дело это было доброе, хорошее дело, но вот как бы не навлекло это на всех тут гнев дахий.
Пока звенели чоканчичи, а кинжалы поддевали кусочки пршута, обо всем и договорились, что старосте сделать потребно. Всё было именно так, как он и предполагал. Отделаться бы только этим! От него просили людей. Впрочем, добровольно изъявивших желание. Таких в селе хватало. Да что там далеко ходить оба старших сына старосты уже били копытами в землю, как кони. И других желающих испытать крепость турецкого оружия немало было. Условились, что через неделю, когда селяне вспашут свои поля, отряд братьев Недичей скрытно прибудет в село, заночует здесь, староста даст им всё, что потребно. А на следующую ночь они направятся в Лозницу на штурм тамошнего хана со всеми засевшими в нем турками. План был хорош, старосте он нравился своей простотой и тем, что восставшие ограничивались покамест небольшими поборами с селян. С другого бока
К радости старосты Яков Ненадович отказался отобедать у него а то попробуй, накорми такую ораву! сославшись на необходимость заехать в другие села у Цер планины. И уже перед самым отъездом Димитрие Недич спросил, удалось ли что сделать с теми заготовками, что прислали они недавно.
Конечно-конечно! ответил Слобо и вытолкнул вперед кузнеца.
Петар был не робкого десятка. Он вышел вперед и развернул перед гайдуками тряпичный сверток. В нем были два клинка. На одном из них, вчерашнем, уже красовалась простая рукоять. Димитрие взял клинок и начал его рассматривать и ощупывать. Видно было, что он озадачен. Предводитель гайдуков слегка погнул клинок в разные стороны, поскреб ногтем разводы на нем.
Какую добрую саблю ты выковал, кузнец! Это ж челик. Всё равно, что дамасская сталь.
Ну так а я что говорил! кузнец сиял так, будто сам сварил ее.
А ну дайте-ка, я ее испробую!
Димитрие взял саблю, отошел на несколько шагов и рубанул по молодому деревцу, росшему у забора и оно упало, рассеченное пополам. Раздались восхищенные голоса. Вернулся гайдук к столу, ударил по медному кувшину и рассек его на две равные части. Одобрительный гул усилился. Наконец, положил гайдук на старый пень, где обычно мясо рубили, монету, рубанул по ней и Те, кто стоял близко, кинулись искать ее в невысокой еще траве. Нашли. Монета была разрублена пополам, ровнешенько.
Доброе оружие. Берем его. Вот тебе за работу, в руку старосты лег кошель, в котором позвякивало. А ты нам еще новое наделаешь, как и договаривались.
Сам Яков Ненадович взял клинок в руки и дивился ему:
Что ж прежде не слыхал я, что ты тут такие клинки куешь? спросил он у кузнеца.
Ну, как-то не выходило прежде
Слобо незаметно ткнул Петара под бок:
Это у него новый подмастерье появился, толковый малый из Шабца, он и подсобил.
Тогда, староста, береги его, ответил Яков, нам оружия много понадобится, особливо такого. Да плати ему хорошо, не жадничай.
Староста кивнул.
Может, покажешь его нам?
Не стоит, уважаемый. Парень всю ночь трудился, а теперь отдыхает. А вот хорошо бы
Что?
Когда возьмете Шабац, а вы ведь сделаете это, я верю в наших славных гайдуков не наведете ли справки: как там поживает отец нашего подмастерья, торговец оружием Ковачевич, здоров ли? А то парень сам не свой, далеко от дома оказался, такие дела
Это пренепременно, слово даю, ответствовал Яков Ненадович, похлопав старосту по плечу.
Гайдуки уехали, староста вздохнул с облегчением. Слава тебе, Господи, всё прошло спокойно, никто ни с кем не подрался, никто никого не прибил, не сломан ни один забор, ни одну девку с собой не сманили. Всё оказалось не так уж и страшно. Накормить отряд братьев Недичей накормим, кров дадим, клинки будут, дайте только время. А дукаты нам и самим пригодятся, на черный день. Вуку этому платить буду, как и договаривались, по дукату в месяц. Конечно же, клинки его стоят больше. Но уговор дороже денег.
Наутро Слобо как раз решил проведать гостя, спит он там или как, и пока шел, увидал еще одно примечательное зрелище. У дороги стояла Любица в окружении товарок и что-то оживленно им рассказывала, разводя руками. Товарки слушали ее, охали и ахали, и настолько увлечены были сим занятием, что не сразу заметили подошедшего к ним старосту.
А мне расскажете, что там у вас? гаркнул он, и бабы с писком расступились.
Одна Любица стояла и нахально глядела старосте прямо в глаза.
Поведай, соседушка, много ли пастромки[71] нынче поймала? Крупна ли? А может, и младица[72] попалась? Когда на жареху пригласишь?
Бог с тобой, Слобо, откуда ты взял, что я на рыбалке была? Я с удочкой отродясь не ходила.
Ну прости, соседушка, показалось мне, что ты подругам вещаешь про то, какую большую рыбу ты выудила в речке. И руками разводишь, точно как рыбак.
Тут бабы заржали, как кобылы на случке.
Да ладно, Слобо, тебе всё померещилось. Мы просто болтали.
А к себе-то как, пригласишь как-нибудь вечерком? спросил староста у Любицы. Хоть на пастромку, хоть так
Как-нибудь может и приглашу. Но не сегодня.
Сказала так лепотица и резко отвернулась, вильнув подолом сукни. Ах, Любица! Мало тебя муж твой Драган, царствие ему небесное, вожжами хлестал, пока жив был. Мало. А теперь и некому.
Но тут явился Петар, торжественно несший новую саблю он так и ходил с ней по селу, и вид у него снова был одуревший.
Ох, сейчас начнет опять свою саблю показывать, загомонили бабы. Да ты не ту показываешь, другую, другую давай!
Цыц, глупые бабы! отмахнулся от них кузнец и засмеялся. Вы своими куриными мозгами даже и помыслить не можете, что это такое у меня в руках.
Бабы засмеялись. А Любица даже передумала уходить.
Вот он, красавец! кузнец откинул тряпку и любовно погладил клинок. А хотите, покажу то, что не показали гайдуки вчера?
И что это они нам не показали-то, а? смеялись бабы. Чего мы там у них не видали?
А вот что. Какая-нибудь из вас готова пожертвовать мне свой платок?
Бабы замялись.
Возьми мой, сказала Любица, снимая с головы косынку.
Уверена? Подпорчу ведь. Жалко вещь.
Для такого дела не жалко, ответила Любица.
Вот и пойми этих баб!
Петар тем временем подкинул платок вверх, плавно принял его на острие клинка и оп! сделал резкое движение рукой, рассекая платок надвое. Лоскуты упали на траву. Все ахнули.
Ах, тоже вздохнула Любица, поднимая то, что осталось от ее косынки, и прижимая лоскуты к груди.
И показалось Слобо, что вовсе не по ней она вздыхает.
Такая и пошла у них жизнь. По утрам кузнец приносил новый клыч с узорчатым клинком, краше прежнего. Горн так и стоял холодным. Вук отсиживался где-то, его почти и не видать было. Целыми днями Слобо, как проклятый, пахал в поле и на баште. А под вечер оказывалось, что Бранка ходит сама не своя, зацвела слива во дворе, а отряд братьев Недичей объявится в Лешнице со дня на день.
Однажды утром застал Слобо дочку свою в куче, та молча замешивала тесто для гибаницы[73]. Решил староста наконец поговорить с ней:
Что ты такая грустная ходишь, ягодка моя? А то вдруг улыбаться начинаешь невпопад?
Я не грустная и не радостная, тата.
Но я же вижу, с тобой что-то творится. Не таись.
Бранка молчала, личико ее заливал алый румянец. Нет, все-таки староста не ошибся, тут были дела сердечные.
Ягодка моя, скажи, кто из парней похитил твой покой? Кто этот негодник добрым девушкам голову морочит, а сватов до сих пор не прислал?
Ах, тата, ну какие сваты! закричала Бранка чуть ли не в слезах, закрыла лицо вымазанными в муке руками и выбежала из кучи.
Слобо побежал было за ней, но на крыльце его остановила Йованка:
Не надо, Слобо, пусть девочка успокоится.
Но она
Не надо!
Вот дивлюсь я тебе, жена моя. У дочки вон а мы
Слобо, ну поверь мне. Не надо ее сейчас трогать. Если ей кто-то нравится, пусть сама решит, потребен ей такой жених аль нет.
Но
А вдруг это не совсем такой жених, какого хочешь ты?
Староста встал, как вкопанный. А жена у него была не такая уж и глупая. Конечно же! Как он сразу-то не догадался! Тот, кто лишил его любимую дочку покоя, был либо влюблен в другую девушку, либо уже женат. Вот оно что! Тогда и впрямь бедную не надо было трогать, пусть забудет всё это да поскорее. Вот закончатся сейчас все эти восстания, соберем урожай и выдадим замуж лепотицу. Да хоть за Павле, из него добрый муж будет. А все эти дела сердечные
Размышления старосты прервал сосед Небойша, резво, козлу в пору, пробегавший мимо двора.
Эй, сосед, куда торопишься? поинтересовался Слобо.
Не поверишь, прокричал Небойша срывающимся голосом. Там такое! Бабы передрались. Всё село сбежалось!
Этого староста допустить ну никак не мог. Подравшимися попервоначалу были Любица и ее давняя товарка Адрияна, жена Миомира, троюродного брата Слобо. Когда староста оказался на месте драки, то узрел, как Любица с криком «не отдам его тебе, курва!» схватила Адрияну за косы и со всей силы дернула за них, отчего подруга ее завалилась вперед. Но не осталась в долгу и, падая, ударила обидчицу ногой в живот, прокричав при том «сама ты курва!» Любица взвизгнула и вцепилась сопернице в морду когтями. Та, в свою очередь, повалила ее на землю. Обе покатились по пыльной дороге, обзывая друг дружку нехорошими словами и не обращая внимания на то, что поглазеть на них собралось уже полсела.
К ним подбежали другие бабы и попытались было разнять, но тут же сами очутились в этой куче мала. Староста никогда такого прежде не видал и даже представить себе не мог, что такое бывает. Бабы, ну и дурищи! То ходят за ручку, водой не разольешь их, а то вдруг вцепляются друг дружке в волосья. В общем, прав был святой отец, когда говорил, что две женщины это склока, а три уже разврат. Чтобы не стать посмешищем всей округи, староста решил побыстрее покончить с этим безобразием:
А ну-ка, мужики, надо разнять их!
Мужики кинулись растаскивать дерущихся. Вывалянные в пыли, в порванных рубахах и сукнях, с торчащими по все стороны волосами, бабы продолжали сыпать друг в дружку ругательными словечками вроде вештицы[74] и дроли[75]. Стыдоба-то какая! И что это бабы все как с цепи сорвались? Не поделили чего?
Раскрасневшихся драчуний уводили под руки их мужья и соседи. Слобо радовался, что хотя бы из его породицы никого в той куче не было, а то б пришлось ему браться за вожжи.