Не спрашивая разрешения у комбата, я отогнал тележку, произвольно поворачивая «дышло». А через полминуты тележка опять была пристыкована к столу. Комбат проверил правильность стыковки и теперь сам отогнал тележку и поставил её под углом градусов сорок пять к разметке. «А ну ка, еще раз, сможешь?» спросил он у меня с надеждой в голосе. «Так точно, смогу», ответил я, и весело крикнул, Расчет, слушай мою команду». И снова тележка была пристыкована быстро.
Удивлению офицеров не было предела. И тогда я рассказал комбату про свой «тренажер». «А Вы заходите вечером, я покажу», сказал я, завершая рассказ. Вечером все офицеры батареи зашли ко мне. Проходя мимо магазина, кто-то предложил Косареву «взять по маленькой», но комбат был непреклонен. «На квартире у Терехова никаких пьянок. Вот Татьяна его приедет, пригласит, тогда и выпьем», сказал Александр Михайлович. Он был непреклонен.
Посмотрели «тренажер», посмеялись. И только когда все уходили, я заметил, что Пахом ко мне в дом заходить не стал. А «тренажер», через год, сын использовал по назначению.
Майор Макаров
Если-бы в молодости, читай от лейтенанта до подполковника включительно, можно было предположить, что хоть раз в неделю надо отражать на бумаге произошедшие события Это было так же невозможно, как уйти из дома, когда дети уже проснулись или вернуться домой, когда они еще не спят.
А сейчас просыпаешься и засыпаешь, когда хочешь, и день планируешь по своему усмотрению, а не привязываясь к распорядку дня, Плану боевой подготовки и
Но сейчас, думая про те далекие годы, вспоминаются только наиболее яркие люди и моменты. Одним из таких людей был майор Макаров. Сам он, когда представлял говорил «моёр Мокаров».
Он «окал», и всем это нравилось, его не передразнивали, а говорили «моёр Мокаров» очень уважительно.
В нашем полку пообедать в солдатской столовой это нормально, сытно и вкусно. И я, лейтенант Терехов, это подтверждаю
Он был заместителем командира первого дивизиона в 304 гвардейском ракетном Краснознаменном полку. Полк дислоцировался в районе города Раквере, в Эстонской ССР, а офицеры жили на окраине этого небольшого городка.
Когда я в 1972 году начинал службу лейтенантом, я видел его только на разводе утром и вечером. А вот через год, когда стал начальником отделения, надо было сдавать на допуск к боевому дежурству «за комбата», наши встречи участились.
Старший лейтенант Терехов заместитель командира 4 сбатр
Владимир Иванович, так его звали, был интересным человеком. Высокого роста, худощавый, подтянутый, всегда очень опрятный, настоящий русский офицер. Он любил военную форму и умел её носить. Ему было далеко за сорок, перспектив по службе никаких, но это его не беспокоило.
Он занимался своей работой и делал это не «из под палки», а по убеждению, своевременно и тщательно. А обязанностей у него было больше чем достаточно. Учебно-материальную базу надо было совершенствовать постоянно. Организация боевой подготовки всегда была сложным вопросом. Старую технику надо было постоянно обслуживать, а, значит, людей надо было учить.
А еще была спортивно-массовая работа. И, самое главное, поддержание внутреннего порядка и дисциплина в дивизионе, что тоже лежало на его плечах. На словах, вроде, немного. Но, чем более высокие должности в войсках занимаешь, тем больше понимаешь, как все это сложно и ответственно.
И Владимир Иванович все это успевал. Ни на одном подведении итогов полка в его адрес кроме благодарности мы ничего не слышали. И он, соответственно, работал с нами так, чтобы мы, молодежь, чувствовали ответственность и не расслаблялись.
Никогда не повышая голоса на подчиненных он, тем не менее, мог так указать на недостатки, что было стыдно, как это можно было такое допустить. А подведение итогов занятий превращались в «театр одного актера». Он так в лицах рассказывал о том или ином этапе занятий или учений, что мы поражались, как можно было все это увидеть, обязательно записать и прокомментировать. А если было надо, то приводились временные характеристики этапов учений, с обязательным указанием требований документов и реальных результатов. А если, не дай Бог, недостатки повторялись на нескольких занятиях, он мог остановить занятия и повторить неудавшиеся моменты несколько раз, до тех пор, пока не получалось правильно.
Особой гордостью Владимира Ивановича и предметом его особой заботы был автопарк. Огромная территория, боксы с техникой, которая в любое время года должна была по тревоге своевременно выехать «на старт», так мы называли стартовую позицию ракет. Он приходил в автопарк каждый день. Но не затем, чтобы просто отбыть номер.
Каждый его приход в «парк» имел конкретную цель. И сопровождал его не только начальник авто службы дивизиона капитан Дударь. Он обязательно брал с собой того офицера, чьи боксы и технику хотел посмотреть. Естественно, мы узнавали об этом заранее. И эти его походы в автопарк тоже заканчивались разбором. И никогда это не было «разносом» или руганью. Указывались недостатки, определялись сроки и порядок их устранения, а, если требовалось, то и помощь.
И работа с Владимиром Ивановичем была интересной, поучительной и полезной. Он передавал свой богатый опыт, никогда об это не говоря напрямую.
И еще одна особенность, которой он придерживался всегда. Распорядок дня он соблюдал неукоснительно. Конечно, на учениях не всегда можно было пообедать с 14 до 15. Но в обычные дни он никогда не позволял себе задержать нас с обедом или после работы. Только исключительные события могли заставить его нарушить это правило. А когда случались проверки, что было не редко, он не сваливал вину на нас, подчиненных, а старался защитить, помогал, прикрывал.
Летом 1975 года нас проверяла комиссия Командующего армией. И один эпизод мне запомнился особенно ярко. Было время обеда, и основная часть офицеров сидела в столовой. Я сидел недалеко от стола, где обедал Владимир Иванович. Он, не спеша, с аппетитом съел закуску и начал есть первое, когда в столовую влетел запыхавшийся начальник автослужбы дивизиона капитан Дударь.
Он подбежал к столу, где сидел Макаров, и торопливо начал что-то негромко ему говорить. Макаров, не меняя выражения лица и, продолжая есть первое, слушал. Затем остановил ложку на полпути ко рту и негромко сказал: «У меня обед». Дударь стал говорить громче, коверкая слова, чем привлек внимание офицеров, сидевших рядом: «Товарищ майор, так они (проверяющие) уже по парку ходют, везде лазиют и Вас спрашивают».
Я никогда не забуду этого момента. Лицо Владимира Ивановича продолжало оставаться таким, будто сейчас для него не было ничего важнее, чем отличный, наваристый, сдобренный сметаной борщ. «Товарищ майор, и в ПТО заходили, и за боксами хозвзвода лазили», -продолжал капитан. А за боксами хозвзвода иногда можно было найти мусор, который недобросовестные водители туда уносили, на 30 метров ближе, чем до мусорного бака.
«У меня обед», гладя в тарелку с борщом, чуть громче сказал Макаров.
«Товарищ майор, Дударь не унимался, так накопают недостатков, потом не отмоемся, они же из Москвы приехали, и Вас ждут, сказали, чтоб приходили».
Макаров закончил есть первое, положил ложку, отодвинул тарелку и чуть громче, чтобы закончить разговор, особенно «ОКАЯ» сказал: «Не хрен было из Москвы ехать, чтоб в обеденный перерыв по парку лазить. А недостатки я и без них все знаю. У меня обед».
Последние слова он сказал под одобрительный смех сидевших рядом офицеров.
Я не знаю, какими лично для Макарова были последствия этого случая, по должности не положено было. Но на подведении итогов наш автопарк был отмечен в лучшую сторону. А я для себя еще раз сделал вывод: «Война-войной, а ОБЕД ПО РАСПОРЯДКУ».
Командир полка
Моим первым командиром полка был полковник Щемелев Василий Васильевич. Я, молодой лейтенант, был от него так далеко, что лично общались мы всего пару раз. Первый раз это было, когда он пришел в автопарк, где я был дежурным по парку. Я доложил, что во время моего дежурства «происшествий не было». «Не «не было», товарищ Терехов, а «не случилось», поправил командир. Он пошел в парк, я, естественно, пошел сопровождать. Дойдя до входа на территорию группы регламента, он повернулся, сказал, чтобы я продолжал «нести службу» и дальше пошел один.
Лейтенант Терехов дежурный по парку
Почему надо «нести службу» и «куда её нести» я не понимал, да и сейчас мне не совсем понятны такие выражения. Василий Васильевич был человеком немного хмурым, немногословным. Осенью и зимой можно было иногда видеть его перед штабом полка в наброшенной шинели, курящим трубку. Мы, пацаны-лейтенанты, сразу это увидели и понакупали себе трубок, благо в Эстонии, где я начинал службу, сделать это было несложно. Но для трубок нужен был специальный табак, который стоил дороже сигарет. Курили мы чаще всего «Приму». Дешево и сердито. Сигареты с фильтром покупали по праздникам. Правда ребята из Ленинграда привозили мне несколько раз табак «Капитанский». Трубки у лейтенантов, в том числе и у меня, не пошли. Пока набьешь, пока раскуришь, уже куда-нибудь надо бежать.
Лейтенанту всегда надо было куда-нибудь бежать. И куда делась та, первая, трубка, сейчас уже и не вспомнить. На совещаниях Щемелев выступал немного. «Выступал» неправильное слово «двухгодичника», но сказать «докладывал» я тогда тоже не мог. Это ему докладывали, а он слушал, поправлял и давал указания, так я тогда думал. Конечно, теперь, «с высоты обучения и преподавания» я бы написал «докладывал», это по-военному правильно.
Это у меня был первый год службы, а Щемелев командовал полком ПЯТЬ!!! лет (с 07.12.1968 по 31.10.1973). Тогда я этого не знал, а сейчас понимаю, как это непросто. Но что знает лейтенант про службу командира полка? Командуй, и все. Командуй, это да, а вот про «все» я понял только на собственной шкуре. Я решил остаться «в кадрах Вооруженных Сил» и рапорт мне в полку подписывал именно Василий Васильевич Щемелев. К сожалению, я не знаю, куда он ушел, а жаль.
На совещании, которое проводил командир дивизии генерал-майор Орехов, нам представили нового командира полка подполковника Абаева Ришата Ахметовича. Не надо долго думать, чтобы понять, что к нему сразу приклеился «псевдоним» «Абай» или «Бабай». От Василия Васильевича он отличался разительно. Высокий, худощавый, спортивного сложения, всегда подтянутый, идеально выглаженная форма сидела, «как влитая».
И уже с первой недели мы поняли, что «жизнь изменилась». Естественно, за несколько дней Абаев обошел все казармы, все сооружения и побывал на всех стартах на КЗ (комплексное занятие с установкой ракеты 8К63 на «стол»). А через пару недель кардинально изменил порядок проведения совещаний. На первом же совещании, которое началось в 17.30 в пятницу он определил порядок и время доклада заместителей. Начальник штаба и главный инженер полка в отведенное время уложились.
Командир 304-го гвардейского ракетного Краснознаменного полка полковник Ришат Ахметович Абаев
А замполит начал «лить воду». Но когда установленное время вышло Абаев, который лично следил за временем, поднялся и коротко сказал: «Достаточно Иван Петрович, садитесь».
Я не помню, как звали замполита, но обратился к нему Абаев по имени-отчеству. Замполит попытался что-то сказать, но Абаев ещё раз сказал: «Спасибо, достаточно» и продолжил говорить сам.
Он начал с того, что определил время проведений полковых совещаний: еженедельно в понедельник и в пятницу с 17.30 до 18 часов. И ещё предупредил, что на совещаниях должно присутствовать сто процентов офицеров и прапорщиков. Отсутствовать могли только те, кто заступил в наряд, нес боевое дежурство на КП, был болен или в отпуске. Других причин не было, отпускать мог только он лично. Уже на следующем совещании мы поняли, что это такое. Когда кто-то из командиров подразделений доложил, что «такой-то» выходной, Абаев сказал, что выходных он никому не давал и приказал взять машину и привезти отсутствующего. Конечно, совещание не переносилось, но отсутствующего приводили к Абаеву и он, естественно, уже в нерабочее время, доводил все, что было на совещании.
Командиры быстро привыкли и уже через пару-тройку совещаний отсутствующих не было. У меня, когда я был заместителем командира четвертой стартовой батареи (как обычно говорили «зампотехом») и оставался за комбата, был прапорщик, пьяница, которого приходилось пару раз привозить на командирской машине, но не к Абаеву, а сразу на гауптвахту. Мы не только уважали Ришата Ахметовича, а просто любили его. Он никогда не бросал слов на ветер, не задерживал офицеров после 18, если не было учений, всегда здоровался за руку.
На одном из первых совещаний он сказал, что по традициям русской армии обращаться надо по имени-отчеству, а по званию только в строю. А тех из нас, молодых лейтенантов, которых он хотел отметить особо, он называл по имени. И это было лучше всякого поощрения. Хотя на поощрения он не скупился, а вот наказывал сам крайне редко.
Первый раз он вызвал меня в кабинет, когда я готовился сдавать на допуск к несению боевого дежурства в качестве начальника дежурного боевого расчета пуска (НДБР). Мне казалось, что главное выучить боевой график, запомнить команды, контролируемые операции, опасные моменты и вперед.
Я, конечно, знал, что есть еще «Боевой устав РВСН», видел его и даже «пролистывал». А когда услышал первый вопрос командира, понял, что влип. Вопрос был простой: обязанности НДБР. Я начал «плести», что по сигналу «тревога» я должен прибыть в казарму, поднять личный состав и т. д. Абаев сразу остановил меня, взял «Боевой устав» и спросил, читал ли я этот документ. А когда я «ляпнул», что просматривал,
Абаев, не ругая меня за «бестолковость» прочитал небольшую лекцию про боевые документы, главным из которых был именно «Боевой устав». Он, конечно, знал, что я бывший двухгодичник, и потратил несколько десятков минут на то, чтобы я на всю жизнь запомнил, что такое боевые документы и как их ранжировать по степени важности, не забывая, что неважных быть не может. В течении недели я штудировал «Боевой устав» и до сих пор помню, что НДБР «обязан твердо знать боевые документы и порядок действий личного состава при получении приказов (сигналов)».
Конечно, на следующий раз я пришел во всеоружии. Но Абаев был не один. Рядом сидели главный инженер полка и инженеры по всем четырем отделениям. На вопрос «обязанности НДБР» я отбарабанил без запинки все четыре пункта. Абаев спросил и присутствующих, какое их мнение по допуску меня к боевому дежурству. Все они были на КЗ, где я работал за НДБР и однозначно сказали, что допустить можно. Абаев достал заранее подготовленный проект приказа и при мне подписал его. Затем поздравил, поблагодарил за хорошую подготовку и приказал доложить комбату номер приказа.
Через год совместной службы Абаев повысил меня с начальника двигательного отделения до заместителя командира батареи. И он уже не просто контролировал меня. Мы встречались очень часто, и не только по службе. Ришат Ахметович, как командир, был настолько разносторонним, что мы не уставали поражаться.
У него не было мелочей. Если субботник у домов офицеров, то он в первом ряду, организовал инструмент, буфет на улице, чтобы детишкам конфеты и пирожные, а нам пиво. А потом футбол. И я играл против него, а когда, случайно, завалил подножкой, он даже удивился, ведь я был по габаритам меньше его. И самодеятельность в полку была. И жен собирал перед Новым годом, чтобы убедить, что «гулять надо вместе», а если кто переберет, тихонько домой патруль отведет и ему докладывать не будут. А Дедов Морозов и Снегурочек назначал несколько, чтобы всех детей порадовать, а на совещании нам запрещал их угощать, под хохот зала показывая, как иногда детишек поздравляют.