Надо отбирать у евреев их имущество безо всякого угрызения совести, лицо Геринга покраснело от напряжения и внезапной ярости, это все богатства наши, ну и немецкого народа, конечно. Отнимать у евреев всё без жалости и сострадания! Историю надо делать, господа, а не бояться руки запачкать. Мы всё-равно должны будем в ближайшем будущем решать еврейский вопрос окончательно. Не так ли, герр Гиммлер? Так чего уже там оглядываться на мнение американцев и англичан. Герр Шахт, конечно, разбирается в финансах лучше меня, но в тактике поведения с евреями я никого не пропущу вперёд. Отнимать и уничтожать. И точка!
По-моему, партия и фюрер должны перестать миндальничать. Мы достаточно долго ограничивались двадцатью пятью, а затем пятидесятью процентами сборов с дохода еврейских предприятий и семей. И даже сегодняшние семьдесят пять мне кажутся недостаточным, Гиммлер редко говорил таким повышенным тоном, словно боевой настрой Геринга передался и ему, мы и так позволили выехать из страны более ста тысячам этих еврейских свиней. У тех, до кого ещё возможно добраться, надо экспроприировать всё. Хватит проявлять непозволительную в наше время жалость к этому еврейскому отродью!
Помните герр фон Штрелах, нас интересуют в первую очередь драгоценные металлы и камни (в натуральном виде или в изделиях), а также произведения искусства и культурно-исторические раритеты, Гиммлер снова успокоился, взял себя в руки и заговорил привычным вкрадчивым голосом, разумеется, не все культурные ценности можно отнести к ликвидным активам, а только те, которые имеют рыночную ценность и установленную мировую стоимость. А также произведения искусства, антиквариат, мебель. Но, вы забирайте всё, там разберёмся, что ценно, а что нет. Мы найдём применение всему!
Ещё мы должны дотянуться до их финансовых вложений за границей, Шахт осмелился и тоже перешёл на нормальный тембр, евреи очень семейственны и держатся друг за друга. Наша задача дать понять банкирским домам в Америке и по всему миру, что мы готовы предоставить возможности обмена их вкладов за границей на гарантию свободного выезда еврейских родственников из Европы. Пусть убираются, чем быстрее, тем лучше. Чтобы воздух в Германии был чище.
И тут нам понадобится вся ваша компетентность, дипломатичность и личное обаяние, дорогой Тео, Борман впервые оторвался от рюмки с коньяком и тихо заговорил, не глядя в глаза собеседнику, мы не хотим шума на весь мир. Всё должно быть камерно и тихо, но в то же время безжалостно и окончательно! он слегка стукнул кулаком по столу для большей убедительности.
Не стану скрывать, герр фон Штрелах, Гиммлер встал и прошёлся по комнате, параллельно с вами в этом направлении будут работать ещё некоторые институты и организации. Например, «Дойче Банк" имеет большие капитальные вложения частных лиц и крупных еврейских фирм, которые мы собираемся национализировать, вернее приватизировать. Швейцария тоже выразила готовность скупать еврейские активы и золото. Они готовы подумать о приватизации еврейских вкладов в своей стране. Не скрою, подобные вашей, но менее масштабные группы будут работать параллельно с вами в странах Западной Европы. Но, там размах не тот, там мы не можем себе позволить работать без оглядки на оставшийся мир. Следовательно, основное наше направление еврейский капитал из Восточной Европы. Поэтому, главным и руководящим звеном всей компании станет ваш банк и вы лично. Все потоки в итоге будут стекаться к вам в банк фон Штрелах. Их классификация, распределение и сохранение ваша непосредственная задача. Это большая работа и большая ответственность. Но, мы уверены, вы справитесь.
Мы будем встречаться примерно раз в квартал и обсуждать текущие дела. Благодарю вас, герр фон Штрелах. Можете быть свободны. Успехов вам, Шахт пожал Тео руку и проводил до дверей кабинета.
В первые годы своей новой и ответственной деятельности Тео не покидало возвышенное ощущение своей избранности, особой миссии и предназначения. Молодой мужчина был молод, тщеславен и полон амбициозных желаний. Конечно, боковым зрением он видел, осознавал и обратную сторону порученной миссии, но желание доказать свой профессионализм и приверженность идеям национал-социализма перевешивали неуместные либеральные сомнения. Он даже испытывал некое чувство облегчения, что ему не приходится с оружием в руках убивать врага на полях сражения. Фон Штрелах гордился тем, что помогает Райху и немецкому народу своими знаниями, работоспособностью и умом, а не бомбами и пулями. Мужчине казалось, что он поступает даже по-своему благородно, спасая чьи-то жизни. Пусть и в обмен на заработанное и нажитое. Но, оставляя самое ценное их жизни и жизни их детей! Однако, со временем эти полублагородные чувства в силу реальности происходящего выветрились почти бесследно и прошли, как первая увлечённость. Фон Штрелах осознавал, что его работа превратилась в просто бизнес, просто ещё один сомнительный, но верный способ зарабатывать деньги. Для райха, для партийной элиты, и, конечно, для себя. Пусть не всегда честный и порядочный бизнес, но ему никогда по ночам не снились его жертвы люди, которых он обманул, ограбил и предал. И которые потом исчезали бесследно, перемалывались безжалостной убийственной машиной третьего райха. Было ли Тео их жалко? Конечно же, нет! Ведь это были просто евреи люди не их круга, существа второго сорта, неизбежные коллатеральные потери во время войны во имя процветания великой Германии.
За первые годы войны через руки Тео фон Штрелах потекли несметные потоки изъятого у населения, в первую очередь еврейского, богатства. В начале он был даже огорошен количеством поступающего в его распоряжение имущества и испытывал страх не справиться с поставленной задачей. Но, руководители райха позаботились об этом и поддержали его. Чтобы изъятые предметы и средства доставлять в Германию, во всех видах вооружённых сил были созданы так называемые подразделения «солдат и офицеров культуры», которые, по словам райхсминистра экономики Вальтера Функа, «надёжно, верно, мастерски владея своим культурным оружием, будут служить нашему делу». В вермахте за конфискацию исторических и культурных ценностей отвечал начальник войсковых архивов, библиотек и музеев. Спецподразделения «солдат и офицеров культуры» были созданы во всех главных министерствах и ведомствах, включая гестапо, полицию и структуры СС. Большинство этих ценностей стекались под непосредственным контролем Тео в хранилища его семейного банка фон Штрелах и частично райхсбанка, где сортировались, каталогизировались и по возможности обращались в деньги. Руководство райха хотело «отмыть» от изъятого еврейский дух, переведя всё в монетарный формат или в драгоценные металлы. А деньги, как известно, не пахнут и не имеют собственной предыстории.
За годы работы и выполнения своей миссии фон Герлах создал разветвлённую сеть, состоящую из информаторов, собирающих данные по всем странам о богатых евреях и докладывающих всё лично ему. Тео сам решал, когда и кого «побеспокоить», а кого оставить напоследок. Он создал филиалы банка в нескольких странах: Чехии, Венгрии, Польше, куда стекались все данные и накапливались изъятые еврейские капиталы. Раз в две недели всё собранное перевозилось в центральный берлинский банк фон Штрелах.
«На золотые коронки мы не размениваемся, пусть этим занимается гестапо и расстрельные команды в концентрационных лагерях. Хотя, и эти ресурсы после их переработки должны в итоге стекаться к нам. Наша главная цель те изделия, что сохранятся на века и останутся в истории райха: драгоценности, культурное наследие, предметы старины, вклады в банках. Мы, конечно, можем отобрать всё силой, под пытками и страхом смерти. Но, наше кредо совершенно другое: мы хотим, чтобы всё было на добровольных началах, по взаимной договорённости. Как между деловыми людьми бизнеса. Так этим евреям будет ближе и понятнее. Наша задача дать понять богатым еврейским семьям и их родственникам за рубежом по всему миру, что лагерей смерти можно избежать, но за это они обязаны внести свою лепту в материальное благополучие и процветание райха. Они должны быть уверены, что их собственная жизнь и жизнь их детей и родственников зависит от добровольного сотрудничества с нами. Мы заключаем самый простой в этом мире договор: деньги жизнь. Но, несмотря на эти договорённости, мы не исключаем возможной необходимости окончательного решения еврейского вопроса на всей территории третьего райха и за его пределами.»
Ещё в 1940 году, когда финансовое положение банка фон Штрелах стало позволять Тео некоторые личные вложения, он по совету отца решил приобрести недвижимость и купил практически за бесценок старинную виллу с участком леса на реке Хавел под Берлином, принадлежащую до войны семье еврейских фабрикантов, расстрелянных в начале года. С наступлением весны 1942 года он решил подстраховаться от возможных послевоенных перипетий и приобрёл на подставное имя небольшое шале в немецких Альпах. Деревушка Бад-Виззее на озере Тегерн, затерянная в лугах предгорья, давала ему возможность на короткое время забыть, что идёт война и что он может себе позволить не более нескольких дней спокойного отдыха.
Однако личные вложения этим не ограничивались. Тео отлично понимал, что война будет длиться не вечно, когда-нибудь всё закончится. И молодой человек не был абсолютно уверен, что ему не придётся нести ответственность перед потомками этих всех чёртовых евреев за отнятое и награбленное, за лагеря и сотни тысяч убитых. Как разумный человек, не окончательно задурманенный нацистской идеологией, фон Штрелах предусматривал все возможные сценарии развития событий и поэтому заблаговременно открыл под чужим именем несколько тайных вкладов на предъявителя в различных государственных банках за пределами Европы, куда регулярно переводил определённые суммы. В августе 1944 года он тайно и с паспортом под чужой фамилией съездил в Лихтенштайн, где абонировал банковскую ячейку на предъявителя. Там он спрятал несколько особенно уникальных и дорогих ювелирных изделий, найденных и изъятых у еврейских семей за годы войны и не указанных в отчётах.
Отношения с женщинами занимали важное, но не первостепенное место в жизни Тео фон Штрелах и воспринимались скорее, как физиологическая необходимость для поддержания мужского здоровья. На серьёзные перспективные отношения у мужчины не было времени и все его периодические притязания на интимную близость ограничивались посещением престижных дорогих борделей по всей Европе во время своих передвижений по оккупированным территориям. Семья, считал он, это ненужная ответственность за совершенно посторонних и чужих ему людей, и частичная утрата независимости. Дети фактор, мешающий осуществлению жизненных планов и бесполезная потеря жизненных ресурсов. Романтические ухаживания неуместная суета, трата времени, денег и эмоциональных сил. К тому же женщины так непредсказуемы, понимание их сущности лежало в области, далёкой от биржевых сводок и финансовых расчётов. А в настоящую любовь он не верил. Она существовала в плохих романах и дешёвых стишках. Любовь для сентиментальных слабаков с комплексом неполноценности и нищих болтунов. А Тео фон Штрелах таковым себя не считал.
У него правда случилось несколько более-менее продолжительных афер, но разве можно было рассчитывать на серьёзные отношения с актрисой варьете, требующей всё больше денег на одежду и украшения, и которая совершенно не соответствовала его представлениям о женском идеале чистоты и целомудренности. Красивая, страстная, раскрепощённая. Но, не его круг, не чета фон Штрелах.
Или со старшей медсестрой из полевого госпиталя, находящейся каждый день на передовой, где могут убить. С ней ему было уютно, тепло, с ней он становился снова самим собой. Но, война, госпиталь, раненые. Кровь, гной, смерть! Какая уж тут любовь, а тем более семья.
Нет, всё это было не для него. Гораздо проще и честнее было встречаться без обязательств с женщинами, профессионально продающих свою любовь за деньги. Тут всё строилось на договорной финансовой основе единственному, чему фон Штрелах в отношениях между людьми доверял.
Его родителей, конечно, не могло не волновать то, что взрослый сын ни с кем не встречается, не создаёт семью, не обзаводится детьми на радость бабушки и дедушки, не стремится в конце концов продолжить существование династии фон Штрелах. Но, мать не решалась сама знакомить его с какой-нибудь достойной, как ей казалось, девушкой из их круга, знала, что сын не примет чужого выбора. А отец уже давно старался не вмешиваться в жизнь сына. Ни в личную, ни в профессиональную. Официально Карл фон Штрелах всё ещё управлял банком, но важные стратегические решения не принимал уже давно, практически отойдя от дел, передав всё в руки сына.
Старик фон Штрелах всё видел и понимал, за счёт каких поступлений так быстро растёт банковский капитал их финансового учреждения. К тому же он не мог не замечать происходящие изменения в Германии и в странах Европы, и он не мог сказать, что его это радовало или вызывало чувство гордости за успехи сына. Происходящее скорее нарушало его душевное равновесие и не вполне соответствовало сложившимся жизненным принципам человека старой бисмарковской закалки. Да, он тоже не долюбливал евреев и считал их виновными во многих бедах Германии, но грабить, а потом обрекать на смерть Нет, это он не мог понять и принять. Однако, несмотря на душевные терзания, Карл фон Штрелах предпочитал не вмешиваться в происходящее, и делать вид, что его это не касается, а порой и просто молчать. Так было лучше, так было спокойнее, так было комфортнее.
За возможность выехать из горящей Польши младшей дочери Милы Леон Козловски, как и обещал, отдал все семейные сбережения и ценные бумаги, что хранились у него на счетах в швейцарском и английском банках. А также все драгоценности из ювелирных гешефтов в Кракове и Варшаве. Деньги были переведены на указанные реквизиты финансового учреждения семьи фон Штрелах, драгоценные изделия фон Штрелах изъял собственноручно.
Тео продолжал лично заниматься делами семьи Козловски по многим причинам. Одной из них было желание банкира оставить в своём личном пользовании фамильную драгоценность ювелиров кольцо «Святая Мария», а для этого он должен был быть уверен, что свидетелей этого события не останется и об этом впоследствии никто никогда не узнает.
С вами было приятно вести дела, пан Козловски, вы добросовестно выполнили свои обещания. Это делает вам честь. Но, дорогой мой, вы и меня должны понять: я не всесильный, я всего лишь солдат Райха, выполняющий его приказы. К тому же, согласно нашему договору я спас ваших дочерей, как и обещал. А это, согласитесь, немало. Ваша старшая дочь Сарра уже наверняка добралась до Южной Африки, младшая Мила находится в надёжном месте на границе со Швейцарией и в ближайшие дни я переправлю её в Аргентину, как подданную этой страны. Но, не просите меня за вашу жену, зятя, а тем более его семью. Я и так многим рисковал, идя на сделку с вами. К тому же, договор есть договор: всё ваше состояние на будущее ваших двоих детей. Я даже выполнил больше, чем обещал: я дал возможность уехать троим детям, ведь ваша старшая дочь беременна, фон Штрелах рассмеялся своей, как ему казалось, удачной шутке, и вообще, будем надеяться на лучшее. Да и потом, концентрационный лагерь это тоже не конец света, там тоже можно жить.
Прощайте, пан Козловски. Храни вас Гос-дь.
Обещая спасение младшей дочери Милы, фон Штрелах не говорил всей правды. Всё дело было в том, что девушка очень нравилась ему. С тех пор как он познакомился с её семьёй, предложил и пообещал помочь Миле уехать из оккупированной Польши, она постоянно занимала все его мысли. Пожалуй впервые в жизни он испытывал чувство, похожее на влюблённость, и это тревожило его своей ненужностью и неопределённостью. Всё в этой шестнадцатилетней Юдифе притягивало мужчину: невинность, красота, ум, смирение. Особенно его волновал цвет её медно-рыжих волос, от которых невозможно было оторваться. И взгляд. Этот взгляд её тёмно-зелёных глаз в них скрывалась непонятная притягивающая сила и волшебство. Тео чувствовал внутреннюю силу характера и недоступность девушки, но иногда колдовская притягательность изумрудных глаз и желание обладать её телом становилось настолько сильным, что перевешивало давно-сложившегося брезгливого отношения к представителям еврейской нации. Отталкивающее притяжение. Мужчина не находил в себе силы расстаться с девушкой, боясь потерять последние проявления человеческого тепла в своей душе. Именно поэтому он предложил в начале 1940 года перевезти Милу до её отъезда за границу Польши в своё шале в Альпах, пока он будет пытаться помочь спастись её родителям. Там она будет в безопасности. Иезуитское чувство смутной надежды на что-то недосягаемое и возвышенное будоражили его мужское воображение и толкало на необдуманные поступки.