А собою как твоя Малинка, такая же пригожая, как Олёна? голос князя опять стал вкрадчивым.
Да что ты, князь, Малина гораздо краше, быстро ответила Ольга, опередив раскрывшего было рот Любима, и строго посмотрела на брата. Малина у нас и белолица, и румяна, и телом пышна, и косами богата.
Да ты что! с притворным удивлением воскликнул князь. А братец-то твой иначе думает, зрю.
Братец мой спит и видит баловство наше ратное продолжить, вот и подхалимствует, Ольга вновь метнула строгий взгляд в задохнувшегося от возмущения Любима. «Не встревай», говорил тот взгляд.
Ну что ж, вот вечером и погляжу на свадебном пиру на красу ту неземную. Спасибо за угощение, красна девица, и тебе, добрый молодец. Вечером, чаю, свидимся, князь поднялся с лавки. А ты молодец, девица, удар держишь, иной отрок из дружины меч бы выронил, а ты удержала, и с этими словами князь удалился из избы
Солнце закатилось за полдень, когда, все хлопотные приготовления были наконец завершены, столы ломились от яств, в воздухе витало приятное предчувствие праздника, а женская половина Томилиного семейства, взволнованная и нарядная, в верхних клетях избы доводила красу Малины до неземного совершенства. Были там младшие сёстры Малины Леля и Услада, Ольга и две Малинины закадычные подружки худая и острая на язык Берёза и приземистая добродушная толстушка Ива. В Выбутах, лесном краю, любили давать девочкам имена по названию деревьев.
Когда Ольга описала князю Малину пышной телом, белолицей, румяной, с косой, что толще руки иного гридня, она не покривила душой. Всего этого у Малины было в избытке. Ещё и росту девица была не малого, так что и иной гридень очи в очи бы не сумел поглядеть, и крепостью телесной боги не обделили. Удалась Малина в погибшего отца, что собою был богатырь, хотя и статную Голубу никто бы не назвал хрупкою тростинкою. Ступала Малина величаво и плавно, молвила веско и неспешно, но умела и острым словцом припечь, а уж как глянет, бровью поведёт всё равно, что серебром одарит.
Вот и сейчас, казалось, волновались все, кроме Малины, которая, не суетясь, с достоинством осматривала себя в булатное зеркальце, с нескрываемой гордостью и удовольствием любуясь собственным отражением. И не верилось, что лишь несколько дней тому назад почитала себя Малина бессчастной, орошала подушку горькими слезами. Долго горевала Малина, что никто её такую рослую да крупную замуж не позовёт. Женихи смотрели с восторженным трепетом, но бегали за резвыми хохотушками. Зато Первуша, не смущаясь ни своего невеликого роста, ни худощавого телосложения, как только Малину увидел обомлел: «Вот это девица, каких богатырей нарожать ему сможет!», и ничтоже сумняшися повёл осаду по всем правилам ратной науки. Малина сначала невзрачного, по её разумению, ухажёра всерьёз не принимала: ни косой тебе сажени в плечах, ни золотых кудрей, ни взора соколиного. Но Первушу с толку девкина холодность не сбивала, и ухаживания он свои продолжал упорно и настойчиво. То место лучшее для Малины на посиделках займёт, то самый лакомый кусочек со стола принесёт, да и подарками Малину баловал то бусы, то зеркальце, то отрез заморской ткани. Бывало раньше, Малину дразнили и за высокий рост, и за крепкое телосложение, а как Первуша появился, никто рта открыть не смел. И в службе ратной Первуша отличался, Яромир всегда с ним лично словом молвился, и неспроста: Первуша своих подопечных гридней гонял без устали, в строгости держал, и его десяток был самым лучшим из трёх, может, видел его воевода десницей нынешнего старшего по заставе, а может, и самим старшим гриднем. А уж когда обнимал Первуша Малину за плечи, то никто бы не посмел назвать его тщедушным или слабым, руки под рубашкой были крепче камня. Постепенно Малина настолько к Первуше привыкла, что и дня без него не мнила. А уж когда Яромир отправил Первушу в Плесков с поручением, и отсутствовал удалой гридень аж целую седмицу, тут уж Малина и вовсе извелась. Вот такая любовная повесть-кручина, что ныне продолжалась свадьбою. Поверить сложно, как это столетний дуб вырос из молодой поросли, что из малого желудя взошла, так и из привычки порой рождается привязанность, а из привязанности крепкая любовь.
Для свадебного обряда облачили девицы Малину в баскую черемчатую тончайшего льна сорочицу, украшенную по вырезу затейливой вышивкой, в которой мерцали и золотые нити, и стеклянный бисер, и жемчуг; повторялся узор в более скромном исполнении и на подоле, что выглядывал из-под нарядной пестряди поневы, которой подружки обвили бедра Малины, затянув на талии шнурком. Поблёскивали золотые нити и в красном пояске, с которого на цепочках свисали подвески-обереги, должные притянуть в семейную жизнь молодых достаток и счастье. Бронзовыми наручами с затейливыми рисунками скрепили подружки длинные рукава Малининой сорочицы на запястьях. Бронзовым же венцом обхватили голову, чеканный узор украшал венец на челе, кружево колец спускалось по вискам к гладкой белой шее, увитой ожерельем из разноцветных стеклянных бусин. Попадались в нём бусины зелёного стекла, а три были из дутого золота. Последний раз щеголяет девка в венце и радует взоры окружающих светлой гривой роскошных распущенных волос. Нынче вечером уплетут волосы в косы, уложат кольцами и укроют от посторонних глаз девичью красу тонкой тканью убруса теперь не девка, а мужняя жена. Завершили наряд сапожками из красной кожи подарком Яромира. Имелась ещё в праздничном наряде душегрея, подбитая беличьим мехом, заморское сукно для неё, кстати, Первуша покупал. Подружки возьмут душегрею с собой, чтобы облачить в неё Малину, когда опустится вечерняя осенняя прохлада.
Наряжая Малину, девицы пели, продолжая оплакивать уходящее невестино девичество:
Ой, судьба моя, ты судьбинушка,
Доля трудная, доля тяжкая.
Словно белую берёзоньку,
Поломали меня, с корнем вырвали.
Увели меня от родной избы,
От родимых отца-матушки,
Повели меня да на свадебку
Малинка! влетел в ложницу запыхавшийся Любим. Первуша приехал и дружки его, Борщ и Млад, и ещё целая ватага.
Малина охнула и прижала ладони к губам, невозмутимость слетела с неё, как желтый лист с древа по осени. Так простояла она неподвижно несколько мгновений, пока рассудительная Берёза не взяла её за руку и не увлекла за собой вниз по лестнице в горницу. Отвели Малину в красный угол, откуда взирали деревянные резные свята6 Рода и Рожаниц, посадили на лавку и укрыли шубою. Берёза, Ива и Ольга загородили Малину, встав к лавке спиною. Вышли в горницу Томила с Голубою. Голуба в руках несла каравай на рушнике. Услада и Леля встали у двери, готовясь встречать жениха.
А жених с дружками тем временем уже вовсю колотил в дверь избы. Открывать им отправили Любима. Как только он отворил, весёлая, уже отведавшая хмельного мёду ватага с грохотом и хохотом вломилась в сени.
Здравы будьте, добрые люди, ещё из сеней зычно провозгласил Борщ, Ольгин давний знакомец по детским играм. Пошли мы с товарищами на ловы, зайцев пострелять, продолжил он, когда вся ватага вошла в горницу. А один заяц, серебряна шкурка, тут Борщ нашёл глазами Томилу и повернулся к нему. За ворота к тебе, хозяин, махнул, отыскать надобно, позволишь?
Что ж не позволить, добрый молодец, ищи, коли не шутишь, Томила усмехнулся в бороду.
Друзья рассыпались по избе. Конечно, они прекрасно знали, где искать пропавшего «зайца», но обряд нужно было соблюсти.
Обойдя избу посолонь, Первуша с дружками Борщом и Младом подошёл к Берёзе, Иве и Ольге, дружки встали у него за спиной.
Красны девицы, не видели зайчика, серебряную шкурку? спросил жених.
Отчего же не видели. Знамо, пробегал, молвила бойкая Берёза.
А где сыскать его, не подскажете, славницы? подхватил Борщ.
Не спеши, добрый молодец, разгадаешь загадки, укажем тебе, где зайчик схоронился, ответила Ива.
Что ж, загадывайте, девицы премудрые, Первуша вздохнул и изобразил глубокую печаль.
Кругла, да не девка, с хвостом, да не мышь, загадала свою загадку Ива.
Ну, это ясно репа, ответил доселе молчавший Млад.
Так вот вам вторая загадка, продолжила Берёза. Мать толста, дочь красна, сын храбёр, в небеса ушёл.
Парни задумались, скорее для вида, а разгадал Борщ:
Та матушка печь, а дочка с сынком огонь с дымком.
Тогда моя загадка, вступила Ольга. Говорили в старину, молись коли собрался на войну, когда идёшь в море молись тогда вдвое. А перед чем, добрые молодцы, надо молиться втрое?
Ну и загадку загадала, красна девица, протянул Борщ. Пожалуй, разгадать не сумеем. Что, други, отпустим зайчика и по домам разбредёмся? Уж больно девица разумна да заковыриста, куда как нам с ней справиться, хитро подмигнул Первуше с Младом явно неравнодушный к Ольге Борщ.
А зайчик, чудо, как хорош, в тон ему пропела Ольга. Шкурка, что паволока заморская, очи чистые яхонты, и, глядя прямо в глаза жениху, уверенно и чуть ли не властно добавила: Отправляйтесь по домам, горе-ловцы, мы нашего зайчика неумёхам не отдадим, мы удальцов разумных ждём.
Наших ловцов-охотников отправите, других не скоро дождётеся, крикнула из ватаги какая-то нагловатая девица.
А ты по себе не суди, быстро нашлась Берёза.
Всё верно Берёза подметила, никто видно к девице на двор не заходил, подхватила Ольга. Тявкающих псиц ловцам нет нужды разыскивать, они на свист сами бегут, припечатала она, вызвав смешки в рядах ватажки.
Знаю я разгадку, девица, сказал почему-то вдруг оробевший Первуша.
Молви, милостиво разрешила Ольга.
Трижды нужно помолиться, перед тем как пожениться.
Что ж, верно молвишь, молодец, также уверенно продолжала Ольга. Вот он, твой зайчик, помолись, она указала на свята богов, и забирай.
Девушки расступились, Первуша шагнул к лавке, сдёрнул шубу и обнаружил под ней румяную от волнения и жаркого меха Малину. Он обошёл вокруг лавки, взял Малину за руку и вывел в середину горницы.
Хорош ли зайчик? спросила Берёза, обращаясь к дружкам жениха.
Искали мы зайчика, а нашли невесту нашему охотнику, отозвался Млад.
И хотим узнать, хороша ли невеста для нашего удалого жениха, оживился Борщ. Богата ли умениями женскими?
Откушайте хлебушка, что Малинушка наша пекла, промолвила из другого угла горницы взволнованная Леля, подошла к Голубе, взяла каравай на рушнике и поднесла сначала Первуше, затем Борщу с Младом, а что осталось, отдала весёлой ватажке.
Вкусно, добры молодцы? робко спросила она.
Хорош каравай, хрустящ и пышен, а как с иголкою невеста умеет управиться? в свою очередь спросил Млад.
Тут Услада молча подошла к жениху, держа в руках украшенную затейливой вышивкой по вороту и рукавам льняную рубаху.
Добре, с улыбкой молвил Первуша и взял рубаху.
Невеста наша свои уменья делом подтвердила, продолжала меж тем Берёза. А ты, добрый молодец, докажи-ка нам, что не тщетствуешь.
Не побрезгуйте, красны девицы, примите скромные гостинцы, Борщ раскрыл кожаный тоболец, который с самого начала держал в руках, достал из него горсть мелких серебряных привесок на поясок и принялся раздавать девушкам. Прими, красна девица, ложечку, протянул он привеску Берёзе, чтобы сытно вкушать и телом добреть. А тебе, девица, гребешок чтобы скорее две косы заплести, это предназначалось Иве. Вот и вам, славницы, на счастье, двух одинаковых коньков Борщ передал Леле с Усладою. Ну, а тебя, девица, не знаю, чем и порадовать, тебя-то ничем не удивишь, скрывая смущение, обратился Борщ к Ольге. Возьми вот хотя бы солнышко, чтобы сиять ярче всех.
Не обдели и братца невесты нашей, напомнила Берёза.
А тебе, добрый молодец, вот какой подарок, Млад обернулся к ватажке и взял у кого-то из рук холщовый мешок. В мешке обнаружился деревянный крашеный щит. Восторгу Любима не было предела, это какое ж у него теперь богатство: и меч, и щит прямо-таки небывалое счастье коли такие дары перепадают от жениховых щедрот, вот и других сестриц уж поскорее бы женихи разобрали.
Готовься, добрый молодец, подрастёшь маленько, отроком к себе в десяток возьму, пообещал Первуша Любиму.
Ну что, красны девицы, отдаёте нашему жениху свою подруженьку? Борщ подвёл черту.
Отдаём-отдаём, хором ответили подружки.
А ты, добрый молодец, отдаёшь свою сестрицу за нашего жениха? спросил Млад у Любима.
Забирайте, Любим по-взрослому махнул рукой.
А вам, Томила и Голуба, довольно ли моего вена, отдаёте за меня вашу доченьку? посмотрел Первуша на Малининых родителей.
Забирай, сынок, прочувствованно сказал Томила.
Береги нашу доченьку, не обижай, со слезой в голосе добавила Голуба.
Матушка, батюшка, благословите, попросила Малина.
Томила взял из красного угла домашних чуров и, обойдя вместе с Голубою молодых посолонь и остановившись супротив, промолвил:
Живите дружно, любите друг дружку, да смилостивятся над вами боги.
Голуба расцеловала молодых, и, зажмурившись, на мгновенье крепко прижала к себе Малину невесту, молодую хозяйку, будущую мать неважно своё дитя до последних дней.
После этого все стали выходить из избы, и свадебный поезд с песнями и плясками отправился на место праздничного пира. На поляне выстроившиеся в два ряда по обе стороны от поезда сельчане принялись осыпать молодых зерном и хмелем. У священной берёзы молодых ждал волхв, сельчане отступили, образовав круг. Волхв взял молодых за руки и, бормоча что-то себе под нос, повёл посолонь вокруг дерева.
Сделав несколько кругов, волхв остановился, жестом вызвал из круга сельчан двоих отроков, один из которых держал в руках чашу, второй зажжённую лучину.
Водица ключевая, соедини сии души, волхв поднёс чашу молодым.
Первуша и Малина трижды поочередно отпили. В чаше была чуть подслащённая мёдом вода.
Волхв взял лучину и провёл ладонью по огню, молодые с опаской повторили. Как ни странно, боли от ожога не почувствовали, да и самого ожога не случилось.
Святой огонь, соедини сии души.
После этого волхв опустился на колени, молодые тоже опустились и протянули к волхву руки со сложенными лодочкой ладонями, волхв на мгновение приник лицом к земле, затем зачерпнул крючковатыми пальцами и посыпал землицей раскрытые ладони молодых.
Матушка-сыра Земля, соедини сии души.
Поднимитесь, обручники, сомкните уста, соедините свои души и назовитесь отныне мужем и женой, повелел волхв.
Называю тебя своей женою, Первуша отцепил от пояса и надел на запястье Малины витой серебряный обруч.
Называю тебя своим мужем, трепетно промолвила Малина и склонилась для поцелуя к своему невеликого роста теперь уже мужу.
Боги, призрите сии молодые души, соединённые священными узами, дребезжащий голос волхва возвысился, набрал силу и разнёсся над поляной. Род, убереги от окаянств и безгодия, Рожаницы, благопоспешайте здоровых детишек, Велес, пожалуй тук и злаки, Ярила, не гаси любовного огня!
Крепко прижавшись друг к другу, новоявленные муж и жена, сопровождаемые прибаутками, шутливыми пожеланиями пытавшихся растянуть их за рукава в разные стороны сельчан, направились к свадебному столу, где их встретила сваха Велимудра. Произнеся своё напутствие, сваха приняла от молодых в дар кунью шкурку и пожелала им детишек столько, сколько в шкурке волосков.
И вот, наконец, гости расселись за столом и принялись неспешно вкушать. Зазвучали здравицы в честь молодых, сельчане подносили подарки, в основном, скромные: глиняную утварь для снедей, дубовые бочки для квашения и солений, льняные рушники и скатерти всё, что потребуется молодой семье в хозяйстве. Князь подарил молодой чете шубу куньего меха и кольчугу Первуше, а Яромир тонкостенную расписную посуду, а один маленький горшочек до краев был наполнен серебром не один год молодые смогли бы прожить припеваючи, а с умом распорядившись, и не один десяток лет. Солнце склонялось к верхушкам деревьев, а веселье постепенно начинало нарастать. Засвистели рожки, загудели дудки, задребезжали-зазвенели бубны. Парни и девушки вставали из-за столов, выходили на поляну, разводили костры, устраивали пляски и всякие забавы. Удалые гридни из Яромировой и княжеской дружин подсаживались к пригожим девицам, обнимали за плечи, сладким шёпотом заводили немудрёные речи. Старшее поколение вело неспешные разговоры, налегая на меды да закуски. Несколько гридней поодаль, почти у самого берега, жарили на костре кабана, пойманного на вчерашней ловитве и томившегося прошлую ночь в заливке из соли, чеснока, лука, смородинного и мятного листа, а перед жаркой натёртого мёдом. Упоительный аромат уже поплыл над поляной, заставляя селян нетерпеливо втягивать ноздрями воздух и невольно поворачивать головы к источнику запаха.