Просто заставил её закатить глаза. Просто вырвал из неё плавящий кровь стон.
Она тоже, прошептал Судья, промокнув платком лоб.
Она тоже? Тоже кинестетический маньяк? Она тоже умеет нырять глубоководно?
Сколько же ощущений я могу с тобой разделить. Хочу с тобой разделить.
Жар в низу живота нарастал. Зажмурившись, он стиснул коленями плед и замер.
Нет. Не стоит позволять руке ползти вниз по животу.
Нет, только не на неё.
Подождать. Лучше подождать.
Чего подождать? Этих тонких пальчиков на нём?
Мысль ввинтилась в горящую голову и застучала в ней, как набат.
Представь, как это может быть, если дождаться.
Выдохнув, он подскочил на тахте, скатился на пол и начал яростно отжиматься.
Эта внезапная раз! несмелая два! безжалостно атакующая близость три!
Терпи!
Она терзала сенсорику четыре! и ужасала пять!
Ужасала ни с чем не сравнимой силой.
Шесть! Семь! Восемь! Девять! Десять!
Она выпотрошила его наизнанку одним запястьем; одним запястьем.
Одиннадцать! Двенадцать! Тринадцать!
Продлись это ещё пару секунд и ты бы прибился к полу этими стонами.
Продлись это ещё пару секунд и ты бы не остановился.
Четырнадцать! Пятнадцать!
Смотри на меня.
Плечи загудели, и он с рычанием перекатился на живот, начав качать пресс.
Сколько же было уже этих полумёртвых искусственных близостей
Насколько же мало было в них близости истинной.
Знаешь что? тихо сказал Адвокат, стыдливо отводя глаза. До этого вечера ты и не снимал с себя мыльный пузырь, касаясь кого-то. Просто полностью покрывался им, как гигантским презервативом. Все чувства и ощущения всё через непроницаемую пелену.
А сегодня доверчивая ладошка лопнула этот хвалёный заслон одним движением.
И не задумавшись о своей беззащитности, он нырнул в это доверие сиганул в водоворот из сна ослеп от желания чувствовать губами её пульс.
Что может быть ближе?
Я целовал стук твоего сердца.
Рывком встав с пола, он сел на край тахты и рассеянно уставился на кованый фонарь за окном. Сердце глухо колотилось, а мышцы ныли.
Убежала. Убежала как маленький, нелепый, испуганный зверёк.
Как убегали по лесу в пышных платьях в девятнадцатом веке.
Нет, ты не мог побежать за ней, преследуя её как зверя, тихо проговорил Судья. Ты нырнул в доверие, но не вызвал ответного. Она выбрала мыльный пузырь, спасаясь, и это было важно для неё. Это было, в конце концов, действенно, иначе
Иначе манерно поигрывая галстуком, пропел Прокурор.
«Спасаясь»? Спасаясь от чего?
У тебя тоже? Тоже потемнело в глазах от безумного желания касаться?
Касаться, Вера. Коснуться всем телом.
Этот тёмный коридор, Вера Эти электрошоковые касания
Прохлада твоей тонкой ладони и твой сдавленный стон
Чёрт, да. Да-да-да.
Это было самое мощное эротическое переживание за всю мою пластмассовую жизнь.
ГЛАВА 5.
Ощущать себя абсолютной идиоткой. День за днём круглой дурой.
Закрывать глаза на любые его выходки и проглатывать каждый окрик. Притворяться, что вспышки его злости, стремительные отъезды, отказ ночевать с ней под одной крышей и резкие ледяные отстранения норма отношений для них обоих.
Отношений?
Марина криво усмехнулась, прокручивая в пальцах карандаш для глаз. Сверкая чёрным боком, карандаш прекрасно подходил по цвету к её настроению. Было скучно и тоскливо. В такие вечера она развлекала себя безупречным макияжем.
Который никто, кроме неё, не увидит.
Елисеенко твёрдо и безапелляционно написал, что сегодня он опять «с парнями в баре», и трубку с тех пор не брал.
Ну что ж. Ты прекрасно понимала, на что соглашаешься.
За эти два года она успела не только вдоль и поперёк освоить список требований к его партнёрше, но и научиться делать вид, что их потребности идеально совпадают.
Отойти в сторону, когда ему нужен воздух. Отползти подальше и сжаться в комок, чтобы не коснуться его, когда он требует полного отстранения. Бесшумно ступать по полу, когда он сжимает пальцами виски.
Как же называются такие люди? Он говорил, а я опять не запомнила.
Отваливать, когда его небрежная мимика просит отвалить.
Возвращаться, когда телефон его голосом предлагает встречу.
Зачем я ему нужна?
Договариваясь о встречах, он подбирал такой равнодушный тон, что было очевидно: не согласись она, он просто переберёт в телефонной книге ещё пару-тройку номеров.
В груди закопошился стыд, и Марина поморщилась, отбросив подсохшую тушь.
Нет, стоп, он был не так уж плох. Нет, не плох.
Просто он был и каменным, и хрупким. Просто мир ежесекундно грозил растрепать его мозг, и он прятался от мира в коконе, который никому было не вскрыть.
И это порой заставляло её сердце сжиматься от нежной жалости.
Ругая отрицая свою боль, Марина давно и решительно вытеснила обиду, ревность и ярость из реестра чувств. Они были слишком унизительными бесполезными: он избегал конфликтов и был прочно безразличен к её возмущению.
Почему ты так к нему привязана? Почему?
Ответа, казалось, не существовало.
В последние дни плохое предчувствие орало как резаное. Что-то происходило.
Что-то, чего ещё не было.
Она не могла чётко объяснить себе, что было не так: поскольку давно выбрала избегать сложных размышлений и боялась ответов, которые может найти.
Но плохое предчувствие кричало о какой-то опасности.
Именно опасности.
Нет, не думать. Не задавать вопросов. Не рыть его душу и не лезть под кожу. Играть роль милой глупой куклы. Это единственный способ и дальше оставаться в его жизни.
Ничего. Просто сама позвоню через пару дней.
Но как не закричать в трубку? Как не спросить, какого хрена он бросил её в толпе в разгар Хэллоуина?! Как не заплакать?..
Он хотя бы уехал один?
Да уж, конечно, один.
В жизни не поверю, что вчера хату не пришлось проветривать от женских духов.
Сжав виски скопированным у него жестом, Марина помотала головой, словно пытаясь вышвырнуть из неё неугодные мысли.
Левый глаз был готов. Пора было красить правый, но руки дрожали.
Внутри снова царил колкий страх.
Ерунда. Это всё ноябрь.
«Ты сама себя накручиваешь», беспечно повторяет он, пока его телефон принимает какие-то сообщения.
Не думать. Не накручивать. Это виноват ноябрь.
* * *
Как думаешь, справится? устало спросила напарница, облокотившись на моё плечо.
Поглаживая пергамент, я перевёл взгляд на второй объект за толстым зеркальным стеклом. Стоя на пороге бара «ЭльКрафт», объект недовольно разглядывал своё отражение в двери и стряхивал с куртки капли дождя.
Я не знаю, тихо произнёс я, поглаживая подбородок. Не знаю.
Почему ты не вмешался на Хэллоуин? бросила она так укоризненно, словно этот вопрос её поистине мучил. Почему ты не толкнул его за ней?
Потому что этот Хэллоуин тоже должен был привести его сюда, а не куда-то ещё.
Хмыкнув, напарница изумлённо подняла брови, и они скрылись под серебристой чёлкой.
Ты правда не собираешься вмешаться? с нажимом повторила она.
Нет.
Да почему?! воскликнула напарница, на глазах теряя терпение. Такой риск!
Я не хочу отнимать у него момент этого выбора. Если бара не случится, легче будет всем, да, с расстановкой сообщил я, проворачивая в ладони золотистую тыковку. Но если бара не случится, я не узнаю, что он выберет в этот раз.
Прижав руку ко рту, напарница молчала горько и обречённо.
Но я знал, что она просто ищет более весомые слова.
Я могла бы хитрить и не помогать тебе, чтобы ты и дальше был со мной, наконец прошептала она. Я сейчас выбираю тебя, а не себя хоть ты и твоя мать этого никогда не одобряли. Если ты хочешь другого результата, ты должен использовать другие методы. Ты должен решиться делать то, чего раньше не делал.
Она боролась за меня даже сильнее, чем я сам. Милая.
Милая моя девочка.
Нет, ласково, но твёрдо произнёс я. Пока я здесь, я буду делать только то, во что верю.
Пергаментные страницы под моей ладонью тоскливо зашелестели.
К чему эти высокие рассуждения и светлые надежды? Ты же знаешь, что он снова поступит неправильно! умоляюще воскликнула она.
Её голос дрожал, а по щеке, выбирая дорожки морщин, бежала крупная слеза.
Объект открыл дверь в бар и скрылся внутри. Дождь усилился.
Я крепче сжал кулак, и золотистая тыковка в нём жалобно затрещала.
То, как он поступит, должно быть его решением, а не моим, упрямо повторил я. Если не мешать им в судьбоносные минуты, мы по крайней мере видим их подлинные помыслы. В каждый миг они выбирают то, что и должны были выбрать, пусть это и разбивает наши сердца. Принять это сложно, но необходимо, милая. В каждом их выборе, в каждом решении был тот самый непререкаемый смысл, которого до конца не понять даже нам. И почти всем им потом казалось: будь у них новый шанс, они бы поступили иначе.
Вытерев слёзы, напарница положила мне на плечо тёплую руку и тихо сказала:
Но мы ведь знаем, что так же.
Я грустно кивнул.
В зеркале за моей спиной перекатывал волны бессмертный Рубикон.
* * *
Alea jacta est 27
Мерзость.
Две девицы за соседним столом с такими важными лицами прикладывались к кальяну, что казалось, они вот-вот начнут обсуждать свою недавнюю активность на нефтяном рынке.
Найдётся и на ваш полежалый товар покупатель.
Откинувшись на спинку барного диванчика, Свят небрежно прокрутил в ладони подставку под бокал с бурыми буквами «Ale Craft». Деревянно-бордовый дизайн бара приятно поглаживал зрение. Нервы медленно вытягивались в плавные линии.
Если бы ещё не зеркальные стены со всех сторон.
Растечься по барному дивану из мягкой искусственной кожи. Отпустить реющие коршунами голоса отца и матери в голове. Заглушить ритмами техно репертуар Хэллоуина. Залить пивом бессонницу этой ночи.
Выставить её вон.
Не вспоминать её, не думать о ней; не перебирать вчера и не надеяться на завтра.
Не ощущать её присутствия в голове и не ждать на коже.
Перечитывая сообщения Улановой, он никак не мог определиться, у кого из них пора диагностировать раздвоение личности: до того невозмутимо чёрная волна атласа рвала в клочья плотину степенных бесед о санкциях и мультфильмах.
Это была ты, или я так и не проснулся?
Как может человек совмещать в себе блеск нежного золота и рёв иссиня-чёрной лавы?
Это было слишком.
Столько времени, растерзанного на куски безумными мыслями об одной и той же бабе.
Ни одна баба не стоит круглосуточных мыслей о своей персоне.
Слишком, говоришь? подначил Хозяина Прокурор. Да мы сразу поняли, что ты ссышь. Да она тебя на лопатки положила. Давай, заштопывай мыльный пузырь и почаще проверяй его на прорехи от её пальцев и голоса.
Но ведь это страшно, неуверенно возразил Адвокат, рассматривая золотистые пятна на своей мятной рубашке. Слишком легко она его прорывает! Это опасно!
Ссышь! не унимался Прокурор.
Но не можешь перестать думать, буркнул Судья и ударил по столу молотком.
БАМ!
Свят дёрнулся и выронил подставку под бокал. Глухо стукнувшись о пол, она исчезла где-то под диваном.
Ляпнув на стол обескрышечный пивной батальон, Артур ругнулся и тщательно отодвинул бутылки от края.
Нельзя ли потише, Артур Валерьевич? прорычал Свят, шаря ладонью под сидалищем.
Артур небрежно отмахнулся, швырнул на стол помятую пачку Винстона и любовно посмотрел на пиво.
Ну-ка, взяв себе одну бутылку, протянул он другу вторую и звонко объединил их горлышки. Чего тебя раздирает? Ты же вчера свалил и ни капли не выпил.
Свят сомкнул пальцы на переносице и прикрыл глаза. Руки подрагивали, и удерживать бутылку вертикально было куда сложнее обычного.
Чего тебя раздирает?
Мариша устроила сцену? поинтересовался Артур.
Елисеенко вяло покачал головой и сделал быстрый глоток. «Warsteiner» был восхитительно ледяным, но его душистая горечь понесла по венам тепло.
Ничего не наляпай.
Нет, кратко сообщил он.
Вдалеке тяжело хлопнула входная дверь бара, и в зале материализовались Олег Петренко и Никита Авижич светловолосый веснушчатый физик. Волосы обоих были усыпаны мелкими каплями, а протянутые для приветствия ладони отвратительно холодны.
Сенсорный рай.
Ноябрь, голосом диктора оповестил Олег, швырнув на диванчик тощий рюкзак. Ноябрь, товарищи. Время варить в коридорах общаги
Параноик, он про свою общагу.
глинтвейн и подтирать сопли. Ну что, как вы сегодня?
Сил нет двигаться.
Тыквы порезали, отправился Варламов по рельсам слуха. Ждём, пока закипят.
Рассказывайте, а то мне отец скоро маякнёт, нужно будет отъехать с ним кое-куда, громогласно заявил Никита, не почтивший вечер всех святых своим присутствием. Ну? Говорят, кому только поющие филологи в штаны тыкв ни наложили.
Кому не наложили, те наложили им, флегматично пояснил Олег, с видимым наслаждением прикладываясь к пиву.
Варламов хрипло захохотал, ритмично постукивая по горлышку бутылки.
Никто кроме кудряшки не захотел пощупать твой рог? Клёва не случилось?
Олег лениво повёл плечами, что в его невербальном лексиконе означало «отвали», и спокойно парировал:
Плохая примета, Артурио, уезжать с Хэллоуина с пустым ведром.
Авижич трескуче рассмеялся и подвинул к Святу деньги за своё пиво.
Больше в этой компании так давно никто не делал.
Артурио не до вёдер, услышал Святослав свой ехидный голос. Артурио весь вечер культурно обогащался: читал брошюрки про Джека ОЛантерна.
Пялился на сиськи блондинки, которая их раздавала? язвительно уточнил Петренко.
Ну где были буковки, там и читал.
Идите нахрен, подвёл итог рассуждениям Артур. Кто бы, вашу мать, говорил.
Шумно вскрыв яркий пакет с арахисом, Авижич высыпал орехи в миску в центре стола.
Миска тут же заполнилась активными пальцами.
У самих тыквы в штанах двоились, нараспев протянул Артур. Не могли выбрать между тыквой, с которой припёрлись, и тыквой поаппетитнее.
Олежка на День Святых грешницу привёл? поинтересовался Авижич, отряхивая с пальцев арахисовую соль.
Выглядела зрелой тыква, отозвался Олег. А оказалась как это? постучал он по лбу длинным пальцем. Бессортовой, вот.
Безвкусной.
Елисеенко ощутил, как губы растягиваются в ухмылке. Невозможно было не смеяться, когда избирательный книголюб начинал рассуждать о субъектах противоположного пола.
И главное, всегда метафорично и в самую точку.
Слово «метафора» вскинуло ненужные ассоциации, и он поспешно закрутил светло-золотой фонтан. Хмель проник в мозг, и напряжённые нейроны наконец расслабились.
Незачем снова тыкать в них раскалённым железом.
А к концу вечера на мне висело уже два бессортовых образца. Один мой, второй елисеевский вероломно покинутый своим овощеводом, монотонно продолжал Олег, активно прихлёбывая пиво. Я был почти грядка.
Для друга ничего не жалко, протянул Свят, скрупулёзно вытирая стол салфеткой.
Я сапиофил, пардон, припечатал книголюб. А Мариша у нас ветеран ментальных шаблонов. Третий сорт не брак, но
Щелевой полупроводник, заключил Никита, лениво откинувшись на спинку дивана.
Над столом грянул дружный хохот.
А говорят, технари не знают метафор.
спин-орбитально отщеплённой дырки, продолжал собирать овации физик. А с кем царевич ускакал?
Один, буркнул Елисеенко; щёки ныли от смеха. Задолбался.
Варламов криво ухмыльнулся и придвинулся ближе к нему. Свят мысленно закатил глаза.
Ну всё, поехали, надевай шлем.
Царевич, Никит, бросил свою отщеплённую дырку, а заодно и услужливую свиту на произвол судьбы, пророкотал Артур, хлопнув Елисеенко по спине. Всё могут короли.
Всё могут короли, всё могут короли, подхватил успевший обогреться пивом Авижич. И судьбы всей земли вершат они порой