Когда градус вечера приблизился к критической отметке, то есть пить попросту стало нечего, своё решение предложил Свирепый, у которого самогон имелся в изобилии. Друзья встали и, преодолевая гравитационное воздействие Земли, воспарили по направлению к дому директора свинокомплекса.
О том, что объект покинул здание гостиницы, администратор стоящей напротив бани уведомил по телефону заместителя поселкового отделения милиции лейтенанта Трепунова. В течение двух минут после звонка Трепунов завёл служебный мотоцикл Урал, в коляске которого уже сидел, разминая пальцы, недавно освободившийся из мест лишения свободы вор-рецидивист Попроцкий, он же Сява.
В гостиницу Трепунов и Сява вошли стремительно, плечом к плечу, осознавая высокую значимость своей миссии. Сява привычным движением натянул тонкие перчатки и замер над дьявольским чемоданчиком. Несколько едва уловимых движений отмычкой и вуаля чемодан открыт. Трепунов столь же привычным жестом обернул руку целлофаном и извлёк из чемодана общегражданский паспорт.
В тот момент, когда Стрекопытов с товарищами подходил к заветной двери, за которой водились неисчерпаемые запасы картофельного самогона, лейтенант Трепунов, держа паспорт в вытянутой руке, поднимался на второй этаж поселкового совета. Там его ждала секретарь совета Лидочка, также выполняющая функции паспортистки и делопроизводителя. Перед ней лежал паспорт Наташи, в котором Стрекопытов уже значился как муж. Открыв принесённый лейтенантом паспорт на нужной странице, Лидочка красивым округлым почерком внесла в него Наташины данные и сегодняшнее число. Затем она открыла коробочку с печатью, несколько раз дохнула на штамп и от всей души приложила его к странице. Но обычного фиолетового отпечатка на ней не появилось. Лидочка удивлённо посмотрела на печать и повторила свои действия.
Отпечатка не было. Лидочка попробовала поставить штамп на черновике. Отпечаток появился яркий, сочный и четкий. Тогда девушка самым внимательным образом осмотрела паспорт. Документ как документ, ничего особенного.
«Шпион, мелькнуло у неё в голове. И паспорт у него поддельный! А вдруг он сейчас кинется его искать и найдёт меня? Ой, мамочки!»
От страха за свою юную жизнь комсомолка Лидочка впервые в жизни совершила абсолютно не комсомольский поступок. Она перекрестилась, потом перекрестила дьявольский паспорт и, зажмурившись, зачем-то ещё раз приложила к нему печать. Отпечаток на мгновение вспыхнул синим пламенем и утвердился на своём месте.
В тот же миг Стрекопытов, первым из друзей приложившийся к бутылке с самогоном, зашатался и рухнул наземь.
Отравился! испуганно прошептал Вьюный.
Семён прислонил ухо к груди упавшего.
Точно. И сердце не бьётся, авторитетно подтвердил он, не зная, что сердце у дьяволов находится справа.
Свирепый жадно припал к бутылке и, набрав полный рот, опрыскал Стрекопытова как из пульверизатора. Тот поморщился, резко сел и потёр полученную при падении шишку на затылке.
Чтоб с моего самогона помирали? Да никогда! Свирепый протянул дьяволу бутылку. А это до свадьбы заживёт. Не боись!
И действительно зажило. Перед самой свадьбой фельдшерица Стася, уже нечувствительная к стрекопытовским чарам, разрешила снять с головы повязку. И за столом жених сидел при полном параде, счастливый и довольный. Так и живёт до сих пор, детишек уже двое. На отца очень похожи, но дьявольских рожек, правда, нет. А может, и не выросли ещё старшему-то всего три.
Дети леса
Сыро в хате, нетоплено. Будто боится мать дымом печной трубы чужой, недобрый взгляд привлечь. Низенькие окна тряпкой занавешены случись что на улице, и не узнаешь. Слышно только, как собаки лают да как из автомата изредка тарахтят Ну и крики. Этого мальчик больше всего боится криков бабьих. Поэтому и нечего в окно глядеть. «Чего там хорошего углядишь?» говорит мамка.
Когда фрицы пришли, она заранее уж всё знала. Дверь открыла сама зачем ломать-то? Хорошая дверь, может, и пригодится ещё. Не ей, так детям. У неё спрашивали что-то, но она всё плечами пожимала не ведаю, мол. И ушла с ними, не повернулась к детям даже.
Ну а в последний раз, там, у бывшего сельсовета, мальчик её и не видел, считай. Сестра ему глаза рукой закрыла. Вскрикнула, сама лицом ему в макушку зарываясь, и потащила домой пошли, братик, не смотри, братик!
Мальчик упирается, он мать увидеть хочет. Головой вертит где мамка-то? Где? Вдруг платок её васильковый, приметный мелькнул вроде Мамка!!!
Тшшш! девочка постарше. Она всё помнит, знает, от чего малый во сне вскрикивает. Цiшэй, цiшэй
Среди ночи костёр ведь не разведёшь ярок больно, в лесу издали заметен. Подтаскивает девочка постелю свою к углям поближе, обнимает брата, чтобы теплее было. Не спит мальчик, возится. Сказку ему рассказать, что ли?
Ён высокi, нават вышэй за дрэвы. I ходзiць як нелюдзь задам на адной назе. Чуеш, як вярхушкi дрэваў шумяць? Дык гэта ён, лешы, iх трасе!
Навошта?
А я пачым ведаю? Гляздiць, мо, хто тут ня сьпiць А як убачыць, дык хапае! Вось i сьпi. Ды цiха! Зранку мужыкi вернуцца, паесьцi прынясуць. Сьпi![1]
Мальчику спать не хочется. Хочется есть. Кипятком надолго живот не обманешь вон он как урчит, хлеба просит! Эх, скорее бы утро Но глаза всё равно закрыл, притворился спящим. Вдруг и правда леший высматривает сверху, кто не спит?
Мальчик прижался к старшей сестре, спрятал нос от холода в ворот телогрейки и старательно засопел.
Костёр потух. Девочка ругала себя, что не уследила ночью, не уберегла его. Скоро отряд с вёски вернётся, а огня-то и нет! Растяпа, скажут. Мы тебя за старшую оставили, а ты
Пришлось расковырять торбу, на которой они с братишкой спали, и достать оттуда сухой соломы. Окоченевшими пальцами долго чиркала кресалом, потом раздувала огонь, а солома всё не занималась, только горько дымила и тлела, пока наконец не показался первый язычок пламени, почти сразу и исчезнувший. Но за ним потянулись и другие, и вот уже греются ладошки у небольшого костерка, ждут дети
Ближе к полудню девочка начала волноваться. Долго они что-то Как бы не случилось чего с отрядом!.. Да не! Не могли они попасться! Может, просто провианта больше взяли, вот и идут медленно. Зато уж теперь до зимы еда будет! А зимой придут солдаты и помогут партизанам И всех фрицев выгонят.
Она и брату так сказала. Мол, долго идут значит, много на себе несут. И сало будет, и сахар, и сухари! Мальчик кивнул и разулыбался.
Солнце, так и не выйдя из белой мглы, повернуло к вечеру. А верхушки деревьев опять качались, как прошлой ночью, гудели, стонали от натуги, словно ломал их кто. Птицы метались меж беспокойных стволов и зло перекликивались. И вдруг в один миг всё прекратилось Стало тихо так внезапно, что дети сжались, будто от автоматной очереди, и оглянулись. К партизанской поляне из леса вышел старик. И хоть и не вровень он был с самыми высокими соснами а так, просто высокий старик но мальчик сразу догадался, что это и есть леший.
Леший, не глядя на детей, присел у костра. Помолчал. Потом, как бы примеряя древесные свои губы к человечьей речи, проскрипел:
Цiкать вам трэба.
Дзядуля, куды ж мы пойдзём? Мы з брацiкам партызан чакаем!
Не прыйдуць яны.
Як жа гэта? Дзеда, ты праўду кажаш?[2]
Не ответив, леший встал и направился в гущу дерев. Мальчик бросился за ним.
Дзядуля-лешы, дзядуля-лешы, пастой![3]
Догнав, мальчик обхватил его за ногу и зашептал:
Дзядуля-лешы, я цябе пазнаў! Ты ўсё можаш, схавай нас з сястрой ад фрыцаў! Не кiдай нас тута, дзядуля-лешы![4]
Лесовик ох как не любил вмешиваться в людские дела. Не слишком-то он и различал пришлых и местных тех, которых утром эти пришлые и добивали у самого леса. Глянул только, не задела ли случайная пуля какое дерево, и полез к себе в дупло спать. Но потом устыдился. А что если пришлые и до этих, маленьких, доберутся? Нет, такого он у себя в лесу не допустит! Надо предупредить. А потом спать, конечно. Зима скоро
Теперь леший угрюмо смотрел на маленького, повисшего на ноге. Вот ведь пристал, репей! Сказано же им уцякать отсюда надо, что ещё?! Уже и вторую ногу теперь схватили ещё одна маленькая!
Дзядуля, не ўхадзi! во всё горло вопила девочка. Вазьмi нас з сабой! Нам няма куды iсьцi у нас мамку забiлi! Дзядуля, забяры нас![5]
Дзядуля, забяры нас! шёпотом повторял мальчик.
«Куда я их дену? думал лесовик, так же, молчком, шагая в глубь леса. Дети брели за ним, всё чаще спотыкаясь о высокие корни. Ладно б, лето Спрятал бы, прокормил. Зима почти Усну»
Сзади послышались всхлипы. Крепились-крепились маленькие, да и умаялись. Леший остановился, вытащил из бороды поздние яблоки и горсть орехов ешьте! Там, кстати, ещё и несколько волчьих ягод нашлось. Дать? Им всё одно помирать, так уж лучше сейчас от одной ягодки, а не от холода и голода Повертел в руке чёрные катышки и убрал пока. Может, пригодятся ещё.
Поев, дети стали идти ещё медленнее. А в темноте и вовсе заканючили постой да постой. Пришлось искать дупло повместительнее. Сам залез и маленьких сграбастал. Только лёг, а эти уже и устроились на нём девчонка на левом плече, мальчишка на груди калачиком свернулся. И спят.
«Нет, надо их из леса выводить. Не везде же эти пришлые? Ну, мой лес они со всех сторон обложили, ну а дальше-то на восход может, и нет их? Дня за два дойдём до края, а там перелеском-перелеском и дальше»
А вот что дальше, леший себе слабо представлял, потому как не положено лешим в чужой лес соваться. По молодости глупой заходил он, бывало, вызывал соседей силой померяться, но всякий раз был жестоко бит, ибо в каждом лесу свой хозяин, и сила там хозяйская. В чужом бору леший не выше человека будет, беззащитен он там перед любым волком или медведем. Так-то оно так, но дети вдвойне беззащитнее. А значит, придётся идти. С этими мыслями леший и захрапел.
Утро выдалось славное потеплело, и густой туман окружил дупло, словно облаком. Лясун любил туман плыть по нему одно удовольствие, будто и не идёшь вовсе, а белая мгла тебя сама тянет. Маленьких, чтобы в пути не хныкали, накормил основательно мёдом и сухой малиной. Покряхтел немного, приматывая их к себе ветвями сестру сзади, братика спереди и прытко побежал на восход, скользя босыми лапами по молочным тропам.
Мальчика плавный ход вскоре совсем убаюкал. Борода у лешего из сухого мха вроде и не тёплая, но угреться в ней можно. И хорошо так лежи себе в плетёной корзине, слушай, как редкие птицы стрекочут. Смотреть по сторонам особо не на что мелькают в тумане деревья, собираясь в серую сплошную пелену, глаза от которой устают и слипаются. И только слышит мальчик сквозь сон изредка: «Брацiк, ты тут? Ну сьпi, сьпi»
А потом показалось солнце, и воздух вмиг стал колючим. Растаяла дымка, унесла сон и тепло, и в алом осеннем свете засверкали ряды сосен. Стояли они, ясные, гордо устремив к небу островерхие шапки, свысока смотрели на залетевших в их бор со случайным ветром гостей обнажённую берёзку, осину-карлицу да всякую мелочь вроде лещины.
Нет дерева лучше сосны это всем известно. Сосновый лес хворь прогоняет, душу веселит, глаз радует. Только вот светел он больно и прозрачен. Зверя гнать по нему легко, ну а если тебе самому убегать приходится? То-то Лесовик лес знает, как человек свои пять пальцев. Бежит он теми тропами, что далее всего от людских дорог пролегают, да и то пару раз замечали патрули. Ну леший им, конечно, глаза отводил, а всё-таки неприятно речь чужая, лающий хохоток, крепкий запах пороха Маленькие при виде немцев цепенели от страха, а девчонка и вовсе закрывала уши руками и зажмуривалась, силясь чернотой прогнать из глаз и из памяти образ бьющейся в петле матери. Леший, чуя, как дрожит за его спиной маленькая, неуклюже гладил её по голове сучковатой лапой. А солдаты в это время проходили мимо, принимая его с детьми за мшистую корягу, поросшую трутовиками.
К вечеру все устали. Похолодало так, что леший вопреки собственному обыкновению попёр из берлоги какого-то мишку, и тот всю ночь шатался поблизости, пугая рычанием всю окрестную живность. В берлоге было тепло и тесно, но уж очень воняло медведь успел пропитать здесь всё своим духом, пока укатывался перед сном. Ну да это людям запах не нравится, а лешим мишкин запах родным кажется, любят они его за уют и за сон крепкий. О-ох, утомился!
Неизвестно, снится ли что-нибудь лешим, но вот дети точно каждую ночь видят сны. Мальчику снились стальные птицы с чёрными человечьими глазами. Они пролетали так низко, что порой касались острым крылом деревьев. Птицы хищно вглядывались в притихший лес, будто знали про укрывшихся в берлоге детей и искали их. Покружив, птицы улетели, и остаток ночи мальчик спал почти спокойно.
Поутру маленькие проснулись, сидят тихо, как мыши, и переговариваются шёпотом:
Вунь дзядуля-лешы якi моцны! А чаму ён усiх фрыцаў не забе адразу?
Дурны ты, браце! Не забiвае, значыць, таварыш Сталiн не даваў такога прыказу. А калi сюды прывязуць тэлеграму ад Сталiна, дык усiм фрыцам капут!
Сама ты дурная! Як яе сюды прывязуць? Дзе яго знойдуць у лесе?
А хiба ты ня ведаеш, што лешаку падарунак можна у любым дупле пакiнуць? Ды лешы сам яго знойдзе
А калi ён чытаць ня ўмеець? Тады што?
Вялiкi Божа! I праўда, ён жа няграматны напэўна![6]
И это была правда. Лясун читать не умел, как и его соседи. Может быть, и летели из Кремля в тот год телеграммы ко всем лесным хозяевам на западных рубежах. Может быть, почтальоны, рискуя жизнью, и пробирались мимо немецких патрулей, чтобы их передать Кто знает? Лесная нечисть была почти поголовно безграмотной.
И всё-таки не надо было в берлоге ночевать. Знал ведь леший, что пора ему на зиму под землю залечь, сховаться. Знал, но ради маленьких решил перетерпеть, боролся с дремотой, как мог. А тут в тёплой берлоге разморило его
Вот и солнце уже сквозь валежник замерцало, день поднялся, а дедуля-леший всё лежит, ровно колода какая, и не ворушится, и не дыхает Что теперь делать-то?
Ды ня мог ён памерцi. Лешыя сто гадоў жывуць![7]
А ты хiба ведаеш, колькi яму гадоў было? На выгляд стары зусiм Эй, дзядуля! Дзядуля!.. Не чуе[8]
Дзядуля-лешы! Прачнiся![9] мальчик что есть мочи тормошил задеревеневшего лесовика, да только все ногти себе содрал, а добудиться не смог.
И што цяпер рабiць будзем?[10]
Да людзей пойдзём[11], девочка, хоть и была всего на два года старше, почувствовала себя вдруг взрослой, почти как мама. Ой мама Встряхнула головой, зажмурившись. Паглядзiм, што ў дзядулi засталося. Учора яблыкi былi ды арэхi А цяпер пуста. Ну i добра. Пайшлi![12]
А там мядзведзь! Ён бяз дзеда-лешага нас зясi адразу![13]
А мы агонь распалiм! Тады не зясi, спужаецца! Вось i трут i крэсiва ў мяне ёсьць. Пачакай, брацiк[14], и девочка, подсобрав сухих листьев, принялась за работу.
То ли воздуха в берлоге было мало, то ли трут и листья совсем отсырели, но огня всё не было. Зато повалил дым, да так, что скоро заполнил всю берлогу. Девочка изо всех сил дула на трут в надежде увидеть хоть одну искорку, пока не начала задыхаться.
Бяжым! дети выскочили на свет, по пути уронив тяжёлую ветку и почти обрушив берлогу.
Дзядуля-лешы! мальчик в слезах бросился было обратно, но сестра крепко схватила его за руку.
Ён ужо мёртвы, яму не балюча[15], а сама тоже плачет стоит.
А-а-а-апчхи! содрогнулась чаща.
А-а-а-а! заорали в голос мальчик и девочка, увидев, как зашевелилась земля.
Проснулся лесовик, прочихался от едкого дыма и только тогда вспомнил всё, что приключилось с ним вчера. Верещащих от ужаса маленьких нагнал в два прыжка, успокоил как мог, достал им орехов и сухой черёмухи из потаённой глубины леса конечно, не в бороде же припасы хранить! А потом, привычно уже примотав к себе обоих, помчался по ночному лесу на восход. А в полуразрушенную берлогу тут же вернулся мишка, поворчал малость, посетовал на смрадный дух да и захрапел Хорошо ему!