Но ведь меня поймают! тоскливо произнес Василь.
Ну, когда это еще будет! беспечно махнул рукой Стась. А то, может, и вовсе не поймают. Если все будешь делать с умом. Да ты не опасайся, мы всему, что нужно, научим!
Значит, снабжать вас хлебом в раздумье проговорил Василь.
Им, родимым! подтвердил Стась. До поры до времени
Это как же? глянул на него Василь.
А вот это ты узнаешь в свое время! Голос Стася стал отчетливым и жестким, хотя усмешка все так же не сходила с его лица. Для начала тебе хватит и того, что я сказал. Ну, так как же, дорогой родственничек? Ты согласен помочь нашей борьбе за самостийную Украину?
Мне надо подумать, после молчания сказал Василь.
Э, нет! решительно произнес Стась. Тут никаких раздумий. Или «да», или «нет». Лучше, конечно, тебе сказать «да». Потому что если «нет» Стась встал со скамьи и вновь подошел к Горпине. Нет, и вправду жинка у тебя чудо как хороша! Какие плечи! А грудь! Ух! Да и жизнь у тебя, родственничек, как ни думай, а одна. Равно как и у твоей жинки. Так что не до размышлений.
Черт вас принес! в сердцах сказал Василь. Жил себе и жил Нате вам, приперлись!
Так ведь святая битва! спокойно возразил Стась. А ты хочешь остаться в стороне Так нельзя! Сегодня долг каждого честного украинца он не договорил и в упор глянул на Василя: Ну, так как?
И что мне делать? спросил Василь.
Вот это уже похоже на слова честного украинца! Улыбка Стася вновь стала дурашливой и ребячьей. К чему сомнения и терзания, когда перед нами святая цель? Ты спрашиваешь, что тебе делать? Перво-наперво вот тебе бумажка и карандаш. Стась полез за пазуху и вытащил оттуда клок серой бумаги и огрызок карандаша. Я буду диктовать, а ты пиши.
Что писать? не понял Василь.
Пиши. Я, Василь Семенович Гнатюк, обязуюсь добровольно помогать украинской повстанческой армии в ее борьбе против москалей и коммунистов за самостийную Украину Пиши, что ты на меня уставился? А ты думал как? Мы, конечно, поверим тебе на слово, но бумажка она тоже имеет свою цену. Еще какую! Если ты будешь знать, что на свете существует такая бумажка, то, я так думаю, к москалям ты не переметнешься. Потому что если ты побежишь к москалям, то мы им эту бумажку покажем!.. И знаешь, что они с тобой сделают, когда прочитают эту бумажку? С тобой, а заодно и с твоей жинкой? Вижу, догадываешься Написал? Пиши дальше. В целях конспирации избираю себе прозвище придумай сам какое-нибудь прозвище
Это еще зачем? удивился Василь.
Так полагается, пояснил Стась. У нас у всех прозвища. Мы-то и по именам друг друга не знаем, а только по прозвищам.
И у тебя тоже есть прозвище? спросил Василь.
И у меня.
Какое?
Не твое дело. Ты думай над своим.
Косарь, после короткого размышления сказал Василь. Люблю косить сено по болотам.
Ну, пускай будет Косарь Значит, пиши: в целях конспирации избираю себе прозвище Косарь. Написал? А теперь поставь сегодняшнее число и год. Какое сегодня число?
Уже первое августа, припомнил Василь.
Вот так и пиши: первое августа, тысяча девятьсот сорок пятого года. И поставь свою подпись. Все написал?
Стась взял исписанную бумажку, подошел ближе к лампе и стал ее внимательно читать.
Вроде все правильно, сказал он. Молодец, родственничек. Теперь ты наш человек. Значит, так. Завтра же перебираешься в Березичи. Послезавтра устраиваешься на работу. Через неделю к тебе придет наш человек. Он передаст привет от Перемоги. Поступишь в его распоряжение. Он научит тебя, что и как делать. Все понял или есть вопросы?
Вроде бы понял, неохотно ответил Василь. Вот только завтра перебраться в Березичи не смогу.
Это почему же?
Так ведь хозяйство, сказал Василь. Пока упакую пожитки, пока то-се Да и скотину надо перегнать в Березичи. А это дело хлопотное.
Хозяйство, пожитки, скотина Жадный ты, я гляжу, до всякого добра. А это плохо.
Не всем же шастать по лесам да болотам, не удержался Василь. Надо кому-то и хлеб растить.
И кормить им москалей презрительно и вместе с тем задумчиво произнес Стась. Ладно, родственничек. Дискуссии отменяются, как любят выражаться москали. Потому как мне некогда. У меня еще этой ночью дела Даю тебе на все про все три дня. И на скотину, и на пожитки Но чтобы через три дня ты уже был в Березичах! Понятно тебе? И смотри у меня! Ох, Василь Гнатюк, смотри же! Помни, что твоя жизнь в моих руках! И твоей кралечки-жинки тоже.
Я запомню глядя в стену, произнес Василь.
Хотелось бы Ну, браты, пойдем отсюда. Делать нам здесь больше нечего, потому как мой родственник Василь Гнатюк отныне наш человек. Да, и не Василь Гнатюк он отныне, а Косарь. Так и запомните.
Один из спутников вполголоса сказал Стасю несколько слов.
И харчей мы у них отбирать тоже не будем! решительно произнес Стась. Свои у своих хлебушек не отнимают. Разживемся в другом месте. У чужих Да, родственничек, а собачку мы твою того Пришибли колом. А то что же она гавкает? Нам лишний шум ни к чему. Так что ты уж извини за собачку
* * *
Когда шаги Стася и его спутников затихли в темноте, Василь выдохнул, в изнеможении опустился на скамью и долго сидел, неподвижно глядя в стену. Керосиновая лампа чадила, мигала и трещала, но Василь лишь коротко и бездумно поглядывал на нее, а затем опять упорно начинал смотреть в стену. У него просто не было сил, чтобы встать и поправить лампу.
Горпина понимала его состояние и не мешала Василю ни действием, ни словом. Хотя и, в отличие от мужа, она сейчас была как-то по-особенному беспокойна и деятельна. Ей мучительно хотелось что-то делать, двигаться, куда-то идти невзирая на то что сейчас была темная ночь, впрочем, и идти-то было некуда. Чтобы хоть как-то унять распиравшую ее нездоровую, необъяснимую энергию, она вышла во двор, в темноте наткнулась на неподвижно лежащую собаку, вздрогнула, вернулась в дом, заперла дверь, прислонилась к холодной печи и закрыла глаза.
Ушли, наконец сказал Василь.
Да, ушли, отозвалась Горпина. Но они вернутся.
Если мы не уедем в Березичи, то вернутся, согласился Василь.
Ты хочешь ехать в Березичи?
А разве у нас есть выбор?
Но
Разве они оставили нам выбор? повторил Василь.
Горпина ничего не ответила, лишь вздохнула.
Вот видишь, сказал Василь. Нет у нас выбора Он помолчал и добавил: Пускай бы они меня убили. Мне не страшно. Я боялся за тебя. Этот Стась Он будет убивать и улыбаться. Улыбаться и убивать Люди, которые убивают и улыбаются это не люди. Это нелюди. Нелюдей надо бояться. Потому я и боялся. За тебя.
Но, может, он и не улыбается, не согласилась Горпина. А просто у него такое лицо
Да, лицо к которому намертво приросла усмешка. Я в детстве видел похожую картинку. Мне ее показывала бабушка. Я спросил: «Бабушка, почему он все время улыбается? Кто это?» «Это нежить», сказала мне бабушка. «Почему», спросил я? «Потому что человек не может всегда улыбаться, сказала мне бабушка. Человек хоть иногда должен плакать».
И что же мы будем делать? спросила Горпина.
Дождемся утра, похороним собаку, погрузим барахло в бричку, привяжем к бричке нашу корову, запряжем в бричку нашего Сивка, да и поедем в Березичи. Что же еще?
А наши гуси и куры?
Вернусь из Березичей и заберу курей и гусей. В одну бричку всего не поместишь. Придется делать две ходки. Ничего, тут не так и далеко.
Они замолчали. Поздняя предрассветная ночь смотрела в оба оконца их домика того самого домика, который они скоро должны были покинуть. Где-то вдалеке на болотах кто-то тяжко и надсадно ухал. Люди говаривали, что это водяной: ему полагалось ухать по ночам, чтобы пугать тех, кто не спит в такой поздний час. Кто знает, может, это и вправду был водяной? Где же еще ему водиться, как не на полесских болотах? Гиблые это были болота, бескрайние и бездонные как раз самое подходящее жилище для водяного.
* * *
Покинув хутор, на котором проживали Василь и Горпина, Стась и его три спутника отправились на соседний островок. Там тоже располагался хутор, и он, этот хутор, как раз и был их целью. На хуторе вместе с женой, двумя детьми и стариками-родителями проживал Евген Снигур, командир отряда «ястребков». Так в здешних краях называли добровольцев, которые вызвались бороться с лесными бандитами.
Быть командиром «ястребков» и жить на отдаленном хуторе, да еще с женой, малыми детьми и стариками-родителями было делом опасным. «Ястребков» бандиты ненавидели лютой ненавистью, впрочем, и сами «ястребки» платили бандитам тем же самым. Это была борьба, в которой никто никого не щадил ни «ястребки» бандитов, ни бандиты «ястребков». Но одно дело сражаться, когда ты один и потому рискуешь только своей собственной жизнью, и совсем другое дело когда у тебя на руках и стар, и мал, и жена рядом. Поэтому-то Олена, жена Евгена, уж как только не отговаривала мужа от его затеи идти в «ястребки», да еще и быть их командиром!
Но от всех жениных уговоров и причитаний Евген лишь отмахивался: мол, кто же даст отпор бандитам, если не мы сами? Советские солдаты? Ну так они далеко. Местное отделение милиции? Ну так их там всего пятеро. Значит мы сами, больше некому. Да и потом надоело бояться! Что это за жизнь, когда боишься каждого стука в дверь и каждого шага за спиной? Да и бандитского главаря Перемогу следует наконец изловить и предать суду, а то ишь, какой неуловимый! Вроде бы он и есть вот, его именем даже пугают малых детей, а вроде бы его и нет. Потому что никто его не видел, а только о Перемоге слышал. Хотелось бы наконец увидеть, на что он похож, этот самый Перемога! А с хутора мы обязательно съедем. Вот отыщем подходящий домик в Березичах и сразу же съедем! Не завтра, так послезавтра. А уж через неделю так в обязательном порядке! А пока что и беспокоиться не о чем. Пускай только кто-нибудь сунется на наш хутор! Видите, у меня автомат? А еще целых шесть штук гранат! Вот такой был ответ Евгена на причитания жены, да и на уговоры стариков-родителей тоже.
Вот к нему-то, к командиру «ястребков» Евгену Снигуру, и направлялись сейчас четверо националистов во главе со Стасем. И еще четверо поджидали их невдалеке от хутора, укрывшись в ольшанике. Евген Снигур слыл человеком бесстрашным и отчаянным, да к тому же он был при оружии, так что вчетвером бандиты с ним, наверное, и не справились бы. А восемь человек это уже сила.
Четверо ожидавших бесшумно вынырнули из тьмы, как только Стась и его спутники подошли к кустарнику.
Улыбка, это ты? спросил вполголоса кто-то.
Черт с рогами, а не я! раздраженно ответил Стась. Сколько раз вам говорить не высовывайтесь все сразу! А если бы это был не я с братами, а «ястребки»? Или, скажем, солдаты? Что тогда?
Да откуда им тут взяться в такой час! хмыкнул кто-то. Дрыхнут сейчас и «ястребки», и солдаты! А мы вот они!
Ох, Кущ, доведешь ты когда-нибудь меня до греха! прошипел Стась. С тебя, дурака, пользы мало, зато вреда полная телега с верхом! Тебя проще утопить в болоте, чем что-нибудь тебе объяснить!
Эге! самодовольно отозвался Кущ. А вот сейчас мы придем на место, и тогда ты увидишь, какая от меня польза!
Все, цыть! отозвался Стась. И пошли, пока не начало светать! Действуем по плану!
Оконца в доме, где проживал Евген Снигур с семьей, не светились. Там, наверно, все спали. Стараясь ступать бесшумно, бандиты прошли по настилу из жердей, который соединял островок с другими островками. Иной раз кто-то из них оступался и попадал одной ногой в болото ведь было темно. Без того чтобы не оступиться, по болотам невозможно пройти даже днем, не говоря уже о ночи. На каждый опрометчивый и неверный шаг болото отвечает отчетливым квакающим звуком. Этот звук обычно довольно-таки громкий, и потому его слышно издалека. Особенно ночью, когда никакие другие звуки не могут его заглушить, потому что по ночам всяких посторонних звуков мало. Ночи в полесских болотах тихие.
Поэтому, когда кто-то из бандитов оступался, все другие тотчас же замирали и вслушивались в темноту не раздастся ли со стороны недалекого хутора какой-нибудь ответный звук. Любой звук со стороны хутора это было плохим знаком для бандитов. Это означало, что на хуторе услышали кваканье болотной трясины, определили, из-за чего болото квакает, пробудились и приготовились к обороне. И попробуй с ними справься, даже если вас восемь человек! Они-то, на хуторе, у себя дома, а значит, им известны все ходы, выходы, переходы и укрытия, а ты здесь пришлый, и ничего этого ты не знаешь. Да плюс к тому мешает видеть густая предрассветная темень. А потому того и гляди попадешь сдуру под автоматную очередь. Не любили бандиты иметь дело с теми, кто давал им отпор. Куда как проще, безопаснее и приятнее ворваться в дом, когда в нем все спят. Тут уж ты полноправный хозяин и вершитель судеб.
Но как ни вслушивались и ни всматривались бандиты в темень, на хуторе все было тихо. Ни голосов, ни шорохов, ни огонька. Крепко, должно быть, спал Евген Снигур и прочие обитатели хутора
Выбравшись наконец на сушу, бандиты бесшумным кольцом окружили единственный на островке дом. Рядом с домом темнели еще и всякие хозяйственные постройки, но на них бандиты особого внимания не обращали. Дом вот что было для них главным. Потому что именно в доме должны были сейчас находиться и сам Евген Снигур, и все его семейство, над которым бандиты должны были учинить расправу. То есть убить всех, а не только Евгена Снигура. Таков был приказ. Так приказал Перемога. А, значит, так тому и быть, потому что не выполнить приказ Перемоги было делом немыслимым. Тот, кто приказ не выполнил, сам себе подписывал смертный приговор, и приговор этот всегда исполнялся быстро и неминуемо. Перемогу не интересовали причины, из-за которых приказ не выполнялся. Перемогу интересовал лишь результат.
Пятеро бандитов расположились у окон дома, а трое Стась, Лут и еще один, которого все звали Гусак, бесшумно приблизились к двери. И дружно ударили ногами в дверь. Расчет был на внезапность: вот от мощных ударов дверь откроется, и бандиты тотчас же ворвутся в дом. А там будет видно Вернее сказать, там все будет понятно и просто. Человек, застигнутый врасплох, да еще и спросонья, обычно не сопротивляется. Даже если этот человек Евген Снигур. Ну а если на дверях слишком крепкие запоры и она выдержит удар сразу тремя ногами, тоже не беда. Есть еще окна. А уж их-то можно вышибить одним ударом приклада
Видать, на двери были не очень крепкие запоры, потому что она поддалась после первых же трех ударов. Да и не просто отворилась, а даже соскочила с петель. Трое бандитов ворвались в дом. Тотчас же зазвенели стекла и затрещали рамы это другие бандиты высаживали прикладами окна, и через оконные проемы также вваливались в дом. Не все, впрочем, а лишь трое из них. Еще двое остались на всякий случай на улице. А то вдруг кому-нибудь из жильцов каким-то непостижимым образом все же удастся покинуть дом! Ну так беглец далеко не уйдет Вот это и был тот самый план, о котором упоминал Стась. Все просто и беспощадно. Смерть она всегда проста и беспощадна
В доме было всего две комнаты об этом бандиты знали. Оказавшись в доме, двое из них тотчас же ринулись во вторую комнату, а трое остались в первой комнате.
Всем лежать! заорал Стась. Никому не двигаться! Убьем! Свет! Где лампа? Лут, зажги свет!
Керосиновую лампу в полесской хате найти несложно она всегда висит либо на стене, либо под потолком. В этой хате она висела на стене. Она даже не была полностью потушена в ней тлел едва заметный синий огонек. Это было логично и понятно в доме ночевали дети и старики. А они порой просыпаются по нескольку раз за ночь. И чтобы каждый раз не зажигать лампу заново, в ней оставляют на ночь гореть тоненький, едва заметный огонек.
Лут нащупал лампу, хмыкнул и добавил света. На постели была только женщина и двое детей. Забившись в угол, они испуганно смотрели на ворвавшихся в их дом людей. Стась стремительно огляделся в комнате больше никого не было.