Это же преступление!
Картина куплена на закрытом аукционе, я считаю, что они вообще никак не смогут доказать свои права на нее.
Нет, я так не могу, и предчувствие у меня плохое.
Не буду тебя уговаривать, можем и бросить эту затею, но если ты хочешь закончить свое расследование, то это твой последний шанс.
Ладно, остаемся.
Прошло несколько часов, но нужной машины так и не показалось.
Они с утра пораньше забрали ее, еще до нашего приезда, Лиза тяжело вздохнула.
Подождем еще немного.
Окраина Праги отличалась от центра, без черепичных крыш и соборов она казалась блеклой, словно художник отказался раскрашивать свой набросок, так и оставил его в черно-белых тонах. Неподалеку два ворона делили найденную где-то корку хлеба, от взмаха их крыльев поднималась грязной дымкой пыль.
Вдруг тишину нарушил раскатистый звук. Вскоре недалеко от их машины остановилась черная «Мазда», и из нее вышли Януш с мужчиной.
Какой план действий? Лиза сползла с сиденья, чтобы ее не заметили.
Когда они выйдут, я их отвлеку, а ты смотри, куда они положат картину.
Януш с отцом зашли в здание и чуть позже появились с черной тубой в руках. Лиза заранее вышла из машины и притаилась за углом.
Извините, не поможете? Машину толкнуть надо, что-то никак не заведу, Ник обратился к ним и указал на автомобиль.
Лиза следила за Янушем, тот положил черную тубу на заднее сиденье машины и подошел к Нику. Ее сердце билось, словно крылья дикой птицы о клетку. Всего лишь надо преодолеть десять метров и быстро забрать картину. Но это расстояние казалось невыносимо большим. Мужчины подошли к машине и что-то обсуждали. Лиза проворно шмыгнула к «Мазде» и открыла дверь. Картина была в ее руках, она опять забежала за угол и ждала, когда Ник подъедет к ней.
Запрыгивай! он притормозил и открыл дверь.
Но тебя засекли. Они поймут же, что ты соучастник. Сейчас, наверное, в розыск объявят.
Не объявят.
Лиза потянулась за картиной и сжала ее в руках. «Куда я вляпалась? била в затылок мысль. А если все же вызовут полицию? Все кончено, нас арестуют и вышлют в Москву как преступников».
Глава 4
Сентябрь 1831 г. Санкт-Петербург
По правде говоря, нужда меня гонит в серость Петербурга. В Европе я проигрался, да и какая-то странная болезнь распространяется по городам. Страшно. Пришлось ехать на родину. А по дороге новость прислали, ты представляешь?! Дядька скончался и оставил мне немалое наследство. По завещанию достается усадьба и все его счета в банке. Еду заниматься документами, много бумажных дел предстоит переделать.
Кто знает, может, и вдохновение меня посетит, а то стихи мои в Париже так никто и не соблаговолил напечатать. На Невском, поговаривают, некий Смирдин собирается открыть книжный, а еще до меня дошли слухи, что он платит хорошие гонорары авторам. Хочу наведаться к нему и показать сборник.
Как только получу деньги за фамильные драгоценности, сразу поеду в клуб у Карининых. Дошли слухи: там сейчас собираются лучшие игроки. Надеюсь встретить тебя за столом
Герман не любил писать письма, но все же решил предупредить своего старого знакомого о приезде. Они не виделись более пяти лет, а за это время могло произойти что угодно. Герман даже в последнюю минуту засомневался, не сменил ли Николай адрес? Но все же отдал желтый сверток своему помощнику с наставлением, чтобы тот сразу же ехал в почтовое отделение.
Его карета свернула на извилистую дорожку. По тому, как затряслась его кибитка, стало ясно, что они подъезжают. В памяти забегали яркими солнечными зайчиками воспоминания из юности. Зеленая лужайка и пикники с родными, смех Сони и аромат яблочного варенья, а еще долгие летние ночи, наполненные разговорами о будущем.
Поедешь покорять Париж? Неужто думаешь стихи там свои предлагать? сказал как-то в один из тех летних вечеров Николай, наливая чай из самовара.
Да тут болото! Ты сам посуди: ни нормальных литературных площадок, ни издателей, вон, книги продаются на развалах в закоулках. Про какую культуру говорить?
Ну, не знаю. Французский у тебя, конечно, на уровне, и я уверен, ты сможешь хорошо сделать перевод своих стихов. А с другой стороны, там своих литераторов хватает, ты бы лучше здесь работу присмотрел, все-таки дядька, пока живой, может, куда порекомендует?
Не нужны мне его подачки! Сам добьюсь всего! Герман улыбнулся проходившей мимо Соне, та учтиво забрала у господ пустые тарелки и ушла на кухню.
Карета остановилась, и воспоминание растаяло. Скрипнула дверь, Герман вышел из повозки. Деревья зашумели кронами, будто перешептывались между собой, разнося последние сплетни.
«Усадьбе в этом году исполнилось полвека, устала старушка, наверное», подумал он, рассматривая трещину на крыльце при входе. Герман потянул на себя тяжелую дубовую дверь и зашел внутрь. Все тот же коридор, просторный зал для приема гостей, далее кабинет в строгом деловом стиле и уютная библиотека. А чуть правее пристройка, где находилась гордость бывшего владельца огромный зимний сад. Он походил на итальянский дворик, окруженный тропическими растениями и фонтанчиком посередине. В детстве Герману нравилось проводить время среди раскидистых лимонных деревьев. Ему казалось, что райские птички, которые игриво подмигивали на стенах, непременно могут ожить, стоит лишь закрыть глаза, именно в это мгновение они вылетят из своего заточения и будут порхать под стеклянным потолком.
Тимофей!
Да, господин, из-за шторки, прикрывающей кухню, показался сгорбленный мужчина с поседевшей бородой и в серой рубахе.
Сентябрь, а так холодно. Надо бы разжечь камин в зале.
Последнее время Михаил Александрович давал распоряжения протапливать лишь его комнату, эту не велел разжигать.
А я говорю: разожги!
Зал уже давно не отапливали, надо будет дров принести.
Экономил дядька на старости лет, значит. Что, дела паршиво у него шли? Герман прошел в дальнюю комнату, где жила прислуга. А Сонька наша где?
Он помнил, как много лет назад видел ее круглое, практически детское личико. Вспомнил и молочный запах ее тела, и соломенный цвет волос под косынкой. Герман тогда приезжал на пару дней перед отъездом в Париж попрощаться с дядькой. Михаил Александрович был для него единственным родным человеком. Мать померла из-за тяжелой второй беременности, а отец не вернулся с русско-турецкой войны. Пришлось дядьке взять племянника к себе, они тогда с женой Еленой Петровной уже долго жили в браке, а детей так и не народили. Так озорной темноглазый мальчишка и остался в их имении. С Еленой Петровной воспитанник не поладил с самого начала. Оставшись как-то в доме один, он вымазал в золе ее любимые наряды. Елена Петровна тогда вернулась уставшая с очередного утомительного раута и первым делом направилась в свою комнату переодеться. Но в спальне ее ждал сюрприз. В порыве злости она заперла племянника на весь день одного в комнате в виде наказания. А после при любом случае попрекала его недостойным поведением. Стоит ли говорить, что Герман не простил ей такого обращения и, когда узнал о ее кончине из-за брюшного тифа, совсем не расстроился. Михаил Александрович после смерти жены переключил свое внимание на воспитание племянника: нанял ему французского гувернера, тот днем и ночью учил Германа музыке, пению, танцам, иностранным языкам и этикету. Герман вырос красивым и, как это часто бывает в богатых семьях, избалованным юношей. Из всех наук он признавал лишь литературу и по ночам зачитывался романами Дидро, Бомарше и Монтескье. Позже начал писать свои стихи, а еще грезить поездкой на родину своих кумиров.