Холод начинаю чувствовать только сейчас. Надо спускаться в каюту. Как-то там расположился мой сосед кинооператор, которого привезли на «Владимирский» с многочисленными коробками и ящиками с аппаратурой буквально накануне отплытия. Осторожно, чтобы не задеть какой-нибудь из сваленных в каюту предметов, открываю дверь. Хозяин технических средств сбора и накопления визуальной информации с крайне озабоченным видом восседает на самом большом и потому загадочном ящике, копаясь в редкой по тем временам кинокамере «Красногорск». Понимая, что настало время знакомиться, он шагнул навстречу, протянул руку и по-военному чётко представился:
Родинка.
?
Фамилия такая. От предков досталась. А зовут Виктор.
Его моложавое лицо, без родинок, но с большими ярко румяными яблоками на щеках, растаяло в лучезарной улыбке, что называется, до ушей.
Отвечая на крепкое рукопожатие, я подумал, что с соседом по каюте мне повезло. А это в многомесячном плавании очень важно. Я не ошибся и в другом предположении, насчёт военной косточки. А вот далее Виктор ошеломил меня тем, что он не какой-нибудь тридцатипятилетний каплей, как многие предполагают при первом знакомстве, а уже военный пенсионер. Правда, увольнялся не в высоком звании, всего капитаном 3 ранга, но свою военно-морскую пенсию на Северах уже выслужил. Тем не менее мы по обоюдному согласию остались на «ты».
Наше дальнейшее знакомство прервала команда по судовой трансляции, касающаяся нас обоих:
Офицерам походного штаба и пресс-группе собраться в конференц-зале.
Пресс-группа экспедиции это писатель Геннадий Черкашин, редактор отдела журнала «Морской сборник» капитан 1 ранга Борис Иванович Родионов, ленинградский художник-маринист Владимир Яркин, переводчик лейтенант Вадим Михно и уже известные читателю кинооператор Виктор Родинка и автор этих записок, в то время корреспондент флотской газеты «Флаг Родины». С кем-то из экспедиционного состава я уже был знаком раньше, а теперь предстояли новые знакомства.
Первые знакомства
Начальник экспедиции вице-адмирал Владимир Ильич Акимов прослужил на флоте уже более тридцати лет и большую часть этого времени провёл в море, на командирских мостиках боевых кораблей. Да и с адмиральскими погонами он был на земле редкий гость. Старый испытанный моряк, он только недавно ещё возглавлял штаб Черноморского флота, а начальником кругосветной антарктической экспедиции был назначен с должности заместителя начальника Главного управления навигации и океанографии Министерства обороны СССР. Назначение Владимира Ильича начальником экспедиции хорошо знавшие его офицеры восприняли с нескрываемым одобрением. На борту «Владимирского» мне не раз доводилось слышать: «Акимов моряк, с ним плавать надёжно»
Заместителем начальника экспедиции по океанографии или, как было принято неофициально считать, научным руководителем экспедиции стал кандидат военно-морских наук контр-адмирал Лев Иванович Митин. Когда-то о молодом штурмане крейсера «Жданов» капитан-лейтенанте Митине на Черноморском флоте гремела слава как о лучшем штурмане соединения, а затем и флота. Тогда ещё не было такой совершенной навигационной аппаратуры, как сейчас. Однако тонкая карандашная линия, проложенная Митиным на штурманской карте, всегда выводила крейсер в назначенную точку с высочайшей точностью.
Возглавляя Гидрографическую службу Черноморского флота, Лев Иванович был одним из инициаторов экспедиции в Антарктику именно по маршруту Беллинсгаузена и Лазарева.
На наше первое походное совещание пригласили руководителей трёх подразделений: походного штаба капитана 1 ранга Чумакова Илью Григорьевича, группы планирования и анализа океанографических исследований капитана 1 ранга Рудя Леонида Михайловича и пресс-группы капитана 1 ранга Родионова Бориса Ивановича. Присутствовал на нём и заместитель начальника экспедиции по политической части капитан 2 ранга Антонюк Николай Ефимович.
Вначале на совещании решались организационные вопросы. В частности, нам с Борисом Ивановичем Родионовым как членам пресс-группы предписывалось на ежедневном утреннем докладе походного штаба начальнику экспедиции докладывать информацию по важнейшим, на наш взгляд, внутренним и международным событиям за минувшие сутки. Находить и принимать эту информацию поочерёдно в течение суток мы должны по различным доступным в условиях автономного плавания каналам связи. И уже на второй день похода я заступил на суточную радиовахту.
Приятным и одновременно волнительным было сообщение контр-адмирала Митина о том, что наши предстоящие исследования в южнополярной области Земли включены в международную программу по изучению Антарктики «Полэкс-Юг» («Полярный эксперимент Юг»). Это здорово подстёгивало наших океанографов в том смысле, что экспедиция «Адмирала Владимирского» и «Фаддея Беллинсгаузена» имела не только мемориальное значение доказать приоритет русских в открытии шестого континента. Надо ещё и знатно попахать во имя науки на тяжёлых, а иногда и очень опасных исследовательских работах.
Впервые нога советского человека ступила на твердь Антарктиды 5 января 1956 года. В этот день на берегу моря Дейвиса началась разгрузка дизель-электрохода «Обь» из состава первой САЭ Советской антарктической экспедиции. И всего через месяц с небольшим на этом берегу подняла свой флаг наша первая антарктическая станция, названная именем шлюпа «Мирный».
А уже 25 февраля самолёт с «Мирного» побывал в районе Южного геомагнитного полюса, где планировалось создать станцию с названием в честь шлюпа «Восток». В начале апреля из «Мирного» вглубь континента вышел первый санно-тракторный поезд, который состоял всего из двух тракторов и шести грузовых саней. Тем не менее он за месяц прошёл по неведомой снежно-ледовой целине с бездонными трещинами больше 370 километров, где участники похода основали внутриконтинентальную станцию «Пионерская». Это была первая в мире внутриматериковая антарктическая станция.
В декабре 1956 года и январе 1957 года к «Мирному» подошли суда новой экспедиции, которая построила ещё две внутриматериковые станции: «Восток» и «Комсомольскую». В конце 1957 года в Антарктиду прибыла третья экспедиция, после которой заработали базы «Советская» и «Полюс недоступности», а станция «Восток» была перенесена в район Южного геомагнитного полюса, на расстояние более 1400 километров от берега.
Даже сегодня, в XXI веке, это расстояние по антарктическим понятиям является запредельным для любого транспортного сообщения в зимние месяцы на южнополярном материке. При морозах, близких к минус 90°С, никакое сообщение со станцией «Восток» невозможно. Зато сегодня известны практически все климатические, географические и другие особенности этого маршрута. А тогда первые санно-гусеничные поезда на пропашных тракторах С-80 с прицепами, сваренными из обычных металлических труб, шли буквально в космическую неизвестность. Шли при том, что учёные-метеорологи не исключали на куполе Антарктиды запредельно низкие температуры до минус 100°С и даже ниже.
Такими стремительными темпами советские полярники начинали исследование шестого континента. Уже через три года после первой высадки на берег ледового материка внутри него работало пять советских станций. Благодаря их деятельности было получено общее системное представление о метеорологическом режиме и геофизических явлениях в глубине Антарктиды.
На пике активности постоянно действующей Советской антарктической экспедиции всего в Антарктиде работало восемь круглогодичных советских станций. Личный состав экспедиции, остававшийся на зимовку, составлял 180 специалистов, а летом работало до 450 человек. Советская антарктическая экспедиция, знаменитая САЭ, наряду с Антарктической программой США стала одним из крупнейших исследовательских проектов в южнополярной области Земли.
После вечернего чая, по корабельному распорядку в 21 час, когда не нёс радиовахту, я наконец-то предоставлен сам себе. Теперь можно продолжить желанное дело вести дневник. Но не тут-то было. Виктор Родинка уже который день продолжает разбираться со своими операторскими прибамбасами, сортируя их, что-то относя в судовую фотолабораторию, на ходу что-то ремонтируя, при этом осыпая авторов конструкций и изготовителей очередного фотовидеоаппарата чисто мужскими «комплиментами», нетрудно догадаться какими. Но это было только начало. А что я услышал, когда пошла работа в штормах, на ледяных ветрах, под потоками вертолётных струй И больше всего доставалось кинокамере «Красногорск».
Проблему освобождения жизненного пространства в каюте решили быстро. В четыре руки перенесли все операторские коробки в достаточно просторную судовую фотолабораторию, оставив их там вместе с кинооператором. И каюта сразу приобрела непривычный простор и уют.
Тут будет уместно рассказать чуть подробнее о нашей моряцкой квартирке. Своими размерами она была, конечно, поскромнее, чем капитанская каюта Беллинсгаузена на «Востоке». Три шага в ширину, четыре в длину. При входе (дверь обязательно открывалась внутрь, чтобы при быстром затоплении судового коридора ты всегда мог покинуть каюту) слева встроенный в переборку (стену) шкаф для одежды и спасательных поясов, справа раковина с бачком для технической воды, шкафчиком для туалетных принадлежностей и небольшим зеркалом. Вся эта конструкция закрывалась ширмой.
Делаем следующий шаг. Справа диван, одновременно выполняющий роль кровати. Над ним другой диван, подвесной, всегда притянутый к правой переборке прочной цепью. Каюта эта считалась одноместной, а «вторая полка» предназначалась для незапланированного пассажира. Нетрудно догадаться, что она досталась мне, тогда ещё молодому капитан-лейтенанту, а нижний диван, конечно, ветерану флота.
Делаем третий шаг. И садимся в рабочее кресло за рабочий стол небольших размеров. Часть этого стола уже занята моей пишущей машинкой. Она на резиновых подушках, что при незначительной качке позволяет ей удерживаться на одном месте, а в штормовую погоду её приходилось убирать в рундук (ящик под диваном). Хотя бывали случаи, когда я, находясь при начинающемся шторме на ходовом мостике или в радиорубке, вспоминал о забытой на столе машинке слишком поздно. Тогда находил её катающейся по палубе (полу каюты). Тогда Виктору Родинке приходилось чинить мою долготерпеливую машинку. Но ничего, выдержала испытание морем старенькая гэдээровская «Эрика».
Над столом наглухо закреплена книжная полка практически с точно такими же, как в каюте Ф.Ф. Беллинсгаузена, закладывающимися брусками, чтобы при качке книги не вываливались. Стеклянным полкам здесь не место. Если от сильного удара волны сама полка не слетит с креплений, то какой-нибудь летающий по каюте предмет обязательно влетит в эту стеклянную полку. У нашего соседа электромеханика Саши Сёмина в точно такой же каюте во время шторма в сороковых «ревущих» широтах сорвало плохо закреплённый рядом с книжной полкой телефон в пластмассовом корпусе и вдребезги разбило о входную дверь. Когда замеряли высоту точки удара телефона в дверь и высоту его крепления на переборке, они оказались равными.
Прямоугольной формы иллюминатор выходил на четвёртую шлюпочную палубу. И мы с Родинкой, если в это время были в каюте, могли наблюдать тренировки боцкоманды по аварийному спуску на воду баркасов. Иногда командир «Владимирского» привлекал к тренировкам по сигналам аварийной тревоги весь личный состав судна, включая и членов экспедиции. Тогда мы с Родинкой, облачившись в спасательные жилеты, бежали по строго определённому маршруту в строго определённый баркас, в котором быстро и без суеты занимали строго определённые нам места.
Вот, в общем-то, и всё жизненное пространство нашей каюты. Правда, при определённых условиях оно могло трансформироваться.
В южнополярной области Мирового океана шторма не такие, как в северных широтах. Здесь, если ты вошёл в циклон, то не надейся, что через пару-тройку дней из него выйдешь. В «ревущих» сороковых и особенно в «неистовых» пятидесятых не зря же их так назвали мореплаватели циклоны, которые часто шли по океану один за другим, не выпускали нас за границы своей периферии неделями. А надо было не только работать, но ещё и как-то отдохнуть. Ведь без сна человеческий организм деградирует и теряет работоспособность очень быстро.
Популярные лекции на эти темы мой сосед по каюте Виктор Родинка начинал читать мне неустанно и беспрестанно, как только «Адмирал Владимирский» входил в очередную штормовую зону. Качку Витя переносил тяжело. Днём Родинка боролся со своим состоянием, то усаживаясь в закреплённое по-штормовому рабочее кресло (оно было жёстко притянуто металлической растяжкой к палубе), то устраиваясь на своём диване. Но при этом, чтобы постоянно не сваливаться с дивана на палубу, ему приходилось руками держаться за стол и одновременно ногами упираться в умывальник.
Но вот наступала ночь, время сна. Самое мучительное время. При сильной качки яркий румянец на Витиных щеках размером с яблоко скукоживался до размеров действительно родинки, а лицо приобретало иссиня-жёлтый оттенок. Глаза выражали глубокую тоску и абсолютное безволие. Тем не менее, мобилизуя остатки воли, ему приходилось принимать решение: как же всё-таки поспать? И Родинка его принимал. Он снимал рабочее кресло с крепления по-штормовому и опрокидывал его на бок. Свой ночной матрас сбрасывал с койки на палубу. Притаскивал из фотолаборатории часть отнесённых туда ящиков. И из всего этого создавал конструкцию, которая служила его телу, впоследствии уложенному на матрас, распоркой между рундуком, столом, противоположной переборкой и шкафом. Причём настолько надёжной, что тело оставалось без движения при любой качке бортовой или килевой. Теперь вроде бы порядок
Но наступало время мне заступать на ночную радиовахту. Спускаясь со своей «второй полки», я не видел никакой возможности встать ногами на палубу, чтобы не наступить на расклиненное тело коллеги или не нарушить Витину «штормовую» конструкцию. Вот так мы и сосуществовали. В общем-то без обид и упрёков. Экспедиция долгая. Со временем всё притёрлось.
А что же мой походный дневник?..
Дневники бывают разные. У одних это просто хроника. У других яркие краски, глубокие впечатления. У третьих дневники-раздумья. К сожалению, ничего неизвестно о дневниках знаменитого Джеймса Кука. Но как бы без них он написал книги о своих кругосветных плаваниях? До этого никогда не занимавшийся литературной деятельностью капитан Кук создал увлекательные, умные, образные повествования.
Скрупулёзно заносил в свои походные тетради события каждого минувшего дня капитан 2 ранга Беллинсгаузен. На первый взгляд, педантично, бесстрастно. Но в результате потомкам осталась книга, в которой, по словам, Константина Паустовского, сквозь скупость слов неожиданно прорывается восхищение мрачной красотой Антарктиды и величием русского матроса.