Именно эта книга и будет как бы нашим путеводителем по тому маршруту, которым прошли шлюпы «Восток» и «Мирный» и который через 163 года должны были повторить океанографические исследовательские суда «Адмирал Владимирский» и «Фаддей Беллинсгаузен». Повторить, чтобы поставить точку в доказательстве приоритета русских мореплавателей в открытии Антарктиды. Это книга Ф.Ф. Беллинсгаузена «Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света в продолжение 1819, 20, 21 годов, совершённое на шлюпах Востоке и Мирном» (М.: Географгиз, 1949.).
На борту нашего судна было несколько экземпляров этой книги, по которой мы сверяли не только свой маршрут, но и свои впечатления от увиденного и испытанного с разницей в более чем полтора века. Но на судне не было первого издания записок великого мореплавателя, вышедшего в Санкт-Петербурге в 1831 году, с которым мне довелось познакомиться гораздо позже. Поэтому для пущей исторической достоверности все строчки, написанные в своё время рукой первооткрывателя шестого континента и далее цитируемые здесь, мной будут взяты из первого издания 1831 года, которое сохранилось до наших дней и на своей титульной обложке называется так:
«Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света, в продолжении 1819, 20 и 21 годов, совершенныя на шлюпах Востоке и Мирном под начальством капитана Беллинсгаузена Командира Шлюпа Востока.
Шлюпом Мирным Начальствовал лейтенант Лазарев.
Изданы по высочайшему повелению.
Часть первая.
СанктПетербург,
в типографии Ивана Глазунова.
1831. 4 »
Обращая внимание на дату издания, сразу задаёшься вопросом: а почему об эпохальном открытии миру было объявлено только через десять лет после возвращения экспедиции из антарктического плавания? Да к тому же тираж «Двукратных изысканий» был всего 600 экземпляров и только на русском языке, а за границу, понятно, не вывозился. Тут надо знать главного виновника умолчания о подвиге мирового значения, совершённом русскими мореплавателями.
Готовил экспедицию для обретения «терра аустралис инкогнита» русский император Александр I. Он, как и капитан-командор Иван Крузенштерн, придавал ей огромное значение. В историю государства Российского Александр I вошёл под вторым именем «Благословенный», наречённый так русским народом. Это при нём Россия побеждала во всех войнах и, не теряя ни пяди земли, только расширяла свои границы.
Император сам побывал на флагманском корабле экспедиции шлюпе «Восток», который в это время стоял на якоре на кронштадтском рейде. Интересовался всеми деталями готовности обоих кораблей и моряков к столь грандиозному плаванию в неизвестность. А на следующий день после посещения «Востока» пригласил капитана 2 ранга Беллинсгаузена и других офицеров в свой дворец в Петергофе для последних напутствий и торжественных проводов с царским благословлением.
По возвращении из трёхлетнего плавания в своих записках Фаддей Фаддеевич с благодарностью вспоминал участие Александра I в подготовке экспедиции: «Мы чувствовали в полной мере сию Высочайшую милость и участие, которое ГОСУДАРЬ изволил принимать в нашем положении, предупреждая недостатки могущие встретиться в столь многотрудном, продолжительном плавании5». .
Плоды же великого «обретения» достались уже другому самодержцу Николаю I, при котором, по мнению историка С.М. Соловьёва, в стране воцарилось «невежество, произвол, грабительство». Современники называли своего императора «Дон-Кихотом самодержавия, страшным и зловредным», исходом тридцатилетнего царствования которого стали «всеобщее оцепенение умов, глубокая деморализация всех разрядов чиновничества». А гвардейские офицеры просто ненавидели своего императора за его ограниченность и жестокость. Это по велению Николая I в армии на десятилетия установилась палочная дисциплина, когда буквально ежедневно забивали палками до смерти по нескольку даже незначительно провинившихся солдат.
Поэтому неудивительно, что неоднократные обращения к государю начальника антарктической экспедиции с нижайшей просьбой об издании своей книги о множестве географических открытий оставались без внимания оного. Шли годы, книгу не издавали, но при этом не было ничего официально объявлено ни в Старом, ни в Новом Свете о вновь «обретённых землях» в южнополярной области Земли. В итоге плоды усилий русских моряков во время трёхлетнего «плавания к Южному полюсу» пожинали всякого рода авантюристы. Русские имена, данные Беллинсгаузеном и Лазаревым многочисленным открытым островам, английскими географами были изъяты из карт и заменены на иностранные
Начальник нашей экспедиции вице-адмирал Владимир Ильич Акимов с книгой Беллинсгаузена, можно сказать, не расставался. Практически каждый день, спускаясь из своего адмиральского салона в конференц-зал на утренний доклад, он держал под мышкой папку с документами, в которой обязательно лежала эта книга. Нередко я видел Владимира Ильича с книгой «Двукратные изыскания» на командирском мостике, где он, зайдя в штурманскую, садился вместе со штурманами за современные карты и лоции и обязательно сверял нашу маршрутную прокладку с записками первооткрывателя. Акимов часто повторял: мы должны точно соблюсти маршрут «Востока» и «Мирного», а потом показать и доказать наложением двух маршрутов: где, в какой точке и когда Беллинсгаузен впервые подошёл к материку и увидел «матёрый лёд», то есть сам материк!
Книга «Двукратные изыскания» издания 1949 года, конечно, была и у меня. И она словно бы подталкивала к рабочему столу, к моей заветной дневниковой тетради. Но у меня, кроме дневниковых записей, была другая, профессиональная задача: систематически отправлять в редакцию своей газеты «Флаг Родины» корреспонденции и репортажи о ходе экспедиции. Ждали там и объёмные очерки об интересных её участниках. «Флаг Родины» ежедневная газета Черноморского флота формата «Правды», поэтому очень «прожорливая», сколько ни отправляй информации, ей всё мало.
А тут стало известно, что в Средиземном море состоится рандеву «Адмирала Владимирского» с военным транспортом «Тургай». Такой случай упускать нельзя. И я предложил Виктору Родинке сделать фоторепортаж о первых походных буднях экспедиции. Ведь фотоснимки с морей морзянкой не передашь, надо было отправлять только оригинальные отпечатки.
Снимать предстояло много. Для начала я планировал показать три темы работу ходового мостика, машинного отделения и камбуза. Виктор тут же трансформировал моё предложение таким образом, что я его устыдился. На язык житейской мудрости было переведено буквально следующее: с камбузом подружиться, конечно, хорошо; у старшего механика все мастеровые люди и баня; ну а контакт с «кэпом», само собой разумеется, важен в любом случае. В этом был весь Витя Родинка, который с шуткой никогда не расставался.
Трап палубой выше, ещё один трап на следующую палубу, коридор. Опять два трапа наверх и снова для меня после боевых кораблей непривычно длинный и широкий коридор. До ГКП (главного командного пункта) так по-другому называется ходовой (командирский) мостик надо пройти ещё две лаборатории и лабиринт выгородок. Ну и махина этот «Владимирский». Если его сравнивать с пассажирским поездом, то придётся представить несколько составов, связанных между собой и закрученных в одну гигантскую спираль. Скажем, по количеству лабораторий и условиям работы в них он может соперничать с научно-исследовательским институтом. Об этом мне говорил хорошо знающий предмет научный руководитель экспедиции контр-адмирал Лев Иванович Митин.
Командира «Адмирала Владимирского» мы нашли на правом крыле ходового мостика. По всему было видно, что капитан 2 ранга Роман Пантелеймонович Панченко не очень-то обрадовался нашему приходу. Выслушал мои предложения, одобрил идею репортажа о первых походных буднях, пообещал все результаты наших трудов передать на «Тургай», который возвращался в Севастополь из зоны боевой службы в Средиземном море, но сам фотографироваться категорически отказался. Без объяснений. Хотя мне они были и не нужны. Я и до этого знал, что командиры кораблей, что называется, головой отвечающие за ход и исход плавания, никогда не фотографируются перед самим плаванием или в его начале. Это очень дурная примета, которая почему-то очень часто сбывается.
Ну и ладно. Обошлись общими планами ходового мостика, портретами вахтенного офицера и вахтенного рулевого, уже не спрашивая их согласия. Закон морской службы: если командир одобрил, то у матросов нет вопросов.
Центральный командный пост (ЦКП) машинного отделения, а правильнее сказать, ЭМЧ электромеханической части судна (моряки изъясняются в основном им понятными аббревиатурами, и в этом случае моряк сказал бы кратко: ЦКП ЭМЧ) встретил нас полумраком, таинством стрелок многих приборов, разноцветно мигающих индикаторов и крепким рукопожатием вахтенных механиков Бориса Петровича Шестакова, Александра Александровича Сёмина и вахтенного электрика Сергея Никулкина. Пока мы знакомились, в ЦКП спустился командир ЭМЧ капитан 2 ранга Михаил Николаевич Головейко. В ответ на наше предложение сделать репортажную съёмку несения ходовой вахты в машинном отделении он несколько смущённо посмотрел на остальных: мол, как люди скажут, так и будет
Прямой взгляд Бориса Петровича говорил: если надо, так давайте начинать. Сан Саныч, как все в команде звали Сёмина за высокий профессионализм и многоопытность, хотя ему только перевалило за тридцать, попытался найти предлог, чтобы увильнуть. А Сергей Никулкин, вчерашний матрос срочной службы Черноморского флота, не обратил никакого внимания на наши слова или сделал вид, что нас не слышал, и продолжал неотрывно следить за показаниями приборов.
Таковы были первые впечатления. Нам ещё предстояло узнать этих людей в деле, причём в самых экстремальных ситуациях в Антарктике. Это уже позже мы узнали, что, когда второй механик Шестаков на вахте, в машинном отделении исключена любая неожиданность. О нём не в шутку, а всерьёз говорили: как бы крепко Петрович ни спал в своей каюте, если какой дизель неверно застучит, тут же проснётся и бегом в ЦКП.
Сёмин значительно моложе Бориса Петровича, у которого морской стаж перевалил уже за четверть века. Но если у них случался профессиональный спор, то всегда на равных. Шестаков ценил второго электромеханика за знание дела и не раз, бывало, советовался с ним. И как он сам говорил: «Не потому, что не знаю. А потому, что хочу ещё раз проверить себя. Молодые механики ещё много чего не знают, что знаем мы. Но и мы зачастую не можем знать, что знают они. А каждое новое знание для нас, механиков, дорогого стоит».
Наши с Сёминым каюты оказались рядом. И в походе я открыл для себя в этом человеке много интересного. Сан Саныч удивлял разносторонностью и глубиной своих увлечений. К примеру, в его каюте была необозримая коллекция кактусов, приобретённых в разных странах или выращенных уже здесь же, на судне, в длительных плаваниях. О каждом кактусе он мог рассказывать так долго, что, казалось, знает о нём всё. А по вечерам, когда электромеханик не был на вахте, за переборкой слышалась музыка. Удивительно, но факт: за все месяцы плавания ни одна из мелодий не повторилась настолько большой оказалась коллекция музыкальных записей, подобранных и сделанных самим Сёминым на его стареньком, ещё первых выпусков магнитофоне «Днипро».
У нас на «Адмирале Владимирском» почти в каждой каюте были купленные в заморских странах стереомагнитофоны-кассетники. А у Сёмина не было «кассетника». Он на своём допотопном «Днипро», которому от роду добрых четверть века, добился такого чистого звучания, какого я ещё не слышал на отечественных катушечниках. У Сан Саныча множество цветных слайдов и кинолент, отснятых им самим в дальних плаваниях и турпоходах. Увлечение туризмом из всех его увлечений, пожалуй, самое страстное. Он заразил им очень многих на «Владимирском», в результате на судне появился свой турклуб, председателем которого был единодушно избран Сёмин.
А ещё я в Сёмине встретил большого, даже, можно сказать, самоотверженного автолюбителя. Мне рассказали его друзья по турклубу незатейливую историю. Не так давно Сан Саныч купил за относительно небольшие деньги старенький разбитый «Москвичок», на что друзья-товарищи отреагировали однозначно: да тебе никаких денег не хватит, чтобы это корыто поехало. Тогда Сёмин незлобно отмахивался: я никому не собираюсь платить, всё сделаю сам. И сделал. Когда приехал на отремонтированном и покрашенном 412-м на причал и продемонстрировал сверкающий внешний вид и работу двигателя, друзья-товарищи ахнули: ну ты, Сан Саныч, даёшь
Казалось бы, ну какая тут связь: музыка, кактусы, авто? Да, никакой. Просто увлечённо живёт человек.
Командир всех механизмов на судне (на гражданском сленге стармех, или попросту дед) капитан 2 ранга Михаил Николаевич Головейко оказался весьма интересным собеседником. Впоследствии мы нередко засиживались за вечерним чаем «по-домашнему» в его просторной каюте. Он показывал свои работы. Это были, по авторитетной оценке нашего художника Владимира Яркина, неплохо выполненные маслом картины и акварели. Обсуждали с Михаилом Николаевичем ранее прочитанные книги, горячо спорили на темы командирской справедливости, разной правды для больших руководителей и рядовых исполнителей, карьеризма на флотской службе. В общем, нам обоим было вместе интересно. Несмотря на разницу в возрасте и офицерском звании. У Михаила Николаевича есть богатый жизненный и флотский опыт, а у меня немалый профессиональный навык общения с разными людьми непростых флотских судеб, встреч с различными служебными коллизиями, в которых приходилось тщательно разбираться, чего требовала моя профессия.
Ещё не зная, зачем мы пришли на камбуз, шеф-кок «Адмирала Владимирского» Александр Лаврентьевич Окропилашвили по-кавказски гостеприимно распахнул перед нами двери в варочный отсек. Уговаривать Лаврентьевича на фотосъёмку долго не пришлось. Однако, согласившись с нашим предложением, он неожиданно куда-то исчез. А буквально через пару минут появился вновь, только уже без поварского колпака и белого халата, а в парадной куртке с погонами и в форменном берете. Пришлось объяснять, что мы должны сделать снимок так называемого производственного плана, поэтому нужно вновь надеть спецодежду.
Ай-ай-ай Что скажут в Цхалтубо, горячо возражал он. Окропилашвили не моряк, а кухонный рабочий?! Я уже семь лет плаваю и очень жалею, что впервые пришёл на корабль только в сорок семь лет
Сделали два варианта снимка: Окропилашвили моряк и Окропилашвили кок. И, как мы узнали позже, эти два качества в нём неразделимы. Он оставил зарплату шеф-повара дорогих ресторанов, чтобы увидеть мир, и после этого всегда оставался верен морю. А ведь являлся поваром высшей квалификации. Учился и экзаменовался в специальных учебных заведениях Тбилиси, Пятигорска, Москвы, имел диплом мастер-повара, который высоко ценился у рестораторов.