Судачили также, что Гудомаров-младший, вероятно, тронулся умом. На такую мысль наводило его творчество. Чиновников в своих опусах он мило величал казнокрадами. Губернатора старым хрычом и выжившим из ума старцем, которому давно пора на свалку истории. Вы, конечно, понимаете, что я недостаточно красочно передал содержание как разговоров о газете, так и содержание газеты. На фоне того, что на самом деле позволял себе Гудомаров-младший, выражение «старый хрыч» для губернатора звучало, как ласковое прозвище. Одно неоспоримо Гудомарову-младшему в рекордно короткий срок удалось добиться некоторой известности в определенных кругах, хотя такая слава сомнительна.
Широкому кругу читателей он был плохо знаком. А вот в кулуарах власти о нем сначала заговорили, потом запретили говорить. Запрет был неофициальным. Но все приближенные к власти люди о нем знали, как и о том, что последует, если запрет нарушить. Имелась в нашем заповедном регионе такая особенность административной системы. Если попал в опалу губернатору, то спустя пять минут об этом знал не только ночной сторож отдаленного сельсовета, но и только что появившиеся на свет щенки сторожевой собаки. Неписанные правила гласили: с опальными нельзя разговаривать, о них нельзя разговаривать и надо докладывать обо всех, кто разговаривает с опальными, и кто разговаривает про опальных.
В общем, о Гудомарове-младшем если и говорили, то шепотом и в узком кругу доверенных лиц. Однако газету читали, хотя многие предавались новому удовольствию тайком. Лично я в то время надо всем этим добродушно посмеивался. Передергивало меня только в те редкие моменты, когда в голове вдруг проносилась ужасающая мысль. Ведь и я мог стоять в одном ряду с Гудомаровым-младшим, если бы поддался его напористости и кровью подписал бы вербовочный договор, впоследствии окропив его и горькими слезами. В самой глубине души я сочувствовал этому человеку и уважал его бесстрашие. Столь рьяно бросить вызов устоям власти мог, безусловно, только невероятно решительный и мужественный человек.
Одного не хватало Гудомарову-младшему журналистов. Статейки он явно пописывал сам. Все отмечали это по стилю. Гудомаров-младший никогда прежде не трудился журналистом. Занимался коммерческими делами. Кочевал по печатным изданиям и разным фирмам, куда его принимали на работу в минуту умопомрачения начальства. По слухам, за карьеру он успел довести до банкротства три газеты и двух редакторов до инфаркта.
Третий нашел спасение в злоупотреблении алкоголем, благодаря чему, видимо, и выжил. Несмотря на зловещую славу, Гудомаров-младший долго не сидел без дела. Всплывал то в одном учреждении, то в другом, в разных качествах, но всегда при хорошей должности. Такие индивиды встречаются в каждом городе. А вот откуда они берутся, и за что небеса отмечают их таким талантом, это для меня загадка.
Пером в печатных изданиях Гудомаров-младший ранее не скрипел. И потому вместо статей у него выходили тексты, сгодившиеся бы для выступлений на митингах. Тексты делали газету боевым листком, накропанным изрядно подвыпившим агитатором. Ходил слух, будто Гудомаров-младший пытается нанять репортеров, но никто к нему на пушечный выстрел не подходит. И не удивительно. В наших реалиях устроиться на работу в оппозиционную газету все равно, что добровольно взойти на плаху. Тебя внесут в черный список. И пока губернатор не отойдет в мир иной, другой работы, кроме как в оппозиционной газете, тебе не найти. А в оппозиционных газетах наш регион, как я, кажется, упоминал, испытывал известный дефицит. На сей рынок Гудомаров-младший ступил первым, и под ногами его была не твердая почва, но зыбкий песок.
Порой, я искренне сочувствовал первопроходцу. Но у меня и мысли не возникало о том, чтобы помочь ему решить кадровую проблему. Хотя я обладал, не в пример ему, некоторыми связями в репортерских кругах. И вот наступил день, многое изменивший в моей судьбе. Начинался он так, как начинались многие дни моей жизни. После обычного моциона я вышел из дома и пешком отправился на работу. Обычно путь занимал полчаса. За это время я успевал встретить нескольких знакомых, в основном, коллег-журналистов, поприветствовать их, а с некоторыми переброситься парой слов и вместе дошагать до редакции.
Так было и на этот раз, за тем исключением, что никто не ответил на мои приветствия и не выказал желания переброситься парой слов. Будто сговорившись, знакомые вели себя одинаково странно. Заметив меня на улице, они замирали. Волосы у них оживали, как в рекламе шампуня, превращающего сухие безжизненные волосы в мокрые и шевелящиеся. Глаза покидали привычное место и выкатывали из орбит. Челюсть отпадала с таким грохотом, будто товарный поезд на предельной скорости пронесся по расшатанному стальному мосту, под которым вы решили укрыться от грозы.
Пробыв в таком состоянии несколько секунд, знакомые невероятным усилием вырывали себя из оцепенения, резко разворачивались, и, придерживая не желающую захлопываться челюсть рукой, бросались в ближайшую подворотню. А то и перебегали через проезжую часть, не обращая внимания на бешеный поток автомобилей и юрко лавируя между ними. Иные улепетывали по улице так отчаянно, будто во время безмятежной полуночной прогулки по кладбищу вдруг встретили четырех восставших из могилы мертвецов, решивших от скуки смертной переброситься в карты.
Первые два-три знакомых позабавили своим поведением. Однако когда их число перевалило за десяток (а в тот день знакомые попадались так часто, словно сами желали попасться мне на пути), в душу мою закрались смутные подозрения. Знаете, бывают моменты, когда начинаешь предчувствовать нехорошее. Например, когда пытаешься проскочить железнодорожный переезд на четвертой скорости, но двигатель машины глохнет прямо на рельсах.
Думаешь, ничего страшного, заведу двигатель и поеду. Тут раздается приветственный гудок тепловоза, а двигатель чихает и отказывается заводиться. Пытаешься открыть дверцу и выбраться, однако выясняется, что ее непостижимым образом заклинило. Новый гудок тепловоза раздается громче первого и более возбужденно, с явными нотками охотничьего азарта, что свидетельствует о его приближении. Тут в душу и закрадывается смутное предчувствие беды. Так было и со мной в тот раз.
Снедаемый самыми мрачными предположениями, я дошел до первого попавшегося дома и нырнул в первый попавшийся подъезд. Благо, входная дверь в него не была снабжена кодовым замком. В подъезде было темно и отвратительно пахло. Поэтому я решил как можно скорее покончить с делом, ради которого и зашел в то жуткое место. Я намеревался внимательно проверить ширинку на брюках, поскольку подозревал: люди шарахаются от меня по той простой причине, что она расстегнута.
В жизни мне уже доводилось попадать в подобные пикантные ситуации. И хотя раньше публика не разбегалась, как тараканы на кухне, когда среди ночи включишь там свет, а, в худшем случае, уничтожающе хихикала, я не исключал того, что времена и нравы могли измениться с тех пор, как я в последний раз появился в обществе с расстегнутой ширинкой. Поэтому решительно потянулся рукой к замку-молнии.
Не успел дотянуться, как позади меня раздался странный звук, будто крепкую простыню сильными руками разорвали пополам. Вслед за тем в смраде подъезда закаркал старушечий голос. Почувствовал я себя столь же приятно, как крадущийся ночью к сейфу с секретными документами шпион, за спиной у которого раздался щелчок взведенного курка, и неотвратимая судьба голосом шефа контрразведки поинтересовалась: «Так, говорите, вы тут автобус ждете?».
Ты что это там делаешь? спросила старушенция с такой интонацией, будто заранее знала ответ, и вопрос задает лишь из вежливости, чтобы соблюсти формальности перед казнью.
От неожиданности я застыл и, откровенно говоря, растерялся. Ведь нечасто попадаешь в ситуацию, когда к тебе в темном, чужом и пропахшем испражнениями подъезде внезапно обращается незнакомая женщина, пусть и потерявшая товарный вид, а ты в это время безмятежно тянешься к молнии на брюках. Я мгновенно обратился к опыту прожитых лет, но, сколько там не рылся, так и не смог найти ничего хотя бы схожего с тем положением, в котором оказался. Между тем, старушка встрепенулась и перешла в решительное наступление. Судя по ее поведению, она не первый раз сталкивалась в темном подъезде с мужчиной, который подозрительно ведет себя у стенки. Преимущество было на ее стороне. У меня, в отличие от нее, не хватало боевого опыта.
Ты что это там делаешь, я тебя спрашиваю?! прошипела она так, будто сотни тысяч гадюк, собранных в боевую фалангу, одновременно крикнули «Ура!» на своем змеином языке; затем неожиданно перешла с шепота на тот противный ультразвук, которым, как я читал в каком-то желтом таблоиде, на псарнях живодеры умерщвляют собак. Ах ты, негодяй! Вот я тебя и поймала! А я все думала, кто тут гадит? А это, оказывается, интеллигент к нам повадился. А еще такой приличный с виду мужчина!
Пока она продолжала сыпать укоризненными фразами, я оглянулся и оценил дислокацию сил. Старушка она оказалась маленькой и сухонькой, хотя лица ее я отчетливо разглядеть не смог, так вот старушка раскачивалась, будто сомнамбула, на площадке первого этажа рядом с открытой дверью в квартиру, в которой, видимо, и поджидала меня последние сорок-пятьдесят лет, прильнув к дверному глазку. И теперь, когда я, наконец, родился, вырос, окончил вуз, поступил на работу и угодил в ее сети, пенсионерка явно намеревалась скальпировать меня, для чего вдруг истошным голосом начала звать какую-то Маню.
Интуитивно я осознал, что Маней окажется еще одна злобная пенсионерка с огромными клыками, торчащими изо рта, как у известной героини народных сказок. Такие персонажи встречаются в нашем городе на каждом шагу. Стоит только заговорить о повышении тарифов на услуги ЖКХ, как они сами появляются рядом, вырастая, как поганки. Я мгновенно смекнул, что из рук двух разъяренных пенсионерок вырваться сложнее, чем из рук одной. И решил пусть и бесславно, но стремительно и своевременно покинуть поле разгоравшейся брани.
Извините, смущенно пробормотал я и выскочил из подъезда бодрым галопом, взбрыкнув копытами, как застоявшийся в стойле скакун.
Взвыв от досады и негодования, старушка бросилась за мной, одним прыжком преодолев лестничный пролет. Не оставалось иного, кроме как на глазах у изумленных прохожих рысью двинуться на юго-запад, стараясь максимально увеличить отрыв от престарелой преследовательницы. Первые двадцать метров мне не удавалось уйти в отрыв. В какой-то критический миг даже показалось, что старая бестия вот-вот нагонит, запрыгнет на шею и вонзит острые пятки в мои вздымающиеся бока. Но силы старушечьи оказались не безграничны, и она была вынуждена прекратить преследование.
Я же продолжал бежать так, что уши мои развевались и хлопали на ветру, а пятки время от времени шлепали меня по затылку. Признаюсь, что в тот момент я был немного взволнован. Именно волнение помешало мне услышать дословно все, что рассказывала о нашей встрече зевакам старушка. Память сохранила лишь пару обрывков фраз, что-то типа: «и тут я вижу, как он достает из штанов свою интеллигенцию» и «а еще он говорит, молчи старая, а то прибью».
Пять кварталов спустя волнение отпустило меня. Я перешел с бега на ходьбу и утер рукой взмыленный лоб. Чувствовал себя так, будто только что спасся бегством от ревущего локомотива, причем удирал от него по шпалам и только через двадцать километров погони догадался с них спрыгнуть. В общем, те, кто удирал по шпалам от несущегося на крейсерской скорости локомотива, меня поймут.
На работу я пришел в дурном настроении. А кто бы пришел не в дурном, если бы знал, что половина населения города от него шарахается, как лань от гепарда, а вторая половина только и судачит о том, как благочестивый с виду человек тайком в темном подъезде хватается за свою интеллигенцию? Словом, на душе было скверно, и вскоре мои опасения в том, что неприятности только начались, к сожалению, полностью оправдались.
Я теряю работу
А теперь настал черед познакомить вас с Гудомаровым-старшим. Он оказался единственным сотрудником редакции, который не сбежал при моем появлении, словно робкий первоклашка, узревший на горизонте школьного хулигана. Напротив, будто жаждал встречи со мной. Остальные вели себя примерно так же, как и знакомые, встреченные по пути на работу. Сидевший на входе охранник, увидев, как я вхожу в дверь, ловко проглотил дымящуюся сигарету и нырнул под стойку, наотрез отказавшись вылезать, пока я не исчезну из виду. На лестничной площадке я столкнулся нос к носу с уборщицей. Почтенная женщина преклонных лет, волоча ведро и швабру, медленно спускалась по лестнице, тяжело дыша. Даже на пути вниз каждый шаг давался ей с трудом.
Узрев перед собой меня, она побелела, развернулась на сто восемьдесят градусов и взлетела обратно по лестнице так стремительно, как, должно быть, не взлетала и по менее крутым лестницам во времена своей молодости, спеша на свидание к любимому кавалеру. Надо сказать, что передвигалась уборщица с громким звуковым сопровождением, так как попутно яростным ревом оповещала редакцию о моем появлении. Вероятно, благодаря ее стараниям здание словно вымерло. Поэтому я поднялся по пустой лестнице, прошел по пустым коридорам и первого человека встретил только в своем кабинете.
Это был студент-стажер, которого прикомандировали ко мне на несколько недель. Одну из них мы уже проработали вместе, и отношения у нас сложились прекрасные. Студент таскал мне из столовой обеды. А я позволял ему бить баклуши, обещая поставить зачет по практике, лишь бы он не мешал. Словом, если кто и должен был быть в редакции настроен ко мне благожелательно, то лучше претендента на эту роль, чем стажер, не найти. Когда я вошел, прыщавый юнец повел себя, мягко говоря, возмутительно.
Сначала он перекрестился и попытался солдатиком сигануть в окно. Не сумев его открыть, так как рамы были старательно заклеены на зиму еще лет шесть назад, он вспорхнул на шкаф с такой непринужденной легкостью, будто в детстве ходил в спортивную секцию по прыжкам на шкафы и даже завоевал несколько наград на соревнованиях по этому виду спорта. Я начал ему выговаривать по поводу того, что неприлично так себя вести и запрыгивать на шкафы, пусть даже ты и находишься в редакции газеты. Ведь существует множество людей, которые не запрыгивают на шкафы, даже если их об этом попросить. Я попросил стажера брать пример с тех, кто не запрыгнет на шкаф ни за какие коврижки. Но не успел закончить нравоучение, как на столе задребезжал старенький телефонный аппарат.
Прорычавший в трубке голос принадлежал Гудомарову-старшему, с которым я вас сейчас, наконец, познакомлю. Кажется, я упоминал, что Гудомаров-старший приходится Гудомарову-младшему братом. Поставив их рядом, трудно заподозрить матушку-природу в том, что братьев она выпустила на одном конвейере, пусть и с разницей в десять лет. Гудомаровы походили друг на друга так же, как лемур походит на гризли. А, пожалуй, даже меньше.