Делюсь, что видела рекламу нового рыбного завода.
Как ты посмел конкурентам влезть в твою нишу?
А кто сказал, что это конкуренты? улыбается дядя. Моя новая компания, Карамель, можешь поздравить. Просто под другим именем, ещё одним. Ну знаешьчтобы людям казалось, будто они сами делают свой выбор, будто избранная ими торговая марка отличается от другой, хотя на самом деле всё штампуется на соседствующих заводах и выходит из-под крыла одного производителя.
Не хочешь встретиться завтра? предлагаю я. Слишком сумбурно. Неправильно. Пускай откажется.
Нет, не хочу, Карамель, роняет мужчина и наблюдает за моим резко переменившимся выражением лица. Ничего не подумай, но мы уже договорились о встрече с твоим отцом. Он велел не привлекать тебя, а потому если что я ничего не рассказывал. Рабочие моменты, скука. Ску-ка! Как с твоей учёбой?
Скука, подхватываю я.
Дядя был единственным в семье Голдман, кто не занимал ни одну из Палат. Когда-то он входил в Палату Производства, но опять же вышедшая из-под контроля антиреклама сыграла с ним злую шутку (плюс жалоба отца сопутствовала): дядю отстранили. Несмотря на это жил он хорошо, основной доход шёл с рыбных фабрик. Был ещё какой-то сторонний источник, но о нём никто не рассказывал. Несправедливо! Разве мне недостаточно лет, чтобы быть посвящённой во все дела Голдман?
Слышал, ты даёшь интервью на следующей неделе. Папка тобой гордится. И мать, хоть вида не подаёт.
Непохоже от слова совсем.
Они очень гордятся. Ты же Голдман старшая дочь. Ты уважаема среди родственников по праву рождения. Семью не выбирают, Карамель, запомни это, но даже в будущем, когда ты выйдешь замуж и создашь свою семью, кровь в кисель не обратится, родство будет родством. Мы всегда придём на помощь. Я всегда приду.
В тебе не сомневаюсь, дядя.
Его зовут Алмас Голдман и он абсолютно противоположен отцу. Начиная с внешности и заканчивая характером. В семье Голдман он вроде изгоя. Прогнанный из Палат, отдалившийся от управления. Но он северянин. Истинный. Кровный. Мыслями идеален. Про Голдман, бывает, так говорят: мы довольствуемся любой рекламой, даже отрицательной. Главное правило не портить имидж. Или в последний момент восстанавливать его. У дяди не получилось. Он наверняка думал, что я отвернусь от него подобно иным Голдман, но я убеждена, что особо умных и предприимчивых людей следует держаться они не ошибаются, ошибаются вокруг них. Отец отзывался о дяде так: «не думай, что тебе известны его тёмные стороны держись отстранённо, дочка, у каждого есть неявленная сторона луны». Какой была моя? А какая у отца? У матери? У сестры? У Ромео? У Ирис? Мне кажется, я открыта подобно распахнутой книге, мне кажется, я всем понятна. С одной стороны, это печально. С другой правильно. Секретов быть не должно, секреты по природе своей деструктивны.
До встречи, девочка. Увидимся в лучшее время, смеётся дядя.
Прощаюсь и обрываю связь, с закравшейся на сердце тоской падаю поперёк кровати и размышляю: что я скажу в своём интервью на следующей недели, как обращусь к иным гражданам, какую мысль постараюсь донести? Что вообще следует сказать дочери влиятельнейшей семьи современности, отличнице Академии и примеру подростков Нового Мира (так обо мне говорят в Вестнике, Ирис рассказывала)? Что бы я сказала прямо сейчас? Наверное:
Моя фамилия Голдман, и я жительница Северного района. Близится семнадцатый год, как я знакома с Новым Миром; вообразите, почти семнадцать лет я наблюдаю воочию, как он демонстрирует власть, незыблемую силу, порядок, статику и достаток. Районы исправно функционируют, Палаты и Суды работают на благо живущих в городе. Однако всё это было бы невозможно без управляющих вас. Собирающихся каждый день в Здании Комитета Управляющих для решения множества вопросов, для направления городской деятельности. Без нас инфраструктура падёт, без нас и наших идеальных взглядов и действий не будет существовать идеальный град, выстроенный на граде, но того мы никогда не узнаем, ибо не позволим деструктивному проникнуть в умы людей, не позволим случиться Коллапсу вновь. Мы сами Создатели будущего, мы творцы нашей судьбы. Благодаря нам город не только существует, но и процветает. Мы Боги. Мы Создатели.
События второго дня
«Мы ваши Создатели!» вторит голос над головой: слова разверзают город, а слоги рассыпаются и налипают на дороги, что скрещиваются паутиной.
«Мы будущее этого мира» продолжает говорящий. Я с трудом открываю плачущие от соли глаза и наблюдаю ухватывающую воду: она стремится обнять меня; ощущаю удар волны.
«И если вы живёте»
Вода наполняет лёгкие словно сосуд, но чья-то дрогнувшая рука не останавливается, а потому жидкость переливает через край, ощипывает, давит.
«дышите нашим воздухом»
Вскидываю руками к некогда молебному небу, но вместо того сталкиваюсь с бессердечной поверхностью воды.
«едите нашу пищу»
Я хочу закричать.
«смотрите на наше небо»
Кричу.
«Знайте! Без нас не будет вас»
Захлёбываюсь: ледяная жидкость взбирается и наполняет изнутри.
«Вы наши подчинённые, а мы Боги»
Тело обдаёт жаром; я чувствую: вот-вот вспыхну, загорюсь.
«Восхваляйте же своих Создателей!»
Открываю глаза.
Помню, что тонула. Помню ледяную воду и обжигающее нахождение в ней такое возможно? Сколько будет повторяться этот сон? Сон равно дефект. Из-за этой мысли весь учебный день не могу найти себе места. И весь учебный день избегаю Ромео, дабы он не докучал расспросами. Уроки идут без изменений скучно и стабильно, хоть это радует. Остаётся последняя дисциплина. Ромео, будь он неладен, выплывает из кабинета и двигается навстречу не спастись, беседы не миновать. Поправляю ворот рубахи и делаю глубокий вдох. Он ничего не поймёт, не заподозрит Ромео заискивает моего внимания сдаюсь, замираю, отвлечённо смотрю в сторону. И вспоминаю, как в том странном видении меня накрыло водой: ощущения были реальны. Волна захлестнула. Город тоже захлёстывал. Может, я боялась в нём утонуть? раствориться и потеряться, боялась, что меня накроет волной безызвестности?.. Нет, брось, ты же Голдман, а Голдман ничего не боятся. Да и чувство страха равно иным чувствам не может докучать высшим людям, людям с поверхности, Создателям.
Что-то случилось? интересуется (да, браво, он ничего не понял и не заподозрил) Ромео и чуть протягивается ко мне.
Отклоняюсь, выдерживая привычную (и разрешённую) дистанцию, после чего делюсь повторяющимся сном, который приходит в течение дня то ли воспоминанием, то ли наваждением.
Да, это звучит глупо, согласна, быстро роняю я.
Вовсе не глупо, всё в порядке, утешает Ромео. Ощущения не могут быть глупыми, ты так чувствуешь, и это твоё право.
Чувствуешь. Мерзкое слово. Игнорирую его и прошу:
Только не говори никому.
Обижаешь.
Слабо улыбаюсь. С Ромео комфортно: он всегда выслушивает; не всегда соглашается (а точнее никогда), но выслушивает определённо. И почему я опасалась беседы с ним?
А, вот почему. Последующее в его голосе беспокойство (или это забота?) мне не нравится вовсе; чувства есть удел низших людей, так прописано в Своде Правил, так учат в Академии. Чувства равно слабость, чувства равно уязвимость, чувства равно отклонение.
Не думала обратиться к врачу? роняет юноша.
Чего?
Без улыбки насмехаюсь:
Откуда столько наивности, Ромео?
Он встряхивает головой и сбежавший из-под геля черный волос прибивается обратно; словно заплатка встаёт на своё место. У Ромео шрам на виске, который он пытается скрыть чёлкой, и ещё один на щеке под глазом: едва заметный рубец. Не говорит об их появлении, только хмурится. Ромео часто хмурится. Мне нравится, нахожу это серьёзным.
Тебя должно волновать твоё здоровье, говорит Ромео.
Меня должны волновать часы рекламы, купленные отцом. И моя жизнь на поверхности. Больше ничего.
Юноша кивает будто соглашается. Но он не соглашается, вижу.
Хорошую репутацию заслуживают годами, плохую секундами, настаиваю я. Моя семья обладает хорошей репутацией.
А моя никакой, однако я тоже на поверхности, ещё и вместе с тобой, золотая девочка, предаётся спору Ромео.
О да. По этой причине мне пришлось ругаться с родителями, когда я выбрала в партнёры тебя, а не стала ожидать навязываемого ими и перспективами жениха. Ты должен понимать. Не должен забывать.
Ему не нравится, когда я напоминаю об этом. Но я напоминаю, потому что он вынуждает. Ромео не скудоумен по крайней мере, не всегда. Я беспокоюсь о нашей паре. Я беспокоюсь о своём имени ещё больше. Я беспокоюсь о себе. Но это не чувства лишь статика. Ты должен знать, как поступить правильно, и только здравый ум, рациональность мышления и зрелость поступков позволят тебе остаться на поверхности.
Тебе не кажется, что твой парень просто идёт в комплекте к образу идеальной девочки? Я живой, не замечала? Не пытайся стыдить, сама выбирала.
Тебя задела правда? Будь готов, что люди попытаются вскрыть твои гнойники, дабы преуменьшить боль своих. Но мы не можем позволить себе быть уязвимыми. Мы Создатели, помнишь?
Такое не забывается, однако истинный Новый Мир отличается от картинки в твоей голове. Когда ты это признаешь?
Закрой рот, Ромео, спокойно говорю я. Слышал сигнал? Нам пора на урок.
И всё же тебе следует чаще думать о здоровье: болезнь может случиться с каждым, настаивает юноша, повышая голос, и получает мой недовольный взгляд. Прости, буду тише
Постарайся.
Попытайся искоренить заразу на началах.
Болеют исключительно безумцы.
И это прописано в Своде Правил.
Ромео вздыхает. Потому что с данным заключением нельзя не согласиться. Потому что иначе быть не может. Болезнь равно отклонение, отклонение равно изгои. Люди Нового Мира в особенности Создатели не могут быть изгоями. Противоречие.
Думаю, мы всё обсудили, протягиваю я, на что юноша протягивает ко мне руку и пытается взять за локоть. Эй, это ещё что такое?
Он знает, что я не люблю демонстрацию отношений. И даже с соответствующим документом (когда придёт возраст) не стала бы то делать. Бесстрастие вот, что в моде. Было, есть и будет.
Просто подумал
Не похоже, что ты думал в этот момент, Ромео. Идём на урок.
Смотрю на отдаляющийся к аудитории силуэт Ромео. Думается, его спина будет также отдалятся от меня по коридору в Здании Комитета Управляющих. Что-то напоминаетя это уже чувствовала. Видела. Была в этой ситуации, разве нет? Это называется «дежавю»? его только не хватало
Ромео оборачивается, чтобы убедиться я следую. Но я не следую. Тогда юноша возвращается в пару шагов, замирает напротив и говорит:
Я думал, мы идём на урок.
Верно, холодно отвечаю я.
Но ты не пошла.
Почему мне становится тошно от его вида?
Ты внимателен.
Замолкает. Смотрит. Не слышит подстёгивающую интонацию, но видит соответствующую конструкцию.
Ладно, прости меня. Я был резок с тобой и мог обидеть
Ладно?
В любом случае, он говорит то, что на моём месте хотели бы услышать. Перебиваю:
У меня нет расстройства, Ромео, я здорова.
Что?
Настаиваю:
Усталость и только сказывается на мне, всё в порядке.
Я верю тебе, без раздумий отвечает юноша и во взгляде его произрастает колос слепого следования: маленький такой росток, что проталкивает сухую землю и даёт начало.
А не стоило бы, Ромео. Делать этого нельзя. Никогда. Потому что только незнакомые люди и недруги смеют говорить друг другу правду бросаться ею, плеваться, обнажать, обжигать; а люди связанные, бесконечно запутавшись в собственных грёзах и фантазиях, врут и врут: врут прямо в глаза, лукавят, обманывают, утаивают, покрывают. И вечно улыбаются. Бояться нужно не врагов; друзья более опасны. Во-первых, им заведомо известны слабые места. Во-вторых, предают не чужаки, а те, кому ты доверяешь. Чужак предать не способен.
А тебе я соврала, Ромео.
Не чувствую себя здоровой. Полностью нет. И да, и нет. Не понимаюКакой-то странный день, вчера было лучше.
Ты чудесная девушка, и вот уже уголки губ Ромео поднимаются в неестественной улыбке. Ты мне нравишься. Я говорил об этом твоему отцу
Следовало притупить его пыл, напомнив, что такие признания годны интимной обстановке в нашем же положении, ситуации и обстоятельствах уместно молчать.
И повторил бы вновь: я дорожу нашими отношениями и не позволю каким-либо невзгодам помешать им, воспрепятствовать нам с тобой.
Он вновь говорит желаемо. Но желаемо не равно правильно. Запоминаю каждое слово, а в мыслях прогоняю: я сдам тебя при первой же возможности, Ромео. Сдам, потому что так будет правильно, потому что так следует делать по закону, по правилам, по порядку. По Своду. Чрезмерный или кажущийся нездоровым интерес, что превышает полномочия возможностей нашей ступени отношений следует притуплять, обращаясь в Палату Безопасности. Мы на первом уровне партнёрства с шестнадцати лет обучающимся в Академии дозволено заводить отношения (в них входит выстраивание коммуникации отличительного от обычного общения типа), но отношения эти должны одобряться с обеих сторон родителей и, соответственно, государственным режимом. С совершеннолетием приходит больше возможностей, но к этим допущениям собираются медицинские заключения и вводится дополнительное образование, что меня настораживает. Я бы не торопилась. В любом случае, не терплю лишние компании, не терплю нарушение моего пространства. Третья ступень партнёрства в двадцать один год разрешает вступление в брак. Это необязательно, но на моей памяти не было в Новом Мире женщины, которая бы не вышла замуж в дозволенный час. Мужчины женятся позже ожидают избранниц с предыдущих ступеней отношений. Но разница в возрасте между партнёрами невелика. Оптимальна. Слово «оптимально» подходит многим аспектам нашего мирного существования. Что касается большой разницы в возрасте, она недопустима и считается отклонением такую пару не одобрят и официально не утвердят. Много что называют отклонением. Я согласна с каждым пунктом. Излишнее любопытство отклонение, чрезмерная апатия или увлеченность делом отклонение, чувства отклонения, неспособность контролировать эмоции отклонение. Всё должно быть оптимально. Всё должно быть правильно. Иначе наказание. Иначе Зал Суда и отречение. А если от тебя отречется мир, в котором ты пребываешь, это равносильно смерти: больше ты не жилец. Ни в этом мире, ни в каком-либо другом (за неимением выбора).
Отец говорил: «Выбирай слова, но перед этим мысли. Всё под силу». И я выбирала. Всегда. И всегда выбирала правильно, потому что выбирала оптимально, расчётливо, спокойно, по правилам и допущениям. По Своду Правил. По своему воспитанию.
Мы познакомились с Ромео в лифте Академии. Мы и раньше учились вместе, но я не обращала на него (и всех прочих) внимания, пребывая в компании личных дум и будучи сосредоточенной на выдаваемом учебном материале. Тогда из не застёгнутого рюкзака выглядывала книга, что была без разрешения взята из отцовского кабинета (что-то не меняется от слова совсем).
Предпочитаешь старую печать? спросил юноша подле меня, что зашёл этажом выше.
Оставила его слова без ответа лишь спесиво глянула и закрыла рюкзак.
Я тоже, но достать её проблемно. Приходится спрашивать у друзей. А ты свою откуда взяла? Небось из домашней библиотеки, ты вроде как Голдман, золотая девочка?
Неблагоразумно рассуждать о старой печати, что запрещена в обороте, под камерой в коробке метр на метр, ответила я и нажала кнопку лифта, дабы выйти раньше.