Ненормальный, выпаливаю я.
Отчего же? Я торопился, всего лишь хотел догнать тебя.
Подтверждаю:
Ненормальный.
Ты должна знать кое о чём.
Мне всё равно, Ромео, как же ты не понимаешь?
Хочу, чтобы ты знала.
Знала что?
Мне плевать, Ромео! Держи себя в руках! Успокойся.
Вместе со мной Ромео выпаливает:
Я никогда не предам тебя!
Ну класс. И вот мы оба настороженно смотрим друг на друга. Сказанное мной ударяет ему неслабую пощёчину. Сказанное им лишает меня речи.
Это неправильно, наконец отталкиваю я.
Но что именно неправильно? Его появление тут? Моё поведение? Его? Моё здоровье? Его мысли и чувства? Слишком много «неправильно», так быть не должно. Почему всё это свалились разом? Вчера этого не было. Вчера этого не было?
Лифт дёргается и свет на секунду пропадает. Только не сейчасНе слишком ли часто происходят перебои?
Я не предам тебя, говорит Ромео, Ты не должна опасаться, потому что мы вместе и потому что я ощущаю ответственность за наш союз. Ты права, всему виной усталость, только она. И она пройдёт. Всё у нас наладится
Не могу понять, правильны ли его речи или нетГоворит, что не предаст. А если я оступлюсь? Нельзя умалчивать о болезнях, недугах и незаконных делах отец однажды написал донос на родного брата! В понятиях государства не должно быть разграничений по крови или на личное и общественное. Всё должно быть по закону. Должно быть правильно.
Ромео ловит взгляд и, пытаясь растопить моё сердце подобно карамели, говорит:
Сладкая девочка
Вот уж нет.
Карамель, протягивает он.
Родители дали мне имя Карамель Голдман и поставили тем самым клеймо на всю жизнь. Кара наказание, мель низ, опустошение. Мать однажды проронила: сладкая внешне девочка с горькой желчью внутри.
Ромео назвали в честь борющегося за что-то книжного героя. Не читаласам Ромео Ромео реальный обещал когда-нибудь достать книгу с персонажем, именем которого его окрестили. Наверняка, там какая-нибудь дикая история о войне или любви. О чём писали люди ветхих поколений до революции знаний и роста общественного и государственного порядка? О войнах и любви исключительно эти два пункта двигали сюжеты, исключительно они служили темами для рассуждений и повествований. Как плоско! Словно ничего более нравственное и интеллектуальное не произрастало в головах тех людей (да и не существовало вовсе). Неужели они были настолько глупы? А как же мировой порядок? А служение государству? А становление свой личности в тандеме с идеальным обществом? А великая цель? Неужели мысли тех людей были так примитивны, что они заключали в книгах собственное слабоумие на фоне уродливых образов Старого Мира?
Благодарю за поддержку, Ромео, говорю я и почти незаметно отдёргиваю ворот рубахи, чтобы стало легче дышать.
Мне кажется, воздуха здесь не хватает. Здесь или вообще, не знаю. Кажется, я тону.
Карамель? зовёт Ромео.
Он всё всегда примечает. И на этот жест обращает внимание. Сколько у него было возможностей написать на меня донос? И сколько раз он смолчалХорошо это или плохо? Хорошо для меня, но по нормам неприемлемо. Это говорит о двух бедах: я болею или заболеваю, допуская даже мысли о нарушении правил, и болен сам Ромео, покрывая моё состояние.
Карамель?
Просто задумалась.
Бросаю неловкий взгляд. Ромео, очевидно, беспокоится это раздражает даже больше сковывающей горло рубахи. Расправляю плечи и спокойно констатирую, что доберусь до дома и непременно отдохну. Спокойно констатирую или спокойно вру?
В ноги отдаёт напряжение лифт останавливается. Ромео больше не смотрит на меня: чёрные глаза устремлены по направлению медленно открывающихся дверей. Теперь мы вновь должны стать идеальны. Под глазами десятка камер. Под глазами десятка людей. Мы идеальны.
До завтра, Карамель, прощается Ромео и выходит.
Провожаю его взглядом:
До завтра, Ромео.
Юноша торопливо проносится мимо гардеробной. А как же взять пальто? Оно у него горчичное такое, прямого кроя, до щиколоток. Вон, висит. Моё же голубое в цвет глаз; и с поясом на талии. Рядом. Забираю его и прихорашиваюсь у зеркала, достаю из кармана защитную маску и надеваю её на лицо.
Доберусь до дома, отдохну и подготовлюсь к прогулке с Ирис. Кажется, она говорила про занятия по религиозной дореволюционной этике (очередная никому ненужная дисциплина для общего ознакомления; относится к элективам в дополнительные часы, поэтому к посещению необязательна). В мире, где всё опирается на науку, просто необходимы занятия, доказывающие, что обратного нет и быть не может, что религия и мистика пережитки былых поколений, неясность разума, отсутствие конкретных знаний. И демонстрируется это на исторических примерах ситуациях, которые происходили до Урбанистической революции. Всё, что не наука плод человеческого воображения: больных людей, которые вовремя не обратили внимания на свой недуг, а потому он разросся подобно червяку под дождём. Я стабильно отказываюсь от присутствия на подобных лекциях, потому что уверена только человек заправляем миром. Ирис же бегает на подобные занятия ради поддержания собственной чудаковатости: эту чудачку всегда тянет к чудаковатым преподавателям по чудаковатым предметам.
Промозглый ветер ударяет в грудь: приходится застегнуть пальто и подвязать пояс. Интересно, как по такой погоде решил пройтись Ромео (а он всегда добирается до дома самостоятельно)? И где водитель? Обыкновенно он приезжает за несколько минут до окончания уроков и ждёт меня на парковке. Благо, я могу потратить это время на созерцание красот города, в котором была рождена и которому предназначалась. Но ветер ветер! скалится и кусается. Костяшки пальцев краснеют. Удивительно.
Водителя всё нет и нетСмотрю на покидающих Академию ребят с моего курса: прощаются друг с другом и разбредаются по разным сторонам. Я же остаюсь на площадке. Не стерпев в следующий миг ударившего ветра, поднимаю руку в сторону плавающих над головами машин. Одна из них обращает на меня внимание и спускается к парковке. Учащихся часто подвозят, это в порядке вещей; этакая норма жизни негласное правило. И своего рода престиж: все знают, что в Академии учатся золотые детишки управляющих (и должные стать управляющими в скором времени сами), почему бы не помочь добраться до дома отпрыскам влиятельных лиц? Отец нанял для меня личного водителя, чтобы я подолгу не стояла на парковке и не звала машину; водитель сегодня подвёл интересно, отец сменит его?
Водительские права может получить только достойный член общества. За руль не пускают без дополнительного образования, медицинского соглашения и часов практики; то верно. Раньше машины рассекали по дорогам и умудрялись врезаться друг в друга на двух перпендикулярных отрезках, ныне же разрезающие воздушное пространство должны соблюдать все правила и думать наперёд. Что может повлечь за собой авария в воздухе? Думаю, эта мотивация помогает водителям крепче держать руль. А ещё я могу быть уверена, что не окажусь в одной машине с сумасшедшим, фанатиком, попрошайкой или преступником, потому что только у людей с поверхности порядочных граждан имеются личные транспортные средства. И только у северян! Я уважаю исключительно северян на нас держится Новый Мир! Остальные районы второстепенные, неважные.
Садитесь, мисс! зовёт водитель и открывает дверь кнопкой та отъезжает в сторону.
Располагаюсь на тканевом диване и приветствую мужчину за рулём; он ловит мой взгляд через зеркало дальнего вида.
Улица Голдман, уточняю я.
Богатые всегда покупают улицы и называют их в свою честь. На улице Голдман располагается наш дом, наш садовый участок и наши офисы. В другом районе есть фабрики с нашим именем
Кажется, мужчина ещё раз глядит на меня, я видел вас в рекламе. Такая душевная речь о Создателях и Богах, обращение к южанам.
Да, соглашаюсь. Это была я.
Машина взмывает в воздух.
И речь написала сама. Хотела вложить в неё всё своё уважение к Новому Миру и отдать должное государству, благодаря которому мы имеем все доступные блага.
Уверена, этот водитель поделится с кем-нибудь из знакомых, коллег или родственников новостью о том, что подвозил наследницу Голдман, портреты которой неумолимо появляются на Здании Комитета Управляющих с цитируемыми фразами. И вот портрет появляется вновь. Как вовремя. Мы смотрим на экранную меня.
Карамель Голдман, зачитывает мужчина. Красивое имя. Сладкое.
Если бы. Родители в несколько ином значении выбирали мне имя.
Попросту хмурюсь, а водитель спешит извиниться. Так-то лучше. Выглядываю в окно и наблюдаю несколько летящих под нами машин; позади здание Академии и множество домов, связанных друг с другом лестницами и мостами. Вижу высокие крыши улицы Голдман и прошу включить сенсор для оплаты, тянусь чипированной ладонью одно касание и запрашиваемая сумма передаёт на счёт.
Нет, спасибо, не надо, с пугающей улыбкой бросает водитель. Я рад помочь.
Помочь, надо же.
Рад довезти вас до дома.
Ещё не довёз.
Я привыкла расплачиваться.
Мне не нравится, когда люди отказываются от того, что по праву принадлежит им. Мне не нравится, когда что-то идёт не как должно. Ты произвёл услугу будь добр, прими плату и пропади.
Зачем вы так поступаете? спрашиваю я. Вам не нужна оплата производимых действий, не нужны деньги?
Деньгами не измеришь иное богатство. Душевное. Я помог кому-то и мне хорошо. Раньше ведь так и было
Сколько тебе лет, о каком раньше ты говоришь и что вообще происходит?
Вновь осматриваю тканевый салон автомобиля уверена, мужчина не из управляющих; скорее всего руководит в качестве зама какой-нибудь фабрикой или сидит в одном из офисов в Здании Комитета Управляющих. Склоняюсь ко второму. Машина зависает над парковочным местом: медленно опускается. Мы на улице Голдман, на террасе перед домом.
Мужчина оборачивается и смотрит на меня глаза в глаза (они у него янтарные, с приятной желтизной); вроде бы незатейливый и общепринятый способ выказывания уважения, но от него сейчас по спине пробегают ледяные иглы, целая россыпь; окатывает холодом и тревогой удивительно. У тревоги точно есть температура и градус в теле не повышается, то заблуждение; берёт озноб. Мужчина говорит:
Я увидел тебя, Карамель Голдман, и теперь мы в расчёте. Иди.
Дверь отъезжает в сторону, и я поспешно покидаю автомобиль. Постукивая каблуками о мраморную плитку посадочной террасы, приближаюсь к дому. Замираю под искусственной виноградной лозой и, пытаясь перевести дыхание и совладать с ускорившимся сердцебиением, оборачиваюсь в сторону взмывающего автомобиля. Водитель кивает и уносится прочь. Всматриваюсь в номерной знак, чтобы сообщить отцу о подвозившем меня безумце, но никакого знака на положенном ему месте нет. Не может быть! Этого не может быть! В Новом Мире не летают машины без идентификатора! Они бы не поднялись в воздух! И почему я не заметила отсутствие номера раньше? Так очевидно и броско, Карамель! Кто этот человек? Что ты скажешь отцу?
Не помню, как открываю дверь касанием руки, не помню пробежавший в ладонь ток от взаимодействия панели с чипом, не помню появление служащей, что отдалённо бросает:
Добрый день, мисс Голдман. Как прошёл ваш учебный день?
Не помню, как снимаю верхнюю одежду и обувь, не помню выполняющую поручения Миринду, не помню сброшенные рюкзак и дыхательную маску. Кровь в голове бурлит, слышно её кипение. Только это.
Мисс Голдман?
Голос словно бы вдалеке, вакуумный. Уши заложило, вот оно что.
Карамель? броско зовёт служащая.
Моментально прихожу в себя и переспрашиваю:
Что ты сказала?
«Мисс Голдман», только это, и Миринда услужливо склоняет голову. Неужели показалось? Кажется, вы в своих мыслях, мисс Голдман. Набрать ванную или приготовить обед?
Обед. Я забыла пообедать как всегда поступаю после уроков в Академии. Это плохо. Это плохо? Я никогда и ничего не забываю. Всегда поступаю одинаково. Что происходит? Это мелочный пункт, но он подбивает ноги
Если желаете отдохнуть, я могу добавить расслабляющих масел в ванную, по-иному выражается Миринда. Её идущие бок о бок тактичность и изворотливость не могут не нравиться семье Голдман. Из быстрого на обед могу предложить табуле из цветной капусты или запеченную тыкву? Что выбираете, мисс Голдман?
Отказываюсь. Говорю, что скоро встречаюсь с Ирис на Золотом Кольце. Я забыла про обед, подумаешь. Ничего страшного. Ничего страшного? Или с крохотного пробела всё и начинается? Я не больна? Не становлюсь девиантной? Я нарушаю привычный порядок вещей, разве то допустимо? Что происходит? Виной тому мысли о Ромео? Наша словесная перепалка? Мы поссорились? Нет, Карамель, не говори так. Между тобой и твоим партнёром нет никаких конфликтов и причин для разрыва тоже нет. Нет?
Поднимаю глаза на Миринду. Женщина ожидает, смотрит. В руках у неё голубое пальто. Велю служащей оставить меня, велю заниматься делами. Вот так должно быть. Всё и всегда должно происходить по заданной ранее схеме, по представленному заведомо алгоритму. Иначе крах. Другое отличительное равно нарушению, а нарушение есть болезнь. Болезнь синонимична изгнанию, а нарушивший изгою.
Вспомни, кто ты такая, Карамель Голдман.
а я знала?
Вспомни.
Я никогда и никуда не тороплюсь, факт. Я хочу быть уверена в совершаемых действиях, хочу заранее видеть предполагаемый результат во избежание оплошностей и несостыковок. Нельзя ошибаться (даже позволять в мыслях, ведь идеальные люди не ошибаются), нельзя давать слабину, иначе маленькие погрешности приведут к абсолютному краху.
Замираю у зеркал в прихожей и приглаживаю рубашку десятки отражений повторяют за мной. Зеркала изготавливались под заказ на издыхающем заводе; производство само по себе остановилось четверть века назад благо, у управляющих были и есть всегда привилегии. И я бы хотела (хочу!), чтобы эта стабильность сохранялась после окончания Академии и на момент вступления на должность в Комитете Управляющих, я хочу купить собственную улицу со своим домом, я хочу зеркало в прихожей и уверенность в завтрашнем днем.
Захожу в ванную и, облокотившись о мраморную раковину, вымываю с рук учебную грязь, а из головы дурные мысли. Слышу, как капли стекают по трубам, а капельки пота спускаются по спине.
Я тону?
«Мы ваши Создатели!»
Задираю голову и уверенно повторяю:
Мы будущее этого мира.
Поправляю пшеничные волосы и выключаю воду.
Мы Создатели и мы будущее мира. Мы есть Новый Мир. Мы есть прогресс. Без нас не может быть движения и развития, мы Создатели: демиурги поколений и градостроители, вершители судеб и управляющие, мы есть закон, мы есть власть, мы есть будущее. Нельзя забывать, нельзя: это первая мысль при пробуждении и последняя перед сном:
Мы Создатели.
И я повторяю это как мантру каждую минуту своей жизни.
Выключаю воду и выхожу из ванной, зову отца и, пересекая арку, оказываюсь в гостиной.
Отец, ты дома?
И сегодня он должен работать из кабинета. Его будняя неделя каждый раз начинается с двух дистанционных дней.
Господин Голдман ушёл, мисс Голдман! Следом за мной появляется служащая. Вот-вот вернётся, мисс Голдман, сказал ненадолго.
Если я захочу услышать тебя, Миринда, оборачиваюсь и впираюсь взглядом в чёрное пятно около белоснежной стены, обращусь лично. Понятно?
Женщина ощущает недовольство.