Петербургские сказки

Петербургские сказки

Денис Вепс

Дизайнер обложки Анжелика Коробейникова

ISBN 978-5-0059-7735-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Слова благодарности

В первую очередь я хочу поблагодарить мою Сказочницу чудесную Эдду, без которой этой книги никогда бы не состоялось как и остальных сказок тоже. Спасибо тебе, что делишься своим Вдохновением и неугасающим энтузиазмом.

Так же я хочу выразить свою признательность клубу «Кот и Ворон» и, в частности, Ивану и Даниэле Нагих за помощь с продвижением «Петербургских сказок» и всестороннюю поддержку.

Я искренне благодарен Марго Соловьёвой, Ивану Фомину и Александру Григоровичу за то, что они поддерживали «Петербургские сказки» с первого дня их возникновения и не раз пускались со мной в путешествия по мрачным улицам сказочного Петербурга.

Я признателен Сергею Смирнову, Дмитрию Третьякову, Андрею Кириллкину, Артёму Шадрунову, Олегу и Виктории Олейниковым, Константину Трачуку и Артуру Кошкину за то, что поддерживали «Петербургские сказки» финансово.

А так же всем людям, полюбившим сказки из «Северной Венеции».

Эта книга вышла благодаря вам.

О сказках

Петербургские сказки это цикл историй и настольная ролевая игра по мифам и преданиям из «Северной Венеции».

Создавая этот мир, я попытался передать всю любовь и трепет, которые испытываю, бродя по путанным улицам города на Неве.

Таинственный, мрачный, манящий, этот город мало кого оставлял равнодушным. Я говорю не о парадном и нарядном Петербурге, который видят многие туристы, нет. В моих сказках я проведу вас через дворы-колодцы, старинные парадные, тёмные коммуналки, чердаки, подвалы и бальные залы заброшенных дворцов.

Я познакомлю вас с обитателями покинутых домов и жилых квартир тенями, что живут во мраке. Вы услышите песни русалок, выживающих в каналах. Окунётесь в туман, который по ночам наползает с них, принося мрак и могильный холод.

Я приглашаю вас отправиться в путешествие сквозь Тьму. И всё, что вам потребуется, это сохранить свой Внутренний Свет.

Девушка у обочины

Сгущающийся полумрак намного хуже тьмы. Шлейф платья ночи ещё накрывает сонный мир, но солнце уже начинает своё восхождение. И в этот момент всё окутывает серая мгла, растворяющая в себе прочие цвета, превращая всё вокруг в одно сплошное безликое ничто.

Я ехал сквозь это марево, прилично сбавив скорость свет фар тонул в обрывках тумана, наползающего с болот, и я почти не различал дороги. Казалось, будто я ехал не по федеральной трассе, а где-то в глуши, среди заброшенных селений и дремучих лесов. Шутка ли сорок километров от Петербурга и вдруг такое. Время, словно увязнув во мгле, едва тянулось следом за моим автомобилем. Меня не покидало чувство, словно я уже целую вечность еду посреди этого серого океана.

Внезапно свет фар выхватил фигуру, стоящую на обочине. Её платье разительно выделялось в этом мире, лишённом красок. Мгла подступала к ней вплотную, но словно бы не решалась коснуться. Завороженный и испуганный, я надавил на тормоз. Машина резко дёрнулась и заглохла.

Бросив взгляд на замок зажигания, я схватился за ключи и стал судорожно проворачивать их, пытаясь завести машину, но та лишь надсадно хрипела и кашляла. Пробиваемый мелкой дрожью, я поднял взгляд. Она стояла там, прямо у капота. На её бледном, обескровленном лице застыл страх. Волосы, спутанные, с застрявшими в них ветвями и стеблями травы, свисали тугой косой с правого плеча. Вид незнакомки был таким потерянным, что я нашел в себе силы побороть страх и выйти из машины.

ㅤ

Рваные лохмотья тумана расступились, уползая ручейками в кювет. Я подошел ближе. Девушка даже не пошевелилась. Она смотрела прямо перед собой туда, где ещё минуту назад сидел я.

Вам помочь? с трудом произнёс я.

Девушка медленно повернула голову и посмотрела на меня. Её лицо было сплошь покрыто мелкими царапинами и глубокими бороздами ран. Платье покрылось алыми пятнами, разраставшимися прямо на глазах.

Боже! Боже! запричитал я, подхватывая девушку, внезапно ослабшую и упавшую мне на руки.

Забыв обо всём, я поднёс её тело, что казалось легче самого тумана, к пассажирской двери и усадил её на сиденье. Уже оказавшись у своей двери, я заметил в кювете автомобиль. Крохотный красный Мини, врезавшийся в толстый ствол сосны, представлял собой ужасающее зрелище.

Я прыгнул на сиденье, крутанул ключ, и двигатель тут же отозвался протяжным рёвом. Вдавив педаль газа в пол, я послал автомобиль сквозь мрак к огням города, что должны были уже вот-вот показаться из-за поворота.

ㅤ

Мы летели сквозь сгущающиеся сумерки навстречу рассвету. Всё слилось в один миг, тянувшийся вечность. Автомобиль мчал быстрее ветра, застыв во мгле. А она сидела рядом, истекая кровью. Я ударил по тормозам, лишь когда осознал, что едва не въехал в машину скорой помощи. Выскочив из кабины, я бросился к двери, рванул её, и вытащил девушку.

Сюда! Скорее сюда! что было сил кричал я в распахнутые двери больницы.

Никто не ответил мне. Тогда я ринулся в проём, надеясь там найти помощь. Я кричал и умолял, но никто не желал помочь. Все лишь шарахались от нас. Сёстры прижимались к стенам и что-то кричали. Кажется, они сами звали на помощь. Я бежал вперёд, рыская глазами по табличкам, пытаясь отыскать отделение реанимации. Я не мог понять, почему они не видят, как кровь стекает с её платья на мои руки, как, собравшись струйками, течёт дальше, как срывается с её бледных пальцев, с оглушительным звоном ударяясь о кафель.

Она открыла глаза. Я обмер нет, не от ужаса, но от трепета. Она смотрела на меня. Затем повернула голову. Я проследил за её взглядом. Там, за большим стеклом, в палате с толпящимися вокруг койки людьми лежала девушка. Лежала она.

В руках и на сердце сделалось необычайно легко. Алые струйки исчезли, будто их не было вовсе. Она опустилась на пол, едва касаясь плитки. Прошла сквозь стекло. Остановилась подле кушетки. Легла. Сзади подбежали санитары и скрутили меня, уволакивая в коридор. Они что-то кричали, но я не слышал слов. Я смотрел на неё. А она открыла глаза, повернула голову и посмотрела на меня. Она настоящая. Живая.

Смотритель

Декабрьская ночь особенно длинна. В сгущающейся Тьме особенно чётко проступают пороки истлевающего Города. Сквозь витые прутья чугунной ограды сочится смрад разложения человеческих душ. И чем длиннее ночь, тем явственней я ощущаю этот запах. Он напитывает мох на чугунных цветках, потемневших от патины. Он струится по гравийным дорожкам и тропкам, петляющим среди могил. Он заглушает даже вонь, что поднимается от заросших холмиков с покосившимися памятниками. Он тревожит мёртвых.

С наступлением сумерек я покидаю свой склеп. Сегодня тринадцатая годовщина нашей сделки. Сегодня самая длинная ночь. Ночь, когда я могу не вернуться. Последняя ночь.

Я медленно бреду вдоль ограды, с трудом переставляя ноги. Оковы сегодня особенно тяжелы. Сотканные из Тьмы цепи ползут за мной следом. Своим тихим звоном они напоминают мне о месте моём месте на этой мёртвой земле. Привратник. Палач. Смотритель.

Я проверяю записки, приколотые к ограде. Поминальные молитвы на них ограждают зло, таящееся в могильной земле, от зла, спящего под городской брусчаткой. Некоторые записки пожелтели от петербургских туманов, их истрепали нещадные ветры. Другие же совсем новые. Я протягиваю узловатые пальцы, но не касаюсь их. Я знаю, что будет. Вспышка нестерпимой, ослепляющей боли. Записки удерживают в чугунной клетке всех мертвецов. Без исключения.

На новых листках незнакомый почерк. Священник на лютеранском кладбище сменился. Опять. Вязь символов молитвы каждой строкой взмывает вверх, словно стремясь к небу. Слова юного священника ещё струятся Внутренним Светом. Почти касаясь символов, я чувствую пыл его сердца и скорблю по нему. Пропитанная страданиями земля вытянет из него весь Свет. Иссушит до дна. А после его заменят. Пришлют новое пылкое сердце. А Смотритель останется. Если, конечно, переживёт самую длинную ночь.

Возможно, в вас сейчас говорит совесть и сострадание. Вы возмущены, что я не предупреждаю юного священника. Что тут сказать У каждого своё место. Священникам нельзя попадаться на глаза монстрам лютеранского кладбища, а совесть и сострадание слишком большая роскошь для Смотрителя.

Ближе к воротам я замедляю шаг. Тяжёлая поступь и звон цепей может его спугнуть. Конечно, он не сможет сбежать он вряд ли даже попытается. Но к чему вселять страх в невинную душу, что и так измучена отравой кладбищенской земли?

Он стоял, почти обхватив прутья ограды своими крохотными пальчиками. Кажется, с каждой ночью его пальцы были всё ближе к холодной чугунной вязи. Наступит ночь, и он стиснет в ладонях металл. Тогда бедняга, я не завидую ему.

Мальчик.

ㅤ

Глухой голос набатом прогудел в кладбищенской тиши. Такой же безжизненный, как и земля, по которой я ступаю. Бесцветный, как мгла над могилами. Я не любил этот голос. Голос Смотрителя лютеранского кладбища. И с каждым разом становилось всё больнее слышать его. Всё меньше в нём было от меня. Ещё немного и я растворюсь в пустоте этого голоса.

Мальчик вздрогнул, но не двинулся с места. Даже не обернулся. Его остекленелый взгляд был устремлён сквозь прутья ограды. Там, на другой стороне улицы застыл призрак женщины в старинном бальном платье. Лицо, обрамлённое чёрными вьющимися локонами, ещё сохраняло тень очертаний, но уже было видно, что скорбь и боль смоют и их. Окончательно потеряв лицо, она не перестанет появляться здесь каждую ночь, но визиты эти потеряют истинный смысл. Движимая инстинктом, она будет приходить сюда снова и снова, покуда Тень не вырвется наружу. Тогда она, движимая ненавистью ко всему живому, начнёт яростно мстить. За то, что они живы. За то, что она нет.

Но она не моя проблема. Я ведаю лишь тем миром страданий, что находится по эту сторону ограды.

Мальчик, позвал я снова.

Он повернулся. Его шестилетнее лицо уже поплыло, будто восковая маска. Он стал забывать.

Для Смотрителя это значило лишь одно: пора укорачивать цепь. Маленький Безликий со временем обратится в жестокого Хищника, который доставит много хлопот, если его не запереть под толщей холодной могильной земли. Я и так был слишком добр, позволяя ему гулять без привязи.

Я протянул мальчику руку и он вложил свою хрупкую ладонь в чудовищную лапу. Он узнал меня. Несмотря на то, что менялся и я. Могильный смрад мёртвой земли тянет жизнь из всего. Из всех. Без исключения.

Мы пошли мимо безымянных могил и покосившихся оград. Молча. Вряд ли мальчик помнил слова. Я чувствовал волны идущего от него страха и смятения. Бедняга так до сих пор и не понял, что умер. А мне не хотелось ему объяснять. Смотрителю нельзя привязываться к призракам. Они лишь пища мёртвой земли.

Хруст костей и скрип суставов прервал поток мрачных мыслей. Редкий перезвон оборванных цепей. Застывшая кровь вдруг потекла по жилам, разгоняя остатки жизни по моему мертвеющему телу. Пронзительный скрип когтей по граниту и шелест каменной крошки: Хищник, мчащийся к чугунной ограде, резко сменил направление. Слабой искры моего Внутреннего Света хватило, чтобы обезумевший призрак отбросил желание вырваться в Город. Жажда мести полностью застила его угасшее сознание. Безумное желание вонзить когти в живую плоть, разорвать её, вытащить ещё бьющееся сердце и раздавить его меж своих синих пальцев всё, что двигало сейчас Хищником. Я не мог его судить. Мне оно тоже было знакомо.

ㅤ

Безликая тень метнулась ко мне из-за статуи Спасителя. Ослеплённый ненавистью, Хищник даже не пытался прятаться. Тяжёлый черенок лопаты грубо оборвал его бросок. Извращённая Тьмой туша с хрустом впечаталась в вековую иву. Ствол треснул и опасно накренился, а Хищник вскочил на четвереньки и, стелясь над землёй, снова бросился ко мне. Его сила обреталась в безумной ярости, но там же крылась и их слабость. Мне хватило времени, чтобы подготовиться. Пошире расставив ноги, я с размаху опустил лопату на голову Хищника. Хладное железо жадно чавкнуло, вонзаясь в призрачный череп. Хищник рухнул, пригвождённый лопатой к мёртвой земле.

Убедившись, что он пока не представляет опасности, я вытащил из складок своих лохмотьев кусок цепи и перетянул ею призрачную шею. Тёмная сталь на глазах почернела от хлада, запекаясь литым ошейником. Одной привязью стало больше.

Я взглянул на мальчика. Оплывшая маска почти не выражала эмоций, но я слышал исходящие от него страх и благодарность. Глупец. Он думал, что я защищаю его. Он так и не понял: я монстр куда страшнее обезумевшего призрака.

Мальчик протянул мне дрожащую ладонь, но на этот раз я не ответил ему. Стиснув древко лопаты в одной руке и намотав цепь с пленником на кулак другой, я зашагал вглубь бескрайнего кладбища. Мальчик засеменил следом.

Было что-то в шуршании гравия под детскими босыми ногами. Что-то, от чего щемило пока ещё бьющееся сердце. Нечто, что я забыл и боялся вспомнить. К счастью, в звуки его шагов вплетался холодный звон цепей.

Самая длинная ночь тянулась бесконечно долго, а мне совершенно не хотелось проводить её в одиночестве. Даже компания прикованного Хищника была куда приятнее тишины одиночества. Потому я не торопился возвращать всё на исконное место. Это меня и погубило.

ㅤ

Заканчивая обход уже засветло, я приковал Хищника в первом попавшемся склепе. Стоило мне освободить руку от цепи, как в неё тут же втиснулась крохотная детская ладонь. Я взглянул на мальчика, и на секунду мне показалось, что черты его призрачного лица стали чётче. Невозможно. Он смотрел на меня остекленевшим взглядом, а я так и не посмел оттолкнуть его руку. Кажется, она стала теплее. Или это всё из-за охладевшей крови моего безжизненного тела? Мучимый какой-то странной тоской и предчувствием грядущего, я продолжил путь.

Попытавшись отмахнуться от навязчивых мыслей, я ускорил шаг: нужно было успеть за три минуты до рассвета. Ровно тогда, и ни секундой позже, я должен оказаться у другой могилы. Очень особенной могилы.

В эту ночь кладбище казалось больше обычного. Таким оно и было. Тьма ширилась в самую длинную ночь, а вместе с ней разрасталось и мёртвое море могильной земли. В своём обходе я забрёл далеко. Слишком далеко. И чем дольше я шёл, тем больше во мне разрастались тоска и сожаление. Нет, мне не жалко было призрака, что уже начал терять своё лицо. Именно от его присутствия, от крохотной ладони в моей лапе я всё больше и больше проникался жалостью к себе. Было что-то в этом чувстве: детская ладонь в моей руке. Я потянулся за этим чувством и стал вспоминать. Когда мы подошли к забытой могиле, нестерпимая боль уже разрывала мою грудь. Сердце щемило и разгоняло по телу желчь обиды и отчаяния. А вместе с тем пробудилось и давно забытое чувство. Совесть вгрызлась своими клыками в глотку и повисла на ней тяжёлым комом. Воспоминания вернули меня к мукам жизни.

Я взглянул на мальчика. Тот не смотрел на меня. Остекленевший взгляд его остановился на заросшем холмике его подземной тюрьме. Стоит ему ступить туда, и муки продолжатся. Мёртвая земля станет жадно вытягивать из невинной души остатки воспоминаний и напитывать ими Город. Всё для того, чтобы сдержать затаившуюся в склепах Тьму. Он, как и миллионы других жертв, лишь скудный паёк, призванный усмирить страшного зверя.

Петербургские сказки - Вепс Денис