Мальчик.
Мой голос звучал уже не так холодно. Казалось, в сером тоне появились проблески жизни.
Мальчик обернулся. Его поплывшие было черты снова обрели прежнюю чёткость. Это значило лишь одно: его агония будет дольше.
Иди мой голос дрогнул. Иди, Адам.
ㅤ
В его глазах что-то переменилось. В остекленевшем взгляде вспыхнула искра. Воспоминания нахлынули на мальчика, накрыв с головой. Я видел их калейдоскоп в его глазах. Видел, как в них вспыхнула жизнь. И в этот момент что-то надломилось во мне. По его щекам покатились слёзы. И я чувствовал, как предательская влага обжигает и мою заскорузлую кожу. Перерождение было болезненно-прекрасным. Оно предвещало мучительную смерть. Теперь уже окончательную. Мою.
Кожа Адама стала наливаться светом. Прозрачной дымкой он струился через крохотные поры, окутывая хрупкое тело. Пульсируя, обволакивая. Адам преисполнился такой радостью, что у меня опять предательски защемило в груди. Не от зависти или страха перед предстоящей расправой, нет. Я был счастлив. За него. Он освободился. Зазвенели цепи. Кандалы сорвались с ног Адама и провалились в алчную землю. Ничто больше не удерживало измученную душу, и мальчик взмыл в серые тучи, постепенно обращаясь в свет. Свет прорезал тучи, и в образовавшейся бреши я увидел звёздное небо. Впервые за столько лет.
Слабое дуновение потревожило извечно висящую над могилами мглу. Моих ушей коснулся едва различимый отзвук:
Спасибо.
Я развернулся и побрёл прочь от опустевшей могилы. Вслед мне доносилось недовольное урчание голодной утробы.
Нарушив контракт, я сам подписал себе приговор. Теперь я жалел об этом, но поступить иначе я не мог. Не так уж много человеческого осталось во мне. Ещё чуть, и мёртвая земля вытянет из меня остатки души, оставив пустую оболочку Смотрителя. А до того хотелось сделать хоть что-то.
Оставалось совсем немного времени до рассвета, и я поспешил туда, где должен был закончить свой еженощный обход.
Там, где обычно дожидался я, уже ждала она. Сотканная из предрассветной мглы и лучей уходящей луны, она сидела на холодном мраморе своей надгробной плиты. Единственная, кого не порочили цепи. Единственная, кто не пытался сбежать. Моя любовь.
ㅤ
Я на замер, залюбовавшись её призрачной красотой. Мёртвое сердце билось. Медленно, с опаской. Вскоре проснулись боль и сожаление. Я стоял слишком долго. Драгоценные мгновения струились сквозь мои холодные пальцы. Уже слишком давно я не выходил к ней из тени: не хотел пугать её, боялся, что она увидит монстра. Меня.
Она обернулась. Почувствовала моё присутствие. Отпрянула было к краю плиты, а затем неуверенно потянулась, будто узнав меня.
Это ты?
Голос возлюбленной резанул по сердцу сладкой музыкой. Так мало отзвуков жизни осталось в нём.
Любовь моя почему ты не подходишь?
Я не хотел, чтобы она запомнила меня таким. Пока она ещё способна помнить. Пока Тень не истёрла из памяти её саму, меня и нас. Так было раньше. Теперь же я пришёл прервать её мучения. Знай она, что за помыслы таились в лохмотьях истлевающей души, она бы побежала прочь обратно в чёрный зёв могилы. Мне нужно было сделать это раньше. В первую же ночь я должен был исполнить то, для чего заключил кровавый контракт: украсть любовь из лап могилы. Но я был юн и малодушен. Я думал о себе. И я откладывал её спасение, прельстившись трёхминутными свиданиями перед рассветом. Как и теперь. А всего-то, что и нужно было: сказать единственное слово. То слово, в котором заключался весь мой мир.
Милый мой. Почему ты прячешься от меня? Что-то случилось? Тебя так долго не было. И все те ночи я ждала тебя. Боялась, что ты меня забыл
Как я мог?
При отзвуках моего голоса волна страха пробежала по её лицу. То был голос монстра. Мертвеца. Но уже спустя миг на её губах вновь появилась улыбка. Снова она протянула ко мне руки. Она всё ещё любила меня, хотя я этого не заслуживал.
ㅤ
Иди ко мне. Рассвет уже близко.
Я не хочу тебя пугать.
Но я люблю тебя! И что бы ни случилось
Я монстр.
И всё же, это ты. Иди ко мне. Я так хочу обнять тебя.
Она вспорхнула с плиты и пошла во мрак. А я я не хотел, чтобы её стопы касались кладбищенской земли. Я не хотел, чтобы она хоть на мгновенье задержалась здесь. Я был не прав. Всё это время. И я шагнул из мрака.
Она не замерла. Не подала виду. Обвила шею тонкими руками. Лицом уткнулась в полы изодранной хламиды. За безобразным монстром, за смрадом мёртвой плоти и земли она увидела меня.
Я пришёл освободить тебя.
О, как тяжело дались мне эти слова. Раскалёнными клещами пришлось вытаскивать их из глотки.
Но я свободна
Ты в Аду.
Я дома. Я с тобой.
Не знал, что и любовь так может ранить. Моё сердце если бы оно было живо, его бы разорвало на части.
Я счастлива.
И это было ложью. С рассвета до рассвета лежать в сырой земле, что медленно вытягивает жизнь и отравляет душу лишь для того, чтоб три минуты побыть со мной наедине. С тем, кто не заточил её в гробу, но и не пожелал освободить. Тринадцать долгих лет. Не кладбище её мучитель я.
Она была со мной. Сцепила руки в объятиях так крепко, что от девичьей слабой хватки я был не в силах дышать. А время шло. Рассвет всё близился, а с ним и новый день, что она проведёт в гробу. Нельзя!
Я обязательно тебя найду.
Она в смятении взглянула на меня. Она всё поняла. Всплеснула руками, ладонями стараясь закрыть уши, чтобы не слышать слово. Единственное, которое забыла. Теперь был мой черёд заключить её в объятия. Такую хрупкую. Невинную. Любимую.
Я обязательно тебя найду. Ступай, любимая Елена.
Конфетная леди
Самая длинная ночь уже осталась позади, и солнце с каждым днём поднималось всё выше, но тьма по-прежнему рано опускалась на город.
У разбитого окна, прильнув к единственному уцелевшему стёклышку, сидела девочка. Она подставила измазанное грязью лицо блёклым лучам уличного фонаря, любуясь крупными хлопьями снежинок. Она лежала недвижно, натянув штопаную шапку почти до самых глаз, и кутаясь в рваную курточку.
Малышка, раздался голос позади, Пойдём, пора ложиться спать.
Девочка тяжело вздохнула, едва заметно поёжившись.
Ещё минуточку, с мольбой в голосе отозвалась она, не отрываясь от окна.
Через минуту свет погас, и мрак поглотил серебристое мерцание снежинок. Она снова тяжело вздохнула и, шмыгнув носом, ещё глубже натянула шапку.
Девочка нехотя поднялась с нагретых картонок. Она понуро поплелась в сторону проёма, мерцающего алыми отсветами пламени. Застывшая в дверях тень приняла её в свои объятия.
Он долго прижимал сестру к себе, желая отдать то тепло, которым уже напитался от костра. А ещё юноша не хотел, чтобы девочка видела его слёзы.
Они вместе уже почти год ютились в ветхой развалине, застывшей вдалеке от огней и яркой жизни большого города. Ютились за чугунной оградой, посреди старого кладбища. И всё это время он не переставал удивляться той непоколебимой вере в чудеса, что жила в маленькой девочке. Даже сейчас для него снег был дыханием первых холодов и подступающей смерти, а она видела лишь волшебный танец снежинок. Ему казалось, что стужа человеческих сердец уже сгубила в нём всё то, что ещё могло оставаться от детства. А теперь, когда в его жизни появилась она, он и вовсе не мог позволить себе и капли ребячества. Стараясь сохранить Свет девочки, он запретил себе быть ребёнком.
Пойдём, прошептал он, нехотя выпуская девочку из объятий. Пора ложиться спать.
Рука об руку дети зашли в крохотную каморку. Девочка замерла у входа, с восхищением глядя на крошечную ёлку и на коробку с тускло блестящими разбитыми игрушками. Юноша грустно улыбнулся, закрывая дверь.
ㅤ
Сегодня особая ночь, Малышка, тихо сказал он, подойдя к девочке и обняв её за плечи.
Она запрокинула голову, чтобы увидеть его. В её глазах сверкали искры неподдельного восхищения.
Завтра Рождество, а значит сегодня сбываются самые сокровенные мечты, слукавил юноша, пряча ложь за улыбкой. У тебя ведь есть такие?
Девочка, поджав губы, кивнула и прошептала:
Я хочу, чтобы мама нашла тебя.
Юноша ошарашенно смотрел на девочку. Горечь иссушила его горло и застлала поволокой глаза. Он с трудом растянул губы в притворной улыбке и хрипло ответил:
Но это не самое главное. Знаешь, говорят, что в эту ночь добрый дядюшка Санта заглядывает к хорошим девочкам и оставляет подарки под ёлкой.
Она недоверчиво посмотрела на крохотную ёлку, затем на единственную дверь, путь к которой преграждал старый матрац. А кто это? шепотом спросила девочка.
Санта? переспросил юноша. Ну, это добродушный старичок вроде нашего Деда Мороза.
Девочка многозначительно кивнула, серьёзно глядя на юношу. По всему, ответ её устроил, и она поверила в существование ночного гостя, хоть и с опаской стала посматривать на дверь.
Дети почти час наряжали ёлку стеклянными и пластиковыми осколками игрушек. Девочка очень старалась, надеясь, что та понравится ночному гостю. Она прилежно вешала каждую новую стекляшку, отходила на несколько шагов и критически разглядывала ёлку, после чего возвращалась и поправляла игрушку.
Каморка на краю города наполнилась уютом, запахом хвои и мерцанием ёлочных игрушек. Весь остаток вечера прошёл за приятными хлопотами. Мысли детей растворились в тихой радости рождественской мелодии из шелеста хвои, треска поленьев, перезвона игрушек и шуршания мишуры. Тепло и покой поселились в их сердцах.
После скромного праздничного ужина из кипятка и каши на воде, они легли на единственный матрац, укрывшись старым одеялом. Юноша начал рассказывать сказку о Рождестве и Санте, выдумывая историю на ходу, сплетая её из того немногого, что знал сам. Девочка, прильнув к названному брату, вскоре тихо засопела, мечтательно улыбаясь во сне.
Убедившись, что девочка спит, он осторожно вылез из-под одеяла и на цыпочках пробрался к тайнику. Отодвинув пару поленьев, он достал плюшевого зайца. Игрушка была очень старой даже, скорее, старинной. Юноша выменял её у мальчишек из храма. Ему пришлось нимало потрудиться, чтобы привести зайца в порядок, и теперь на его некогда белой шубке красовались аккуратные заплаты и новые блестящие пуговки вместо глаз. Юноша оглядел игрушку, и на его глазах выступили предательские слёзы. Он не мог позволить чего-то лучшего тех крох, что он приносил, едва хватало им на пропитание. Даже этого злосчастного зайца он выменял на широкий офицерский ремень с блестящей бляхой единственное, что осталось от отца.
Юноша сердито вытер слёзы и украдкой посмотрел на девочку. Он ни секунды не жалел. Он поступил правильно Малышка куда больше нуждалась в маленьком чуде, чем он в угасающих воспоминаниях об отце. Стараясь не шуметь, юноша посадил зайца под ёлку и лёг обратно. Он улыбался, представляя чистый восторг, которым наполнится с утра их каморка.
Нехитрый план сработал, и юноше не нужно было больше бояться, что девочка найдёт подарок раньше времени. Он не мог ждать ещё неделю, от того и вышла вся эта история с Рождественским Сантой. Но теперь, когда девочка спала, а заяц прилежно сидел под ёлкой, юноша смог наконец успокоиться.
Улыбаясь, он мирно уснул.
Посреди ночи раздался протяжный скрип петель. Огонь, мирно потрескивающий в топке, затих. Пахнуло холодом и тленом. Юноша, вынырнувший от холода к самой границе сна, устало решил, что это очередное видение. Натянув край одеяла на голову, он снова заснул
ㅤ
а проснулся уже от жуткого холода. Замёрзший настолько, что не мог даже дрожать, юноша с трудом разлепил заледеневшие ресницы. Прорвавшаяся в каморку стужа погасила пламя, а вместе с ним и все краски. Всё потонуло в серой мгле.
Юноша осторожно повернул голову, боясь, что обледеневшие жилы лопнут, рассыпавшись тысячами осколков. Девочки нигде не было. Подгоняемый растущим беспокойством, он поднялся и подошёл к двери.
Малышка! с трудом разлепив губы, прохрипел юноша.
Девочка не ответила.
Он почему-то точно знал, что она не ответит. Страх пробил ледяные оковы, и дрожь наконец охватила его. Юноша смотрел на две цепочки следов в инее: от подошв штопаных детских сапожек, и вторые, оставленные женскими туфлями. А ещё, прямо у порога среди серого инея вызывающе алела обёртка. В грязных тонах бумажный фантик выглядел так неестественно, что юноша на миг заподозрил, будто тот ему почудился. Он наклонился и поднял обёртку. Пальцы ожгло морозом. Было ощущение, что весь расползающийся по миру холод исходил от этой бумажки.
У них никогда не было денег на конфеты. Единственной сладостью, которую он приносил девочке, были размокшие леденцы. Юноша даже думал, что девочка никогда в жизни не пробовала конфет. До этой ночи. От обёртки навязчиво разило приторно-сладким запахом шоколада и тлена.
Он бросился по цепочке следов. Надрывая лёгкие, он звал её. Его голос эхом метался в коридорах развалины, и потревоженные тени стали выползать из углов, протягивая к юноше свои длинные тонкие щупальца. Мрак, пульсируя от крика, стремительно сгущался, стремясь поглотить жертву, пока та не вырвалась из обледеневшей каменной клетки. Юноша не замечал всего этого слёзы и страх застлали его глаза.