Вообще, многие из порядков в советской армии нельзя объяснить здравым смыслом: почему при наличии канализации уборная находилась в ста метрах в поле; чем руководствовались наши начальники, когда лишали солдат горячей воды, хотя в подвале казармы была кочегарка (всю ночь разгружаешь вагоны с углем, а утром лезешь под ледяную воду); почему не выдавался никакой материал для интимной гигиены и мы вынуждены были использовать в основном боевые листки из ленинской комнаты да письма из дома?
Если бы меня спросили, что для меня было самым трудным во время службы, то я ответил бы не выбирать кусок хлеба побольше. Мне и сейчас стыдно в этом сознаваться. Каждое утро на завтрак нам давали по куску белого хлеба. Он был еще теплым. Какой от него исходил аромат! А когда на него намажешь пайку масла и ешь с чаем вприкуску с куском сахара вкуснотища неимоверная. Ничего вкуснее в своей жизни я не ел.
Хлеборез не знал цену хлеба, он ел его, сколько влезет, намазывая на кусок сливочное масло в два пальца. Вот поэтому резал буханку не на десять равных частей, а как рука возьмет. Иногда самый большой кусок был в два раза больше самого маленького. Как трудно было заставить себя брать последний кусок!
В день моего отбытия из нашего дивизиона уезжало несколько человек. Некоторым повезло: призывались осенью, а демобилизовались летом, то есть служили около двух с половиной лет. А я отслужил, без нескольких дней, три года.
Для прощания с нами построили дивизион. Командир, подходя к каждому говорил: «Благодарю за службу». Подошел ко мне, протянул руку: «А вас особо благодарю!» Кажется, мелочь, но приятно. После этого мероприятия все офицеры ушли, предоставив нам полную свободу. Провожать нас пошла толпа сослуживцев. Я летел как на крыльях по той же щебеночной дороге, по которой угрюмо брел два с половиной года тому назад.
Наконец-то я приехал домой. С родителями за время службы я виделся один раз десять минут на железнодорожном вокзале в городе Свободном. В мое время не было принято, чтобы родители приезжали на принятие присяги или просто повидаться. Объявил отцу с мамой, что дома побуду полторы две недели, а потом поеду в Ульяновск работать на завод, где делали технику, на которой я служил. Успокоил их, сказав, что в этом городе есть политехнический институт. Они и мысли не допускали, что я не получу высшего образования.
Родители купили мне одежду, билет на самолет и стал я привыкать к гражданке. Как ни жалко этих трех лет, но должен честно сказать: только на третьем году службы мы стали более-менее стабильно захватывать локатором истребители, летящие на малой высоте.
Первые дни было тоскливо: отвык от всего. А когда подошла пора улетать, до того обжился, что уже и позабыл, что меня не было три года. Так все было хорошо. В душе я даже искал веские причины, чтобы никуда не ехать. Но было стыдно перед родителями, и судьба изнутри нашептывала: «Давай, давай, собирайся!» Если бы родители стали меня отговаривать: «Сынок, куда ты едешь? Оставайся», я, может быть, и согласился. Но они молчали. И полетел я в неизведанное.
В рейсе Москва Ульяновск сидел рядом с молодым москвичом, который закончил институт и получил направление в Ульяновск. Разговорились. «Я, говорит, не хочу жить в этом захолустье. Что-нибудь придумаю, чтобы от меня отказались». Очень уж он любил Москву. В аэропорту разбежались и неожиданно вновь встретились в гостинице, которая называлась «Волга».
Ну как? спрашивает.
Никак. Мест нет, ответил я.
А я, говорит, устроился.
Каким образом?
Десятку в паспорт положил.
Как все просто! А у меня ума не хватило до этого додуматься. А в «России» это была следующая гостиница мне дали место в коридоре. Вечером пришел получил раскладушку, переночевал. Утром сдал раскладушку ушел. Нормально, что мне еще надо?
Поехал на завод, нашел отдел кадров. Спрашиваю: «Где найти товарища Зварыкина?» «Зачем он тебе?» Подробно объяснил, что, когда он был у нас в воинской части, я получил от него приглашение работать регулировщиком. «Валерий (отчество забыл) в командировке. Сдавай документы и жди допуска». Дали номер телефона: «Позванивай, глядишь, к тому времени и он вернется».
Два дня бродил по городу, купался в Волге. Конечно, Волгу не сравнить с Амуром. А тут пакость: в гостинице предупредили: «Ночуете последнюю ночь. Завтра принимаем иностранцев, не будут же они ночью шарахаться о ваши раскладушки? Должны понимать, что престиж страны превыше всего». Конечно, понимаем, спасибо, что еще эту ночь перекантуемся.
На следующий день чемодан с пожитками сдал на железнодорожный вокзал в камеру хранения, а ночевать поехал в аэропорт. Еще по прилете я обратил внимание на большие кожаные диваны в зале ожидания прекрасное спальное место. Я сдвинул несколько диванов и отлично устроился: спал до утра как убитый. Встал, растащил диваны по местам, перекусил в буфете.
В этот день я планировал поехать в институт, сдать на вечернее отделение документы, разузнать, когда начнутся вступительные экзамены. Но припустил сильный дождь, и я решил никуда не ехать. И началось! Мои диваны оказались под громкоговорителем. Ночью я его ни разу не слышал, а днем каждые полчаса: «Прибыл самолет из Воронежа объявляется посадка на рейс на Москву самолет из Волгограда задерживается». Эти города более-менее близко, но Чимкент, Ташкент, Львов и туда летали самолеты из провинциального города.
Познакомился и с областью. В несколько населенных пунктов летали кукурузники, и свободных мест в них практически не было. А слева от нашего аэропорта виднелись хвосты больших самолетов, и было видно, как они беспрерывно взлетали и садились. «Это что?» спросил я у одного мужика. «ШВЛП школа высшей летной подготовки», прояснил он меня. «Солидно!» присвистнул я.
На следующую ночь, от греха подальше, я устроил себе лежбище в другом конце зала. Стало туговато с деньжатами, и я пристроился в одну артель грузчиком. День работаешь вечером расчет. Платили немного, но хватало. Получив деньги, я уходил по своим делам, а артель пить. Они меня очень ценили каждый вечер перед уходом я получал приглашение обязательно приходить на следующий день.
Где-то на десятый день мне сказали: «Приезжайте, допуск на вас пришел». Кадровика, с кем первоначально имел дело, я не нашел, подошел к другому. Порылся он в бумагах и говорит: «У вас допуск положительный, можете устраиваться на наш завод». «Шутник. Это у меня-то может быть отрицательный допуск?» подумал я. После первых же его слов я сразу понял, что это бывший политработник. «Нам регулировщики не нужны. Если хочешь, иди учеником токаря». Я ему объясняю, что меня пригласили на завод, что я служил на этой технике, что приехал сюда с другого конца света. Признаюсь, что, конечно, я лишнего погорячился. «Раз так, сказал он, пока я здесь, ты на этом заводе работать не будешь. Забирай документы и уходи». Я еле сдержался, чтобы не дать ему в морду. Но армия научила не распускать язык, а тем более руки. Сегодня обидел сослуживца, а завтра в карауле он тебя застрелит. За время моей службы нам несколько раз на плацу перед строем полка зачитывали информацию о подобных случаях. Да что там говорить, даже мой очень хороший знакомый парень из Пензы, чья кровать находилась в десятке метрах от моей, которому оставалось служить несколько месяцев, не найдя того, кого он решил убить, отобрал автоматы у разводящего и двух караульных. «Я вас, ребята, не хочу убивать». И со всем этим арсеналом ушел в сторону китайской границы. Нашли его, долго отстреливался. Командир полка сказал: «Я людьми рисковать не буду». Подогнали танк и расстреляли его из пулемета.
Но мне делать нечего, забрал документы и ушел. Правда, каюсь: видно, бес меня попутал, в дверях повернулся и послал его матом.
Сколько потом мне попадалось писулек, в которых наш брат (солдат) изображался как придурок, описывались ужасы дедовщины и т. д. Да, было такое, но эти войска мы называли «чмо». Это стройбат, всякие хозвзводы в армии этого добра хватало. Но там, где через день имеешь дело с боевым оружием, все это было непозволительно. А в танковых войсках дедовщины вообще не было, в экипаже «салага» это заряжающий, да разве экипаж позволит его кому-то обидеть?!
Уже не помню, откуда узнал, что в Тольятти ведется строительство автозавода. Что ж, в Тольятти так в Тольятти! Поехал на речной вокзал, продал подешевке часы, встал в очередь на «Метеор». Протягиваю руку с деньгами в окошко кассы и боковым зрением вижу проходящего мимо человека, который приглашал меня на завод. Первая мысль была отвести от него глаза, но я не отвел. Все-таки есть в человеческом взгляде какой-то магнетизм. Подходит ко мне:
Ты что здесь делаешь?
Уезжаю, говорю. Надоело все это.
Как? Почему?
Я ему вкратце все поведал. «Мудак! охарактеризовал он незнакомого мне человека. Я же поручил ему каждый день узнавать о тебе в отделе кадров. Все, поехали. С утра встречаемся у проходной». Я не стал ломаться, изображать из себя обиженного. Это судьба. «Деньги есть?» спрашивает. «Да так, кое-что». Дал мне денег: «Не переживай, потом отдашь. Как с ночевкой?» «Все нормально», говорю. Я ему не сказал про мою матерщину.
На следующий день, до обеда, я был принят на завод регулировщиком по небывалому для новичка третьему разряду и уже вечером валялся на койке в общежитии. Видно, мой делоустроитель имел вес на заводе. На участке, на который я попал, из пятнадцати человек по штатному расписанию семеро были инженерами. Впрочем, так было и на других участках.
В этом же году поступил на вечернее отделение политехнического института. В одну группу со мной попала молоденькая «выбражала», которую судьба невероятным образом забросила на вечернее отделение. Через три года эта «выбражала» стала моей женой.
Я, на удивление быстро, подружился с инженерами нашего участка. Они были старше меня на шесть-десять лет, но все заканчивали дневные институты, а у меня за плечами была срочная служба.
В первый год работы на заводе было плохо с комплектующими, и мы с начала месяца по неделе, а то и больше сидели без работы, правда, потом до конца месяца приходилось трудиться без выходных. С утра все приходили в цех, а потом отправлялись по Ленинским местам. Это было официально, а неофициально по пивнушкам. В то время в Ульяновске было несколько мест, где торговали разливным пивом из больших деревянных бочек. Там же стояли столики и продавалась копченая, вяленая и соленая рыба. В ходу были стеклянные пол-литровые кружки. Если посетителей было мало, то ты мог взять сразу две или три кружки и постепенно их выпивать, а если много, то после каждой выпитой кружки приходилось подходить к буфетчице и говорить: «Повторить». Вскоре начался ажиотаж, связанный со столетием со дня рождения Ленина, и пиво куда-то исчезло на десятилетия. Правда, можно было иногда перехватить пару-другую бутылок, но это в драку собаку.
А в холодное время мы расслаблялись в квартирах инженеров, благо, жены их были на работе. По окончании «посиделок» мы тщательно маскировали следы нашего присутствия. Надо сказать, повезло выпускникам дневных институтов. Параллельно основной очереди на жилье существовала очередь молодых специалистов, которая давала возможность получать довольно быстро благоустроенные квартиры.
Конечно, я взвалил на себя тяжелый груз: работал неделю в первую смену, неделю в третью и так шесть лет. К шести вечера уходишь в институт, а после занятий, когда все нормальные люди ложатся спать, ты едешь на работу и крутишься, как заводной, до утра. И днем толком не спишь. Но, слава Богу, все пережил, одно слово молодость.
А родители писали о всех делах, которые происходили в Благовещенске, и жил я мечтой о первом отпуске, который, хочешь не хочешь, давался через одиннадцать месяцев.
Экзамены за первый курс я сдал на тройки, а по истории КПСС получил пятерку. У преподавателя я ходил в любимчиках. Еще в начале первого семестра она нас пытала: «В чем же ценность ленинской «Искры?» Ответы были всякие: «Ленин был очень умный», «Ленин лучше всех понимал теорию Маркса и Энгельса». «Да, все это правильно, но не совсем полно. Кто еще хочет высказаться?» Тут высунулся я и говорю: «Сколько людей, столько и мнений, а все должны были делать и действовать так, как написано в «Искре». «Молодец! расцвела она. Все правильно».
Наконец подошел отпуск, и полетел я на Дальний Восток через Куйбышев. В планах было залететь на денек в Хабаровск к армейскому другу, а оттуда перебраться в Благовещенск. Летел на самолете ТУ-104. В то время говорили, что это ненадежный самолет. Действительно, когда видишь в иллюминатор, как у него вибрирует крыло, создается впечатление, что оно сейчас отвалится.
Перед вылетом зашел в забегаловку перекусить. Стал в очередь за пожилым, в небольшом чине, офицером. И ни с того ни с чего три недоноска, сидящих за столом, стали над ним издеваться. На данный момент в этом заведении женщин не было, не считая буфетчицы, и я этим парням так миролюбиво и доброжелательно говорю: «Ребята, вы что, ё..?» Слово за слово «Ну подожди, ты у нас пожалеешь», пугнули они меня. Пожалел я, что у меня нет кожаного, с бляхой, армейского ремня. Незаменимая вещь в таких ситуациях. Они ушли. Я перекусил, «экспроприировал» в этом заведении две стальные вилки (в то время вилки были такими мощными, что их можно было вместо штыка прикрепить к трехлинейке), сунул их в левый рукав пиджака и, придерживая пальцами, вышел. Вижу стоят, ухмыляются. Двинулись ко мне. Беру одну вилку в левую руку, другую в правую и наглядно им показываю. Они завошкались и не подошли. Я решил в вокзал не заходить, обошел его стороной и сразу направился к самолету.
Недалеко от здания вокзала стояла какая-то будка и рядом шлагбаум. Я поднырнул под него. «Ты куда?» спросил вышедший из будки охранник. «Туда», махнул я в сторону взлетной полосы. Больше вопросов он мне не задавал, и я пошел прямо к самолету. Думаю: «В случае чего, летчики помогут». А они в это время снизу осматривали самолет. Потолкался и я с умным видом рядом с ними. Сделал им замечание, что протектор на колесах изношен и что колеса надо менять, получил исчерпывающее разъяснение из десяти букв и продолжил осмотр.
От аэропорта змейкой потянулись пассажиры. Началась посадка. Сел на свое место и я и, только когда закрылась входная дверь, вздохнул спокойно. Страха не было досадно было: отпуск сорвется. У меня было два пути: или в милицию, или в больницу.
День провел в Хабаровске, товарищ рассказал мне, как слаживается житье-бытье у некоторых наших сослуживцев. На следующий день на поезде я приехал в Благовещенск. Отпуск прошел на «ура». Все-таки как хорошо жить там, где ты вырос.
Все лето я постоянно думал о «выбражале».
В первый же учебный день побежал в нашу группу, а ее нет: перевелась на дневное отделение. Где теперь ее искать? Но нечаянно на следующий день встретились у института. Я проводил ее домой, а через несколько дней у моего приятеля была свадьба. Ее родители разрешили ей пойти со мной на свадьбу, так как считали меня глубоко порядочным человеком. А я там напился вдрызг. Как она ухитрилась дотащить меня до трамвая, а потом до общежития? Я больше ее в два раза. Ночью проснулся: «Свинья, что же ты наделал?!» А она такая, что «и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет». Жалко, что все разрушилось. Я ее за год немного изучил: не будет она водиться со мной. Долго я менжевался, идти к ней или не идти. «Ладно, пойду, решил я. Получу по мордасам и уйду». Я ее старался убедить, что это несчастный случай, что я нечаянно перепутал водку с минеральной водой. В общем, «поверила», по крайней мере, до свадьбы и приняла.