***
Не прошло и трех дней, как на пятнадцатой странице «Рандеву по пятницам» появилось Танино объявление: «Скромная симпатичная восемнадцатилетняя девушка ищет состоятельного зарубежного покровителя». Прошла неделя: ни звонков, ни писем. Рыбка через десять дней повторила попытку результат тот же. То ли все зарубежные покровители враз покинули территорию Беларуси, то ли их там никогда и не было.
К концу месяца проклюнулся какой-то тип отечественного производства, назначивший Таньке встречу в Пионерском скверике. Парень специфической наружности, с толстой короткой шеей и мощными плечами, от которых его джинсовая куртка трещала по швам, буквально раздевал девушку взглядом. Отсканировав все ее параметры, изрек:
Ты какой иностранный язык в школе учила?
Не-мец-кий, протянула Таня удивленно.
Шпрехаешь, значит? А оценка по дойчу какая в аттестате?
Высший балл. А что?
Пристрою тебя, коза, в приличный гамбургский бордельчик, потер руки Алесь. Это тебе не дешевый провинциальный притон, где берут двадцатник с сексуально озабоченного рыла. Там ты быстро капусты нарубишь и домой вернешься королевой: на классной тачке с прицепом полным шмотья и техники, с баблом на отдельную квартиру. А то, глядишь, за фрица выскочишь и всю жизнь будешь, как сыр в масле, кататься, поминая дядьку Алеся незлым тихим словом.
В Танькиных глазах отразился животный ужас.
Как бордельчик? Я спонсора ищу Здесь, дома
Алесь расхохотался, аж слезы из глаз брызнули:
Кого ты ищешь? Спонсора? Га-га-га! Хочет на елку залезть и задницу не поцарапать!
Он смачно сплюнул, и его харчок повис на стенке урны, стоящей в трех метрах от скамейки.
Гы-гы-гы, гляди, какой я снайпер! снова заржал Алесь, показывая черным ногтем на плевок, Ой, повезло тебе, дуре, что на меня нарвалась. Рука у меня легкая уже не одну в хорошие руки пристроил.
И, почесав бритый загривок, поднял вверх свою татуированную клешню.
По петухам, что ли?
Таня спрятала руки за спину.
Нет. Вы не поняли. Я не из этих
Алесь изумленно посмотрел на девушку:
А из каковских, позвольте полюбопытствовать? Случайно, не из Свято-Рождество-Богородичного женского монастыря? Ха-ха-ха
Девушка молчала, опустив глаза на вытертые носки своих виды видавших сапожек.
Не из этих она Все вы одной задницы ягодицы, оскалился Алесь, ковыряя спичкой в ухе.
Краска ударила Таньке в лицо. Она вскочила на ноги.
Мне пора идти. В общем, не могу я Извините.
Алесь снова расхохотался, хлопая себя ладонями по ляжкам:
Нет, это пипец полный! Я весь валяюсь. Да ты знаешь, овца, сколько мокрощелок стоит в очереди на это место? До Гамбурга раком не переставить, сплюнул Алесь на асфальт. Сначала выеживаетесь, а когда у меня остаются вакансии только в юго-восточную Азию, начинаете выть: «Алесь, миленький, помоги попасть в Европу!».
У меня даже паспорта заграничного нет, ухватилась Таня за железный, по ее мнению, аргумент.
Паспорт сделаем в темпе вальса. Визу шпокнем. Дорогу оплатим. Поселим, трудоустроим. Все в кредит. Будешь должна мне две с половиной пошарил он взглядом по Танькиной фигурке, нет, три с половиной тысячи евро. Отдавать будешь частями в каждый мой приезд. Впитала?
Нет из извините, прошептала Рыбка, прижимая к себе сумку, из которой торчали хлебный батон, длинный кривой огурец, бутылка кефира и треугольный пакет с молоком.
Алесь криво усмехнулся и, оторвав от сигаретной пачки кусочек картона, черкнул на нем свой телефон.
На случай, если передумаешь. Трудиться в Гамбурге это тебе не шубу в трусы заправлять га-га- га
Танька отрицательно замотала головой.
Колхоз дело добровольное, подвел итог собеседования «кадровик».
Ваня
В Германию Фишеры, тогда еще Зуевы, перебрались из Казахстана, когда Ване cтукнуло семнадцать с половиной, аккурат перед службой в армии. Решимость в принятии столь непростого решения Зуевым придали ужасы, регулярно транслируемые по телевидению: дедовщина, самострелы, побеги солдатиков из части и прочие прелести постсоветского бытия. Впрочем, армия была не единственной, а одной из многих причин, по которой они засобирались на землю предков матери семейства Фриды Карловны, урожденной Фишер.
Несмотря на многодетность, Зуевы не бедствовали. Вкалывая в приусадебном хозяйстве до седьмого пота, они нажили «Жигуленка», собственный дом, бегающую по двору живность. Семья была крепкой и трудолюбивой. Федор, отец семейства, отработав смену на кирпичном заводе, до сумерек возился то на крыше свинарника, то на утеплении крольчатника, то на чистке курятника, а в выходные стоял на базаре в кожаном фартуке, сбывая землякам свою «флору и фауну». Фрида занималась детьми и хозяйством. Уже с шести утра в доме вовсю пахло вкуснятиной. Ближе к обеду она с младшими, Юркой и Лешкой, перебиралась в цветник или на бахчу, считавшуюся самой образцовой в поселке. Зуевы умудрялись собирать за сезон до четырехсот здоровенных арбузов и дынь. Ваня с детства наблюдал, как мать большими листьями прикрывает на грядках бахчевые, чтобы те не сгорели на солнце. Позже делает ямку, опускает туда арбуз и тщательно камуфлирует его зеленью, дабы тот спокойно дозревал, не соблазняя своими глянцевыми боками вороватых соседских ребятишек.
Обязанностью Ирки, младшей Ваниной сестры, было кормление кроликов, кур и уток. Коровой занималась мать Фриды, бабушка Альма. Подоив Зорьку, она ехала на утреннем автобусе в райцентр, ходила там по подъездам и громко кричала: «Молочко свежайшее! Только что из-под Буренки. Налетай, народ!», и тот налетал. Несмотря на дороговизну, ее продукцию брали с удовольствием, ибо качество молока было несравнимо выше, чем у магазинного, пять раз разведенного водой.
Старшие пацаны, Ванька, Женька и Пашка, после занятий помогали отцу столярничать и торговать на базаре областного центра, где цены были вдвое выше, чем у них в районе. В общем, все Зуевы были при деле.
В начале девяностых родственники матери стали потихоньку уезжать в Германию. Ома4 Альма настояла на том, чтобы документами занялись и они. Взбрыкнувшему было зятю сказала строго: «Ты, Федька, не бузи! Молодой ишшо слюной на меня брызгать. Посмотри вон, как казахи аксакалов своих почитают и молчат, когда те учат их уму-разуму. Так вот, документы мы подадим, а покуда вызов придет, будет видно, ехать нам или нет. Не спорю, мы не бедствуем, но кто знает, как жизнь повернется. Вон Майеры сказывали, что казахи у них в поселке уже покрикивают на улицах: «Русские и немцы вон к себе на родину!», и бандитье, прикинувшись милицией, к нашим в дома стучится, чтобы вынести нажитое непосильным трудом. Знают, нелюди, что немцы редко бедствуют.
В общем, бумагами я сама займусь, такой шанс упускать нельзя. Не хочу, чтобы младшенькая моя всю жизнь в земле рылась, как крот. Да и внукам своим подобной судьбы не желаю. А ты, Федя, оставайся, раз такой патриот. Поймешь потом, что к старшим стоило прислушаться, да поздно будет».
Бабка, как в воду глядела. Вскоре, действительно, началось. Сначала закрыли кирпичный завод. Еще недавно его продукция была нарасхват: грузовики сутками стояли в очереди у заводских ворот, и вот он, кормилец семьи Федора, объявлен нерентабельным и разграблен. Остались от «Кирпичика» лишь пустые глазницы окон да обветшалый транспарант над проходной: «Халык пен партия биртутас!».
Соседний цементно-шиферный тоже уничтожили, растянув по ночам все заводское оборудование. На фермах зарплату стали выдавать шифером, снятым с крыш тех же ферм пятьдесят штук на нос. Хочешь на хлеб его намазывай, хочешь надевай на голову, хочешь продавай. Одним словом, арак пак жок, концерт аяк талды5.
Железнодорожная станция с Владимиром Ильичем, стоящим на облупленном постаменте, превратилась в стихийный рынок. Там, куда показывал отбитой гипсовой культей вождь мирового пролетариата, ежедневно топтались бывшие гегемоны, пытаясь обменять на деньги свою «месячную зарплату». Одни трясли шапками-ушанками, другие стучали перед носом у пассажиров фарфоровыми чашками, а, пьяный в хлам, кум Зуевых Яков, сидя внутри самого настоящего гроба, наяривал на гармошке частушки с припевом: «Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы» и время от времени выкрикивал козлиным фальцетом: «Господа-товарищи! Налетайте на качественную тару для своей тушки!». Он, работник коммунального хозяйства, как и все, получал зарплату собственной продукцией гробами и уже всех знакомых завалил ими на три смерти вперед. Стояли гробики у кого в сарае, у кого в гараже, у кого в кладовке. Одни складировали в них инструменты, другие хранили банки с консервацией, у третьих там жили кошки с котятами. Сам же Яков в гробу ночевал, когда явившись под утро «на кочерге», боялся получить скалкой от своей супруги Эмки.
Все как-то разом рухнуло, в том числе и школа, где учились юные Зуевы. На ремонт учебного заведения денег не было, и она завалилась прямо на головы находившихся там детей. Сначала занятия проходили в общественной бане, потом в детском саду, а затем и вообще прекратились. Ваньке-выпускнику ради аттестата зрелости, пришлось ездить в райцентр. Остальные же учились дома, постигая прелести заочного образования.
Наконец Зуевы получили разрешение на въезд в Германию. Не раздумывая ни секунды, приступили к сборам. Активнее всех собирался Федор. Он в списке отъезжантов был единственным «левым пассажиром». Все остальные, включая отпрысков, в документах числились истинными арийцами, дай бог здоровья предусмотрительной бабе Альме. Именно она настояла на этой записи в паспортах старшеньких, невзирая на возмущенные вопли зятя: «Вы бы, мама, уже за одними воротами и отчества им переписали на Альмовичей, нашим курам на смех!». «Надо будет, перепишем, припечатала бабка. Не посмотрим на твоих кур-хохотушек».
Бабкино пророчество сбылось. В Германии всех Зуевых, включая Федора, и в самом деле, переписали на Фишеров. К тому же, поменяли имена детям: Юрка стал Юргеном, Ирка Ирмой, Лешка Алексом, Пашка Паулем, Женька Ойгеном. И только Ванька, отказался быть Йоханом, категорически не пожелав «сливаться с местностью».
«Пусть все знают, что я русский и этим горжусь», заявил он местному чиновнику. В подтверждение своей позиции, парень купил на блошином рынке две футболки с надписью: «100% RUSAK», которые таскал по очереди. Мать с бабкой не одобряли его «выстебона», ибо русаком он был лишь наполовину, причем, как утверждала Альма, на худшую.
Но через полгода Иван опроверг мнение бабули, начав зарабатывать неплохие деньги. Пока все его родичи горбатились на заводских конвейерах, он трудился страховым агентом. Будучи занудным и назойливым, парень привел под знамена своей страховой компании весь род Фишеров с их многочисленными знакомыми. Затем добрался и до приятелей знакомых. Если уж кто попадался на пути цепкого Ивана, то неминуемо был застрахован. Прямо, как в анекдоте: «Умирает неверующий страховой агент. Обеспокоенные родственники вызывают священника, чтобы тот убедил его хотя бы напоследок спасти свою грешную душу. Святой отец входит к умирающему. Его ждут час, два, три. Наконец дверь открывается, и на пороге появляется сияющий от счастья служитель культа. Все возбужденно к нему подскакивают:
Неужели удалось, святой отец?
Что? Да нет! Зато я очень выгодно застраховал свою жизнь!».
Так вот, Иван Фишер был именно таким специалистом. У него легче было застраховаться, чем объяснить, почему ты этого не желаешь. Отсюда и заработки, дающие возможность смотреть на «рабов» и «лохов» сверху вниз.
Со временем Ваня стал важным, как вельможа. Продав «Хонду», купил в кредит новенькую БМВуху, выбросил на помойку все свои семейные трусы и майки, заменив их благородным бельем фирмы «BOSS», начал пить правильный английский чай, а не «это говно из «Альди». Завел себе новую кожаную папку, лайковую куртку, туфли фирмы «Ллойд» и стал учить свое «отставшее от поезда» семейство «правде жизни». А чего ж не поучить, если сам преуспел?
Вот только в личной жизни Ивану не везло. В сравнении со своими братьями, удавшимися и ростом, и лицом, он совершенно не пользовался успехом у противоположного пола. Тем не менее, подвыпив однажды, Ванюшка пообещал родне, что в течение этого календарного года решит семейный вопрос, возьмет в банке кредит и начнет строительство собственного дома. А слов на ветер он не бросает, потому как парень серьезный.
Таня
Уже два месяца Таня путанила в гамбургском борделе «Золотой якорь» под псевдонимом Фишхен6. Мама с братом были уверены, что она ухаживает за старичками и были недалеки от истины. Клиенты девушки, и впрямь, молодостью не отличались. Завсегдатаями пуфа были, как правило, состоятельные дедули, являвшиеся в утренние часы только для того, чтобы посмотреть на молодое обнаженное тело да пощупать путанку.
Они давали новенькой неплохие чаевые и на прощание целовали ручку. Но бывали варианты и пожестче, например, агрессивные в своих необузданных фантазиях арабы или нетрезвые русские, стремящиеся покопаться в душе проститутки, выясняя вопрос, как же она дошла до такой жизни. Если местные проститутки отказывались от подозрительных клиентов, то нелегалке Рыбке подобные вольности не светили, как не светили и 36-часовая рабочая неделя, медицинская страховка и многое другое.
К своему ужасу, Таня выяснила, что не имеет права работать в Германии, нарушает законы и, попадись она в руки полиции, будет немедленно занесена в компьютерную базу и выслана из страны за счет своей работодательницы, хозяйки борделя Эрны.
При первой встрече шефиня сразу предупредила девушку, что очень рискует, предоставляя ей кров и работу. Что, в случае облавы, она будет вынуждена не только купить Тане билет на самолет, но и отстегнуть государству штраф в несколько десятков тысяч евро. Засим, платить Рыбке она будет по самому минимуму, а работать новенькая должна по максимуму. Если та не согласна, может сразу же возвращаться обратно.
Последнее было совершенно невозможным. Не было денег на билет, а самое главное на Рыбке висел долг перед Алесем, который тот обязательно стребует, причем, с процентами. И деться от братка ей совершенно некуда у того на руках все ее данные, включая домашний адрес родных. Одним словом, пришлось согласиться на предложенные условия.
К своему новому бытию Таня привыкла не сразу. Поначалу умывалась слезами, отправляясь с клиентом в постель. Тот жаловался Эрне на испорченное удовольствие, и хозяйка нещадно штрафовала новенькую. Со временем Танька пообвыклась. А что делать? Не можешь изменить обстоятельств, меняй свое отношение к ним. До нормы десять человек в день дотягивала редко, но когда удавалось раскрутить клиента на дорогущее шампанское, жить становилось легче: наскребался и месячный взнос для сутенера, и кое-что для отправки родным.
Раз в две недели Таня звонила матери и брату, стараясь не расплакаться в голос. Моральную поддержку девушка получала только от бывшей петербурженки Инки Гольдберг, считавшей себя «ветераном производства».
Раньше Рыбка считала земляками исключительно белорусов, но в «забугорье» оказалось, что все бывшие СССРовцы соотечественники. К группе своих, хоть и «двоюродных», примыкали поляки, болгары и чехи. Вот что значит чужбина!