От завода зигзагом шёл ещё один туннель, не связанный с общественным транспортом, а поднимающийся всё выше. Он опоясывал возможную треть горы, разворачиваясь в ключевых точках. Первая, левая шахта большой реки, на уровне кромок двух высочайших небоскрёбов. Хоть на дно этой шахты спускались обычно через завод, под землёй, но через верх доставлялось всё необходимое оборудование. Дальше и выше от шахты большой реки вагончики и дорога с зацепами шли полукругом над богатейшими апартаментами до потухшего водопада малой реки, поднимаясь ещё на полкилометра выше. Оттуда закрывался вид на большую реку и все районы. Энергия в этом месте так же ушла глубоко в гору, но её не нужно было качать. Ниже у резкого обрыва до самого дна, она сочилась почти так же мощно, как и в старину. Напор иногда угасал, но гребень фонтана всегда вырывался. Температура у подножья водопада малой реки сохранилась, как и во время большого перехода, но всего в километре дальше от малой реки начиналась граница живой зоны Слагнаи. Гора там не закрывала губительные прямые лучи энергии, и земля вся в районе не оживала. Поэтому в тех местах жарко, но очень мало места для расселений, а жителей расположили в тени на новой платформе.
С тысячу циклов назад и на берегах малой реки располагались районы, тепловая и разжижающая энергии гасли, а губительные лучи оставались. Жители мигрировали. Близко к горе опасно, в дали холодно. Осталось последнее идеальное место, чуть выше над землёй, что по всем расчётам должно держаться в тепле ещё долгие циклы. В месте такого ответвления, посередине малой реки, разбили каналы, среди мёртвых валунов. Вбили глубокие высокие сваи. Накрыли эту часть разлива платформой с целый район размером, возвышающуюся в сотни метров над дном. Дальше на ней родились здания, дороги, станция вакуумной трубы следующая остановка после завода. Существа вновь перебрались в эти места, но не все. Только самые обеспеченные, и совсем не те, которые строили.
Оттуда вакуумная труба уходила по малой реке во фьорды начинающегося холодного хребта. Мимо брошенных развалин домов, обрушенных заводов и высохших парков. Проезжая эти места, существа удивлялись размаху, с которым жили их предки. Прежде дома строились вширь, а не ввысь, осваивались гигантские поля и равнины, хотя существ было куда меньше, да и технологии были не те. Теперь же, все теснятся и толпятся, ютясь над головами друг друга.
Мягкий грунт исчезал, обнажая каменное дно. Там, на хребте холодных гор, стояла станция всех этих капсул депо. Следующей, после неё, остановкой был холодный завод, который из-за плотности воды невозможно рассмотреть целиком. Дальше транспортное кольцо закрывалось в двенадцатом районе, пропуская заброшенные станции селений и шестнадцатого района, и вновь шло по кругу. Холодный завод весь открывался только в макете архитектора. Стены его покрылись тонким слоем обмёрзшего битума, и отсветы там почти не менялись. Всё в округе мутное, серое и в пространстве постоянно что-то витает. Дышать там, на улице запрещалось. Завод пускал в себя существ только в масках. Вода отравлена избытками добываемого вещества. Эту тёмную тягучую субстанцию прозвали чёрной энергией. Её обнаружили совсем недавно, на пороге кризиса и быстро нашли ей применение, внедрив в повседневную жизнь и успокоив на время возрастающее негодование среди населения. Но самый первый, вырвавшийся под давлением, фонтан до сих пор вредил окружающей среде, да и близь лежащим районам, своими последствиями. В ту, далёкую смену сотни рабочих погибли, тысячи до сих пор болеют, а миллионы потомков получили хронические болезни на всю оставшуюся жизнь. Долго ещё шли споры за нужность и пользу такой энергии и таких последствий. Однако, из чёрной тягучей массы производили пластмассы, резины, металлы. Новый материал мигом ворвался в быт существ, облегчив их жизни и улучшив состояния, кто-то поговаривало, что чёрная энергия ещё и горит. Правда или нет неизвестно, но точно горели газовые карманы, скапливающиеся вокруг месторождений чёрной энергии. Поэтому чистую энергию было запрещено направлять в холодный завод и этот завод стал первым, переведённым на электропитание. Он сам качал чернь, сам обрабатывал её, преобразовывал и добывал для себя же электричество. Ректификационные колонны с пониженным давлением делили чёрную энергию на фракции. Весь материал, в виде блоков, жидкостей или мелких шариков, в итоге шёл по двум трубам на большой завод к горе. В одной трубе тележки с намеченными на обработку материалами: мазутой, гудроном, тяжёлыми соединениями бензола, полимерами для пластмасс, а в другой излишек смесь лёгких углеводородов прозрачно жёлтого цвета, один стакан которой, делал непригодным для дыхания целую комнату воды. Трубы эти тянулись мимо заброшенной железной дороги, огибая старый Дуон, и, почти касаясь первого района, входили под большой завод, от которого, в свою очередь тоже тянулись трубы, но не в стороны, а ввысь. Первая колонна труб взвелась несколько сотен циклов назад. Поднять её наверх оказалось так же легко, как измерить саму высоту купола. Для этого собирался аэростат (тогда ещё управляемый персоналом со дна защитные костюмы были не эффективны) и подымался до ослабления троса. Так же медные трубы колонным составом плавно поднимали от большого завода, приваривая их к друг другу. По этой старой трубе шёл вверх шлак из обрюзгшей коры кристаллов, отработавших своё.
Гексогоны со временем перестраивали свои атомные решётки в непонятные структуры, в которых энергия не задерживалась, а погашалась. В естественной природе данный шлак, будучи легче воды, сам отставал и развеивался, растворяясь в воде, но при повышенном масштабе работ, в рамках мегалополиса, необходимо его намеренно транспортировать, причём в такие места, откуда вреда от него не прибавится. Будучи закопанной, такая кора плавно отравляла землю вокруг, разрастаясь подобно болезни. Остановить распространение можно, потратив на неё драгоценную энергию или лишив её питательного пространства. Таким образом, минеральный яд расположился под самым куполом, прямо над горой у газовой шапки, питаясь светом купола, возможно доходящим до таких высот, или другим окружающим шлаком.
При обнаружении необходимости утилизации ещё одного излишка лишних жидкостей чёрной энергии, решили пустить вторую трубу параллельно первой. Строить отдельную в холодных горах оказалось затратней пристройки ещё одной к уже имеющейся. Теперь две трубы тянулись вверх от большого завода. Углеводороды должны были растекаться по всей площади газовой шапки в самом пике купола, и они, как предполагали учёные, соединялись с мёртвой корой. При тех давлениях, газах и всём букете химической таблицы, должны синтезироваться необъяснимые соединения, ведь по старой трубе сбрасывались вверх все рабочие отходы. Туда отправлялись и масла, пыль, грязь и весь прочий мусор, который не тонул, а всплывал.
Долгое время борцы за права природы требовали закрыть колонны. Они пророчили из цикла в цикл, что рассеивающего света будет поступать меньше. Что свет не будет отражаться от купола, потому что впитается смесями коры и углеводородов, но купол сиял всё так же. Потому что отсвечивал не от льдов, столь далеко расположенных, а от термо- пикно- гало- (и других) клинов резких скачков изменений каких-либо характеристик воды. Будь то солёность, плотность или температура, всё это отражало свет обратно в город, хотя казалось, что светится сам купол. Учёные подтверждали опасные предположения вычислениями, но на проверку не выделялись ни деньги, ни энергия. Наверх отправлялись все излишки с меньшей плотностью и ничего не возвращалось. Там были лишь мёртвые бескрайние льдины. Рассмотреть которые невозможно даже с самой верхней точки горы. Жителей Дуона сейчас волновали решения других проблем. Как, например, не замёрзнуть.
После потухающего водопада малой реки дорога, которая тянулась от шахты, по горе вздымаясь ввысь, обратно возвращалась в поле зрение завода и, наконец, взбиралась к «Олимпу». Не по камню и не по земле, так как «Олимп» теперь отдельный, зависший в воздухе остров, на самом пике горы. Этот остров объёмом со спортивное поле, долгое время придерживался за счёт бьющей снизу энергии, но не отрывался из-за магнитной породы, притягивающей его к горе. Когда предсказали энергетический кризис, то остров в срочном порядке подпёрли балками и сваями. Слишком велика и значима историческая ценность места. Энергия отступила, а остров завис гигантским козырьком над пропастью. Там вырос только один дом, в который долгое время водили экскурсии для детей. Этот лакомый кусок уже с сотню циклов прибрали к себе вершки власти. Настолько высокие вершки, что никто толком не знал, кто именно там находится и чей теперь остров.
Домик тот всегда чист и свеж, выстроен в старом стиле из белого цельного камня, но как будто только что закончен. Он белоснежен, а вокруг весь простор застилают зелёные водоросли. Низкая плотность не позволяет им удлиняться, а свет не позволяет тускнеть. По всем краям остров светится круглосуточно яркими лучами. Купол тут всегда казался бело-голубым. Но к низкой плотности нужно ещё привыкать. Дышать становилось здесь всегда труднее из-за разряженной воды, но натренированные альвеолы с силой всасывали вдох в несколько раз большего объёма. Движения тут приходилось контролировать, ведь конечностям пространство почти не мешало, а сильные кисти могли что-то и сломать. Вода с воздухом тут сливались воедино. Данные условия были единственно благополучными для цветения серебрянки, пурпурные цветы которой у самых краёв поля, выглядывали всего на пару смен, каждые четыре цикла. Пыльца их вылезала мелкими кристаллами, и яркие переливающиеся, мерцающие блики стреляли всеми лучами в стороны. Пыльца эта оседала на яркую траву, освещённую светящимся пространством, и всё окружение сияло.
С зелёного острова Олимпа спускалась одна мраморная лестница. Скрываясь за горизонтом, она входила в металлический лифт, своей холодной архитектурой не вписывающийся в утончённость острова. Лифт опускался мимо свай и балок, поддерживающих остров и нырял в бельведер, выстроенный окаймля шиворота горы. Обзорное строение это обзавелось залами и торжественными приёмными, в одном из таких, окна которого выходили на побелевший завод в паре километров ниже и мутнеющие первые районы, стояло негодующее существо, активно проминая по очереди предплечья. Оно пару раз бегало в противоположный кабинет, откуда открывалась приглушённая фильтрами стекла картина изливающейся лавины энергии. Существо смотрело выше за козырёк острова в выглядывающий мутный купол. Ничего не обнаружив, оно стремительно возвращалось к остальным, иногда запинаясь о провод, тянущийся по всему коридору и так же входящий в главный конферентзал. Ещё пару раз оно просило своих помощников сходить и посмотреть в дымящуюся даль. Капсула всё не прибывала. В итоге существо склонилось над динамиком, длинный провод от которого разлёгся по всему столу.
На стульях, вдоль стола, сидело ещё тринадцать существ, с той же напряжённостью ждущие ответа из аппарата. Они общались и смеялись в моменты, когда главное выходило за двери, но в присутствии строили наисерьёзнейшие лица, как будто бы данная проблема не даёт им покоя. Главное, не унимающееся существо, знало о показушности этой собравшейся шайки, но не могло сейчас заниматься манерами субординаций, в связи с важностью проблемы. Ведь проблема касалась всё известное население и ему приходилось переживать за всех разом. Не то, что окружающим, которых заботили лишь их отдельные участки, причём сразу видно у кого какой. Даже самое неосведомлённое ни в новостях, ни в политике существо с лёгкостью могло бы подтвердить, что кураторам именно к лицу и к поведению подходили их районы.
Так, например, Жаззу, ответственное за малую реку и платформу на ней, не замечало вальяжности, с которой сопровождались все его движения. Они ненамеренно гладки и вычурны. Оно готово вновь выслушивать чужие проблемы и помогать в совершенно не касающемся его деле. Оно ощущало свою работу, как разгребание хлопот другого, и полностью приготовилось к этому, как ему думалось, сейчас, как и всегда.
Чем выше поднимался порядковый номер района, тем укомплектованней ощущались его предводители. Начиная от десятого, у всех существ уже держались ушные раковины, выше автоматически поднимались плечи, скулы и брови стремились к друг другу. Всё это признаки холода, всечасно оказываемого на них. Хотя на улицах не они работали, а в машинах и кабинетах их тепло оставалось и во время регулярного отключения энергии. Да и сейчас они грелись, и даже расслаблялись, а у себя, в далёком районе, близь хребта ещё постоянно заводили печи с горячим маслом, или тратили энергетические батареи, однако всё это не могло расслабить глубоководное давление, которое совершенно не ощущалось у источника.
От того погодные условия сразу выдавали, так сказать «далёких» существ: неосторожность читалась в размахах кистей, поворотах головы или даже шевелении челюстью. Сопротивления плотности воды почти не чувствовалось. Подобная неосторожность (в связи с усиленными разжижающими свойствами близь источника) проявлялась даже у предводителя второго района с его расчётливостью и перфекционизмом. Да, штаб его базирования и располагался, казалось бы, ближе некуда к источнику, однако себя его контора ещё не считала приверженцами «тёплых краёв», хотя жители, как второго, так и третьего района, крайне редко надевали тёплые куртки, выходя на улицу. В то время, как некоторые поселения у хребта иногда спали вообще не раздеваясь.
Так же, со всем внешним выражающимся соответствием стилю района, по некоторым существам нельзя прочитать схожести их отношения к проблеме, с тем, как они выглядели. Так, у кого-то, богатая самодостаточность воплощалась закрывшейся и безучастной, а у другого сочувственно переживающей. У третьего переживания оставались лишь на уровне ощущений, но, ни в коем случае, ни действий \/ предложений. Те, у которых данные ощущения перекрывали образцовую сдержанность, не на шутку вспотели и скинули пиджаки, ожидая ответа из аппарата. Главное существо в центре стола посменяло зрачки, вытерло вспотевшие ладони о штаны и наклонилось ниже к динамику, хотя громкость того не требовала.
Там Пузырь, глав Донёсся дребезжащий голос из динамика. Пу-пузырь.
Все тринадцать существ всполошились. Некоторые вскочили и зашагали по кабинету, от других вырвалось недоумение, перерастающее в возмущение. Последние же, сохранили туже каменность, что и Густавус то самое существо, которому обращалось сообщение. Оно было ниже всех ростом и куда жилистее. Даже зрачок его не дрогнул, приняв информацию как должное. За ним стоял город, который услышал этот вердикт вместе с ним. Город, которому президент обязано.
Растрёпанный вид одежда Густавус приобретала с каждой новой сменой или оставалась таковой с прошлых смен, если оно вообще не ложилось. Таких смен, чтобы отсидеться в офисе, подписывая бумаги на встречах, у него не было. Оно все документы направляло на советников, подписывало их в дороге или, когда сроки уже совсем исходили. От советников требовалось не советовать, а прислуживать распределить папки поочерёдно и вовремя их подсовывать президенту. Но и в определённой очерёдности распределения папок и своевременной подаче, могла заключаться скрытая игра образцового советника. Само же Густавус летало по городу, следя за выполнениями поручений, в дороге обсуждая новые. Нельзя переносить результаты проделанных работ в отчёты, ведь обязательно, где-то могла засесть ошибка, не точность или намеренное сокрытие. Каждая проверка должна быть спонтанной и ни с кем не обсуждаемой. Таким образом существа стали побаиваться возможных резких и критических мер и начали налаживать производство.