Мы, девочки семьи Чэпел, почти никогда не имели дела с работой по дому. Наш дом был таким большим, что для ведения хозяйства требовался целый штат служащих, и никто не ждал от женщины такого социального положения, как моя мать, что она будет горбатиться у плиты и штопать одежду. Для женщин нашего класса учиться вести домашнее хозяйство означало учиться руководить другими женщинами, которые, собственно, и будут делать всю работу.
Эстер и Мэтью хотели другой жизни. Современной, как говорила Эстер. Мэтью отказался от таунхауса в Верхнем Ист-Сайде, который ему предложили родители, и вместо этого выплатил из своих средств первый взнос за дом в колониальном стиле в районе Рай, в пешей доступности от станции пригородных поездов на Манхэттен. Мэтью, первый вице-президент компании «Мэйбрик стил», собирался ездить на работу на поезде, а Эстер планировала сидеть дома, готовить, делать небольшую уборку (более серьезную работу по дому намеревались поручить помощнице, приезжающей два раза в неделю) и впоследствии сидеть с детьми, которых они с Мэтью собирались завести в самом ближайшем будущем. Эстер, рассказавшая Мэтью о «свадебном торте» и жизненном укладе в нем, не хотела жить в замке, а Мэтью не хотел такой жизни, которую вели его родители пропитанные мартини вечера его матери, любовные интрижки его отца, их бесконечные ссоры.
Ты сделала что могла, Эстер, милая, сказала Розалинда. À table![8]
Она развязала фартук Эстер и поочередно выключила все конфорки.
Эстер вручила нам с Зили напитки, чтобы мы отнесли их в столовую. Розалинда взяла корзинку с булочками и миску с пюре. Отец и Калла уже сидели за столом, положив на колени льняные салфетки. Они молчали: Калла читала книгу стихов Теннисона и не обращала на отца никакого внимания.
Когда мы с Зили начали разливать всем напитки, появилась Дафни брюки капри, клетчатая рубашка без рукавов, завязанная в узел у талии, волосы убраны в торчащий хвостик. Отец посмотрел на нее, а затем опустил глаза, ничего не сказав. Он не одобрял женщин в брюках или с обнаженным пупком. Любую из нас он послал бы наверх переодеваться, но спорить с Дафни не имело смысла.
И где ужин? спросила она, когда я наливала ей лимонад. Каждый вечер мы собирались в столовой в шесть тридцать, а сейчас было уже на десять минут позже. Дафни не хотела провести за столом с родителями ни одной лишней секунды.
Давайте сегодня будем добрее, сказала мама, зайдя в столовую и опустившись на свое обычное место на противоположном от папы конце стола. Я уверена, что Эстер очень старалась. Как и днем в саду, мама выглядела напряженной.
Когда я садилась на свое место рядом с ней, из кухни послышался звук падающей посуды и голос Эстер: «О нет!» Дафни засмеялась, отпивая из бокала. Розалинда отправилась на кухню посмотреть, что случилось.
Отец налил себе пива. После церкви мы его с утра так больше и не видели. Когда он был дома, он всегда работал у себя в кабинете.
Чем вы сегодня занимались? спросил он нас с Зили. Его воротник был расстегнут, но при этом, несмотря на жару, он по-прежнему был в коричневом пиджаке, в котором ходил в церковь.
Айрис рисовала меня на лягушачьем пруду, ответила Зили.
А уроки у вас на этой неделе есть?
В понедельник у нас урок фортепиано, ответила я.
А у меня в пятницу занятие балетом, сказала Зили. Она напряженно сидела на стуле и расслабилась только тогда, когда допрос закончился. Его вопросы обычно были довольно безобидными, но лучше всегда быть начеку.
А ты, Калла? спросил он. Что у тебя там такого в книге, что ты не можешь оторвать от нее взгляда даже за столом?
«Леди из Шалота», ответила она и начала читать вслух: «Пред нею зеркало давно // Висит его прозрачно дно // Где тени зреть ей суждено: // Большой дороги полотно // До башен Камелота»[9].
Большое спасибо, сказал папа, подняв брови и поправив вилку с ножом. Поэзию я никогда не понимал.
Это точно, сказала Калла. Она отложила книгу, взяла стакан с водой и сделала аккуратный глоток. У нее были красивые пухлые губки, но в закрытом состоянии они были сложены в гримасу недовольства, что несколько портило их очарование.
Наконец Эстер с Розалиндой принесли ростбиф и стручковую фасоль. Порезанное на куски мясо источало приятный аромат, но больше на белом блюде ничего не было. Миссис OКоннор обычно украшала тарелку зеленым салатом, веточками петрушки или кусочками апельсина, но Эстер этого не сделала. Мясо плавало в маслянистой жидкости, словно его бросили в лужу. По очереди опуская кусочки на свои тарелки, все мы постарались убрать с лица брезгливое выражение.
Дафни начала есть еще до того, как остальные наполнили свои тарелки, сначала она театрально пыталась разрезать кусок мяса ножом, а потом взяла его пальцами и стала откусывать прямо так. Отец задержал на ней взгляд, а потом с отвращением отвернулся. Эстер оглядела нас, ожидая вердикта. Обычно к ужину она спускалась опрятная и уложенная, но сегодня ее щеки раскраснелись, а волосы торчали в стороны, как у Альберта Эйнштейна. На воротнике ее белого платья остались бледно-розовые брызги крови видимо, от куска сырого мяса, с которым она возилась несколько часов назад.
Никогда не угадаете, кто сегодня ответил на приглашение, сказала Розалинда, появляясь из кухни с забытым соусником. Она села на свое место рядом с отцом: ее фраза прервала невыносимое молчание. Отец повернулся к ней, отпивая пиво и не желая играть в угадайку.
Сэмюэл Кольт, сказала она. Сэмюэл Шестой, или Седьмой, или сколько их там уже. Он тот, который помоложе, кажется, ему лет двадцать.
Отец поставил стакан на стол и задумался.
И кто же его пригласил?
Мы, конечно, ответила Розалинда. Папа, ты же сам одобрил список гостей.
Правда? Часто казалось, что его мысли блуждают где-то далеко, устремленные на какие-то гораздо более важные вещи.
И твои оружейники придут, добавила она.
Они не мои оружейники, сказал он. Большинство производителей оружия в Америке базировались в Коннектикуте и Массачусетсе «Кольт», «Смит и Вес-сон», «Винчестер», «Спрингфилд Армори», «Моссберг», «Ругер», «Ремингтон», но отец и его собратья по кровопролитию были по большей части конкурентами, а не друзьями.
Отец принялся за мясо, а Эстер взволнованно за ним наблюдала. Он отрезал большой кусок, отправил его в рот и, начав жевать, кивнул ей.
На маминой тарелке лежал кусок ростбифа, окруженный стручковой фасолью, но было очевидно, что есть все это Белинда не собиралась. Она намазала маслом булочку, откусила и рассеянно жевала, неотрывно глядя в окно за спиной мужа, туда, где к северу от дома простирался лес. В моменты особого стресса она казалась отрешенной так обычно выглядят люди под воздействием лекарств: то вглядывалась в пустоту, а то вдруг резко возвращалась к разговору. Но не думаю, что она на самом деле принимала лекарства. Врач к нам домой приходил редко, а в те случаи, когда я тайно пробиралась в ее спальню или пользовалась ее ванной, если наша была занята, таблеток я никогда не видела только аспирин. Казалось, что у Белинды не было пороков она не курила, не пила кофе и алкоголь, и каждый новый день она встречала лицом к лицу, ничем не защищенная. В результате она как будто избегала самой жизни смотрела на солнце и, не выдержав, отворачивалась.
Вессоны тоже придут, сказала Эстер. Эльвира Вессон и ее мать.
Мы бы и Энни Оукли с Буффало Биллом пригласили, если бы они были живы, пошутила Розалинда, и отец утвердительно крякнул.
Благодаря Мэйбрикам свадьба разрослась до необъятных размеров. Они разослали сотни приглашений, и почти все эти люди согласились, поэтому прием перенесли из нашего дома в Уэнтуорт-холл, поместье под Гринвичем, где проводились свадьбы особ высшего общества и другие крупные мероприятия. С нашей стороны гостей ожидалось мало. Отец был единственным ребенком, его родители умерли. Родителей мамы тоже уже не было в живых. У нее был сводный брат, живший с семьей в Бостоне, но она его ненавидела мы с ним никогда не общались. Мы пригласили нескольких важных персон Беллфлауэра и парочку бизнесменов, производивших оружие в Новой Англии, но на этом наш список гостей исчерпывался.
Дело в том, что начала было Розалинда, но закончить фразу не успела.
Я вдруг сказала Белинда, и все замолчали и повернулись к матери, но она не торопилась договаривать предложение. Ее пустые глаза по-прежнему были обращены к лесу. Через какое-то время, когда ее внимание вернулось к нам, она продолжила: Я чувствую, что должно случиться что-то ужасное.
И вот так наконец это было произнесено. Она открыла дверь неизбежному.
То есть Она положила булочку на край тарелки. Мне кажется, что свадьба обернется чем-то ужасным. Не знаю, чем именно, но нам следовало бы ее отложить.
На странное поведение мамы мы реагировали примерно как на запах свежей краски: сначала ты его замечаешь, а потом привыкаешь. Я была еще слишком маленькой, чтобы понимать, какие ее фразы и действия действительно заслуживали внимания, но даже мне было ясно, что эта точно заслуживала. Послышался стук серебряных приборов о фарфор отец и сестры положили вилки на тарелки и повернулись к маме с разной степенью обеспокоенности.
Отец первым нарушил молчание.
Дорогая, что ты такое говоришь?
Мама? спросила Эстер с дрожью в голосе.
Своим мягким голосом Белинда произнесла лишь несколько фраз, но они знали, на что она была способна с ее неисчерпаемой склонностью к драме.
Должно произойти что-то ужасное, и я не понимаю, к чему такая спешка с этой свадьбой, сказала она, потянувшись к ушам и легонько потирая их бесформенные мочки.
Спешка? Мне двадцать лет, сказала Эстер взволнованно. Ей оставалось совсем немного через неделю она собиралась уехать, а тут вдруг такое.
Вот именно. Ты еще молода, сказала Белинда. Ты ничего не знаешь ни о браке, ни о том, что после свадьбы женщина становится собственностью мужчины и перестает быть собой.
Ох, мама, сказала Розалинда, закатывая глаза.
Торопиться совсем не нужно, сказала Белинда. Я вышла замуж только в двадцать девять.
Да, но ты сказала Эстер поспешно; ее голос взобрался чуть выше, чем обычно. Розалинда толкнула ее локтем, и Эстер сделала паузу, чтобы перевести дух.
Ты не хотела выходить замуж, сказала Розалин-да. А Эстер, видишь ли, хочет, в этом вся разница.
Отец взял солонку и потряс ее над стручковой фасолью, не сводя глаз с Розалинды и, по всей видимости, ожидая от нее извинений за бестактность, но та никак не отреагировала. Ни для кого не было секретом, что Белинда действительно не хотела выходить замуж. К чему притворяться?
Почти все мои подруги замужем или помолвлены, сказала Эстер. Я этого хочу: быть женой и матерью.
Для этого у тебя достаточно времени. Я родила Зили почти в сорок лет.
В сорок? сказала Розалинда. Мама, ты какие-то странные вещи говоришь. Кто будет ждать до сорока, чтобы родить ребенка?
Я бы хотела, чтобы Эстер пока осталась в колледже. По крайней мере до тех пор, пока мое предчувствие не исчезнет.
Эстер целый год проучилась в женском колледже Дарлоу, но осенью возвращаться туда не планировала, поскольку выходила замуж. Розалинда, недавно окончившая среднюю школу, в сентябре собиралась приступить к учебе там же. Это не был колледж в традиционном понимании скорее институт благородных девиц из богатых семей. Более академически устремленные девушки в ожидании замужества выбрали бы колледжи Смит или Уэллсли, а менее обеспеченные отправились бы в секретарскую школу, но наш отец не позволил бы ни того, ни другого. Он считал, что девушке из семьи Чэпел не нужно университетское образование, ведь ей никогда не придется зарабатывать себе на жизнь. Он разрешил Эстер учиться в Дарлоу, чтобы время после окончания средней школы и до замужества не пропало даром. Ей следовало совершенствоваться и изучать историю искусств и иностранные языки, чтобы она смогла воспитать культурных детей, которым не пришлось бы стыдиться за мать. Отец не одобрял полноценного обучения для своих дочерей, но загнивания мозгов он не одобрял тоже. Это был тонкий баланс пусть женщина будет умной, но не слишком.
Я собираюсь учиться в колледже столько, сколько это будет возможно, сказала Дафни. А потом поступлю в школу искусств в Европе.
Я не собираюсь оплачивать никакую школу искусств, ответил отец. Можешь выбросить это из головы.
А я сама буду ее оплачивать, ответила Дафни, и эта мысль всем показалась настолько нелепой, что даже не вызвала ответных реплик.
Для чего мне оставаться в колледже? спросила Эстер. Чтобы стать учительницей или медсестрой? Она произнесла «учительницей или медсестрой» таким тоном, будто говорила «бродягой или проституткой». Она посмотрела на отца, ожидая его поддержки. Он кивнул.
Откладывать мы ничего не будем, сказал он.
Мэтью не станет ее дожидаться, сказала Розалин-да. Такие мужчины, как Мэтью, ждать никого не будут.
Потерпев неудачу, мама откинулась на спинку стула. Неужели она действительно думала, что сможет отложить свадьбу? Воспитанием дочерей она никогда не занималась, никогда не пыталась указать нам, в какую сторону двигаться, поскольку вся ее энергия день за днем была направлена на собственное выживание. Ее дочери проходили обычные стадии жизни, и теперь одна из них готовилась выйти замуж. Менять этот курс было уже слишком поздно.
Должно произойти что-то ужасное, повторила она, на этот раз еле слышно. Сестры переглянулись. Отец уставился в тарелку. Белинду всегда переполняли самые странные идеи, но не помню, чтобы она когда-либо делилась с нами предзнаменованиями.
Она хочет, чтобы меня постигла та же участь, что и Милли Стивенс, сказала Эстер. Милли считалась самой трагичной фигурой в Беллфлауэр-виллидж. Незамужняя в свои двадцать восемь лет, она получила юридическую степень в Колумбийском университете, куда поступила только из-за того, что Йельская школа права не принимала женщин, а после выпуска перед ее носом захлопнули двери все до единой юридические конторы Новой Англии. Разгромленная практически по всем фронтам, она жила с родителями на Бёрч-стрит и зарабатывала уроками фортепиано. Другая ее работа по совместительству, внушавшая ужас всему женскому населению Беллфлауэра, была неоплачиваемой.
Мне всегда нравилась Милли, сказала Белинда, и это было правдой. Раз в неделю Милли приходила давать мне и Зили уроки фортепиано, и мама иногда заводила с ней беседы редко кто еще удостаивался такой чести.
Видимо, ты бы предпочла, чтобы это она была твоей дочерью? сказала Эстер, уже немного переигрывая.
Белинда не ответила, и Эстер вскочила со стула и швырнула салфетку на тарелку. Она задвинула свой стул и схватилась за его спинку, чтобы унять дрожь в руках.
Все эти месяцы я ничего не говорила, мама, но
Отец пытался ее остановить:
Перестань, дорогая, прошу тебя.
Прости, но я должна это сказать. Я все время держала это в себе и теперь просто обязана высказаться. Эстер повернулась к матери. Ты не проявляешь никакого интереса к свадьбе! Мои подруги выходят замуж, и для их матерей это главнейшее в жизни событие но только не для тебя. Очевидно же, что тебе совершенно все равно.
Пока Эстер говорила, я смотрела на свои колени и мечтала провалиться под землю. Мы с сестрами за глаза постоянно обсуждали мать, но никто и никогда не говорил ей таких вещей прямо в лицо.
Не понимаю, что с тобой, мама. Никогда не понимала. Казалось, что слова Эстер испепеляют все вокруг; вся семья сидела, опаленная ими. Но я не позволю тебе испортить этот важный для меня день.
У меня нет привычки кому-то что-то портить, сказала Белинда спокойным голосом, но я знала, что внутри нее бушует ураган.
Дафни фыркнула:
Да ты только этим и занимаешься!
Довольно! сказал отец. Он велел Дафни отправляться в ее комнату, услышав от нее в ответ «Аллилуйя!».