Татьяна Чекасина
Пружина. Повесть о поздней любви
© Татьяна Чекасина, 1986
© Спорт и Культура, 2023
Об авторе
С тех пор как появилось огромное количество бульварных авторов-женщин, сочиняющих детективы и «женские романы», автор этой книги именует себя «писателем», чтобы и читатель понимал, что речь пойдёт не о коммерческой макулатуре, а об истинном творчестве.
Книги настоящих писателей всегда далеки от развлекательного чтива, они для души, для раздумий, для решения каких-то главных глубоко личных проблем, которые, подчас, не поможет решить ни один близкий друг или подруга, а, тем более, ни один психолог. Это то, с чем человек часто вынужден оставаться наедине. Но именно художественная литература из разряда высокой и помогает в этом нелёгком деле.
Книги Татьяны Чекасиной это откровенный разговор с читателем, и направлен он на добро для своего собеседника.
Задумал одно, а вышло другое
В человечке что-то сломалось. Тоненькие ножки в шарнирах коленей пополам, и падает. Прерван путь вагонным столиком, который для него длинная дорога.
В этот день и Корнев, как заведённый. Бродит улицами. Разогретые дома отдают тепло сугробам, тают корки льда. «Весна», ликует он.
Бывая в командировках, бывает и в магазинах. В этот день никаких вещей! И вдруг в витрине «Дорожных товаров» человечек На крыльцо, не отводя от него глаз, будто тот убежит. Продавец, открыв коробку, готова испытать. «Ладно и так», на ходу кладёт в портфель.
В купе он врывается:
Здравствуйте!
Корнев? Степан Михайлович? Я Пётр Иванов!
Рад
Наверное, из какой-нибудь делегации. Толпами к Степану едут. Всех не упомнить.
Второго точно видит впервые:
Дед Гавриил.
Кожаную куртку на вешалку. Глядя в зеркало, подправляет волосы: он ловкий, а по тону молодого парня уважаемый. Дед мигом на другую полку (для наблюдения). И Корнев, оправдывая внимание попутчиков, вынимает из портфеля сувенир
У вагонного окна летит город
Пытаются. Молодой нетерпеливо, дед, нащупывая сцепку:
Наверное, с пружиной беда Кто умелец-то?
Корнев находит на боку мелкие буковки:
Комбинат «Заря».
«Умелец» целый комбинат! молодой хохот.
Детям? кивает дед Гавриил.
Так, коллеге Не говорит: женщине, которой он старше на двадцать лет.
Проводница входит, берёт билеты. У Гавриила:
До Увала.
У Петра:
До Елани.
До Улыма еду, торопливо Корнев.
До Улыма, она всовывает билеты в кармашки клеёнчатой кассы.
Дверь за ней отъезжает и брякает.
Вы туда с инспекцией? Пётр Иванов любопытный.
Да нет, будто билет не туда.
У них вторую неделю электроэнергии нет! парень тараторит неновую для Корнева информацию: Народ толпами увольняют. Банк кредитов не даёт, директора сняли.
«новый назначен. И бродит он, ликуя. А будущее непонятное Вот и талисман Дед предполагает: «беда с пружиной». Коли с пружиной, беда.
А вы откуда знаете?
Механик от них сбежал к нам. Закроют Улымский леспромхоз! Давно пора!
«Вряд ли. ЛЭП отремонтировали. Банк даёт деньги Впереди много работы».
Вы, наверное, туда по вопросу ликвидации?
Нет. В гости.
Удивление. Не знает о романе Корнева. В Комбинате болтают: чуть не умер от любви.
А четыре месяца назад в ноябре он впервые был в Улыме В гостиничном номере плакала молоденькая женщина: гонение, нападение насильника
Кем он у вас?
Кто?
Главный механик из Улыма.
Выше мастера не дали!
А что так?
Никто там не умеет работать Кроме начальника цеха реализации. Молодая, красивая! Цех одни брёвна на вагонах и в штабелях! Грубые дядьки, а руководит дама! Её бы к нам технологом. Никитина Елизавета Филипповна. Хорошие кадры нужны.
а она хороший? Ну, я имею ввиду, не только красивая
Да! Толковая
Корнев опять берёт человечка, не оживёт? Нет. Кладёт немного нервно, легонько оттолкнув. У Петра Иванова гримаска: горюет из-за ерунды! Гавриил (деды, как дети) с виду неуклюжими руками пристраивает маленького к окну, будто для того, чтобы он мог общаться с большими.
Мастерить люблю, оправдывает своё поведение Корнев.
Было бы желание
Ты прав, дедушка, холодным тенорком молодой. Это изделие кто-то сварганил, не имея никакого желания.
Знамо дело! кивает Гавриил.
А желание надо пробудить, открыть родник творческих сил! Парень под хмельком.
Как у реки?
Да, только в человеке!
У реки родник быват не понять, где. У одной из горы бьёт, у другой в сарче-болоте кроется, у третьей в роще глухой Дед глядит на Корнева, которому по нраву его слова.
Из какой такой рощи, из каких таких дебрей Скажешь, дед Надо привлекать к творчеству Трудно нам, руководителям: инертность! У нас в Елани два-три инициативных работника. Таких, как вы, Степан Михайлович, нет. Но я, увидав вашу работу в Напалкове, беру с вас всю зиму пример
Из Елани, откуда оратор, помнит не этого Иванова, а их директора-крикуна: «Неужели и тут людей нет? И тут автоматика?!»
У предметов двигатели стандартные, кивок на игрушку. А у людей, как у рек, индивидуальные. Прав дед, всякая река по-разному начинается, выводит не в лад с лекцией о «привлечении к творчеству».
Людей надо мобилизовывать! И мне удивительны, Степан Михайлович, какие-то древние идеи.
«А я знаю, откуда мой ручей?»
вдохновились мы вашими успехами, а в Комбинате тянут: проект не утверждают, заказы не берут. Мы летом монтаж планируем
Надо было в плацкартный вагон. Там нет руководителей. Дед непонятно, как тут. Наверное, отец он какого-нибудь руководителя?
Говорят, тихо в гремящем вагоне, реконструкцию вам по блату Лицо потное, с виду пьян, но трезвее не бывает.
Мы вкалывали. Вот этими руками всё: и брёвна пилить, и детали сваривать, и автоматику отлаживать Руки у Корнева не маленькие, но не вполне рабочие: пальцы у ногтей тонкие.
Вы, Степан Михайлович, вне критики. Нам бы такого руководителя.
Наконец, молодой говорливый попутчик кладёт на верхнюю полку куртку (цвета какого-то флага), и сам туда.
Дед стерёг, когда угомонится парень
Человек-то не волен быват, не знат, чё у его тама, пальцем себе в грудь. Вот я тебе одну побывальщинку В том годе у нас на Увале мулельщик[1] на снегоборьбе робит: метель, и таки намёты, которы выше кровель. У меня он квартирует. Говорит: утомлён на реке брёвна багром толкать, уеду в город. Но только река открылась, на крутояр. Манит его к берегу кака-то сила. И обратно убёг на лесосплав. Задумал одно, а вышло друго. «Тянет вода», говорит. Находят утопленника, его, моего подворника. В майдане[2] закрутило. Чуял не сдюжит, а лез, вот и непонятно: волен он был либо нет?
Хоть выкинь в окно, кивает Корнев на игрушку.
Деда удивляет реакция, но не дознаётся:
Маленьку отвёрточку! У меня в котомке. В Отрадьеве почту отдают, можно и успеть. Мне возят в ремонт часы с других станций.
Мудро говоришь, дед.
К балабольству навычки нетука, (о молодом технике).
У окон темно, будто они в туннеле.
Дорога (говорят новая) проведена двадцать лет назад логами, гарями, тайгой. Поезда в двух направлениях, с юга на север и с севера на юг. Железнодорожная ветка одна: Елань, Отрадьево, Увал, Напалково, Улым Леспромхозы. Управление, главная контора, кратко Комбинат в городе.
Начальник довольно молодой. Сегодня с ним такой разговор:
Были в Улыме? Видели?
Был-видел. От станции улица мёртвая. Ветер в домах. Какой-то парнишка: «Дома будете ломать?» В одной квартире собака, щенята. «Кормлю. Мамка не велит в дом». Ведёт он меня на другую сторону железной дороги. Там прямые улицы с нормальными домами. И клуб из стекла и бетона (не деревянный!) Добротные коттеджи. Универмаг, гостиница Но работать там надо во всю силу
Вы ведь художник?
Да. Хотя нет.
Говорят, болели?
На лыжах бегаю.
На охоту?
Нет, я не люблю убивать.
Марию Ивановну на ту же должность
Большой босс, но пренебрёг кое-какой не официальной информацией. С Марией Ивановной такое Ей не работать руководителем.
Будете там с мальчиком собаку кормить
Выйдя из Комбината, шагает Корнев тротуарами, вдоль которых вода. Хорошо! Но ровно до той минуты, когда упадёт человечек. Будто поставив на его живучесть, как на карту, и уверенность, и радость, проиграл
И не бегает он на лыжах, а ходит. А с Марией беда Да и он непутёвый Шёл, шёл, ноги подогнулись «Знал, не сдюжит, а лез». Нырнуть бы во мрак летящий мимо, в иной мир, как в реку. Рука вцепляется в вагонную полку. Да, не волен человек.
Залитая светом равнина. Луны вроде нет Синюха. В окне виден нижний склад. Верхние в тайге, некоторые в верховьях рек, на которых и работают мулельщики. Нижний (цех реализации) это, да, брёвна. На вагонах и в штабелях Тут далеко не так. Кругляк не целиком отправляют вагонами, есть переработка: воронки щеподробилок, фанерный комбинат. Название для деревни (Синюха), но выглядит, как городок. Кинотеатр. Ресторан Ипподрома не хватает. Улым халупа с дверью нарастворку для вьюг В имени вой метели на северную неделю. А ему глина для лепки. «Выстрою это же, да ипподром» «Город мечты» уплывает в темноту.
Дед бодрствует. Выкладывает пакеты. Со дна мешочек. Звяк железок. Пакеты обратно в котомку. Ха! Ремонтировать думает! Этот дед Гавриил прямо архангел
Не даёт спать полуночница[3]? Вот и мне. А ты чего? Я молодым делом был горазд храпака давать.
Какой я молодой
А сколь тебе?
Сказал.
Немалые годы.
Ты о квартиранте говорил, о сплавщике леса Я тот парень.
Господь с тобою, он чернявенький, обыковенный, а ты беленькой и вона какой
Наверное, и мне дорога не в Улым В Напалкове живу, туда мне и дорога.
А пошто билет не туда?
Со мной бывает. Хочу одно выходит другое. Молодым вот уехал в тайгу
Молодым делом можно и поездить
Глупости творим молодым делом. В городе дом от отца, он в карьере был взрывником Давно его нет
Умер?
Повторил подвиг Александра Матросова. Мать ждала, болела В управлении рудника первая красавица. А я из армии не домой, в лётное училище имени Чкалова! Умерла мама. И вот я один, двадцать лет Танцы, вино
Ныне-то женат?
Да Второй раз. Но я не об этом Я тебе, дед, о душе
Тот кивает, мол, о чём ещё в вагоне с незнакомым
Лето на то и лето, чтоб отлететь, а у меня ни дела, ни радости. Однажды на краю
Дым. Горит коврик у кровати. Выкидывает во двор, курит на крыльце. Утро. От нового березняка тянет гарью, металлом индустриального города. Рядом завод, куда берут учеником токаря. Но не охота ему станочником, охота лётчиком. В небо не берут.
Каменные Ломки рядом с озером. Собаки лают, шиповник колет руки. У воды рыбаки. Обегает их кустами, намокнув (роса), а то вытащат. Влезает на мостик, с которого ныряет с детства. Горько думать: не приняли. Лётчик молодой глядит орлом. Документы в его руках Предел.
«Не надо тебе в небо, отговаривала мама. У тебя наследственное». Домик бедный у них, но картин много. И масляными красками, и на бумаге акварельные. Папки с набросками: озеро, скалы, костёр, сосны над котлованом. Луг, опять озеро, огромное, как море. Работы маминого отца, деда Андрея. Да и внука Стёпы в альбомах. На школьных отметки: одни пятёрки. И те, что вне уроков: дом на берегу, катер «Варяг» у деревянного причала, автопортрет в ковбойке
Уходит твёрдо на дно, но вода катапультирует
Однако утопиться хотел, качает головой дед Гавриил.
Вот тогда я и умотал на эту новую дорогу
Мария
Барак, копия казарма. Не дом родной. Электропилой пилить брёвна куда трудней, чем в цехе у станка. Брёвен много. На вагонах и в штабелях
Сам себя отправил в такой край, куда никто добровольно не едет. Разве что ради денег. Но ради денег он бы никуда. Накануне отбытия в эти края первая сберкнижка. Друг отца, купив родительский домик (две комнаты с верандой, до трамвая двадцать минут пешком), велит не тратить на ерунду. Одежды на зиму нет, но вкалывать нормально и в казённом ватнике. Одна куртка, кожаная. И теперь иногда надевает за грибами. Для других выходов вот эта, в купе на плечиках.
Октябрь, а в Напалкове морозы: трава на обочинах стекленеет, облака роняют льдистый снег. Ветрюга дует из тундры. К ноябрю горы. Бараки выглядывают трубами. В тот год зима испытывает нового жителя.
В городе-то площадь с памятником, много кафе, стадионы, танцплощадки, цирк, ипподром Зачем живёт, зачем ему эта жизнь и как её употребить? Громкие слова выкрикивает радио, но на душе уныло. Одна ценность работы деда: горка ледяная, ребята катятся на фанерках, деревья в инее, рыбаки над лунками
В двадцати метрах от барака станция. Новыми буквами: «Напалково». Шагать некуда. Тут сарча непроходимая, а там роща непролазная. Идёт прямо, к конторе. Над крыльцом опять новыми буквами: «Напалковский леспромхоз».
И впереди Новый год, от которого двадцатилетний Степан добра не ждёт. В бараке творят брагу. Вятский умеет: «Мы вятский народ хватский». Его друг Тишина, грамотный, как учитель. Пурга с иголками. Окна в наледи. Браги много.
Тишина из лагеря, учит: война массовый гипноз. Корнев кивнул эрудированному. Но тот добавляет: герои войны гипнотики, больные Удар! Ещё и ещё Выбегают ребята от него на улицу, он за ними. Догнав, учит уважать память героев (как Матросов погиб его отец Михаил Иванович Корнев). В пурге теряет их, но нападают, и провал
В квартире у Марии Барановой три одинокие молодые дамы и её немолодой жених Никита Дяглов, неприглядный и ревнивый. Она идёт на холод за холодцом. У дома кто-то стонет. Вдвоём с Никитой тащит она Корнева в комнату, да и в судьбу. Врачей нет. Фельдшер пьяный. Кладут на диван. Водкой оттирает она обмороженные руки, обмывает раны.
Не успели выпить за уходящий год, за Новый не пришлось. Девицы уговаривают, но Никита Дяглов уходит:
Вот и отмечай с ним!
Зелье в Напалкове дефицит. Мария и её товарки пьют клюквенный морс. Ждут от северного бытия исполнения надежд.
Утром он в непонятной комнате. Тётка немаленькая, с аккуратной головой. Он видит её то и дело в конторе. Но тут внимательно. На лице нет косметики, а верхние веки, как подкрашены. И оттого глаза глубокие, напоминают ему мамины.
Как тебя?
Степаном. Отец в честь Стеньки Разина
Стенька! его немного коробит. А меня Марьей Ивановной. Кто это тебя отметелил? Вызнаёт детали: В барак тебе нет ходу. Убьют. Ты, мил-парень, отсидись у меня в тепле, в сохранности. Этот Вятский в тюрьму глядит. Тихонов оттуда. Велю твои вещи Крутит ручку телефона (рация).
Кто-то мигом приволок его чемодан
Корнев в кухне на раскладушке. Мария Ивановна закрывает дверь и уходит в комнату.
А молва, Марья Ивановна?
Я девица. Тридцать лет. Кроме работы, нет любви
В её удобной квартирке комфортней, чем в бараке. В эти новогодние дни к ней: то одна, то другая. Толкуют: «На улицу не выйди, убьют!»
Третьего января они вдвоём к немного хмельному фельдшеру. Он даёт документ о побоях. От него к милиционеру. В заявлении Марии имена свидетелей того, как она обнаружила Корнева. Милиционер и ему велит написать о том, как на него напали на улице в канун Нового года.
Пятого января дознание. И конторские работницы, и Никита Дяглов говорят одинаково. В зарешеченном домике пункта милиции Вятский и Тишина кукуют до автозака из Удельска. А они трое идут улицей Корневу к Марии (чемодан у неё), да в барак. Она не довольна Дягловым: водки ему жалко! Он уходит, а они (Степан и Мария) к ней. Она вдруг: «Не перекусить ли нам?» Он ей благодарен, но напоминает: «Никита Борисович обидится»
Дяглову тридцать девять, он разведён на большой земле (как тут говорят) с первой женой, которая ему не верна. Он не только начальник нижнего склада, он начальник Корнева. И легко приревнует Марию к молодому работяге. Но она храбрая. Во время войны, тогда школьница, работает в колхозе председателем. В городе техникум окончила. Двадцати трёх лет от роду, а руководит цехом на деревообрабатывающем комбинате. В Напалкове во главе лесозаготовки, молодой коммунист для укрепления кадров.