Он решительно пролез в низкую дверь. Только вот отдохнуть новому приказному не довелось. Так как в землянке его поджидали.
Глава 5
Год 162. Приказной человек
Поздорову атаман, голос был очень хорошо знаком Кузнецу.
Отчего ж «атаман»? Меня на круге не выкликали
А куды ж деваться коли тебя приказным сам московский дворянин поставил. Ты теперь и царев слуга и воинам атаман
Онуфрий приморгался к темени и уже мог рассмотреть «гостей». Все ближники Ярковы писщик Ивашка Посохов, есаул Васька сын Панфилов, Тит Осташковец и
Артюха! Ты как тут? изумился Кузнец. Племянника Хабарова Артюшку Петриловского повязали вместе с опальным дядей. А он у Ярофея всей мягкой рухлядью ведал: и казенной, ясаком собранной, и скрытной что прежний атаман копил помаленьку, обирая кабальных казачков.
Отпустили, сипло ответил племяш атаманов. Как людям про Ярко объявили, так и выпустили. Но ни списков, ни книг не возвернули
Онофрейко, ты на нас волком не гляди, Васька по-хозяйски уселся за стол. Мы не со злым умыслом пришли. Понимаем, что не ты сего почета просил. Вышло так. Просто теперь понять хочется: как дальше-то жить будем?
Маловато у меня для вас ответов, братья-казаки, развел руками сын Степанов.
Ну, ты с Зиновьевым разговор имел? низкий Посохов в самые глаза Кузнецу норовил залезть.
Имел Ну, ежели по московской воле то жить мы будем так: надобно до прихода войска царского остроги по Амуру поставить. Один прямо тута. Пашни завести, ясак собирать, богдойцев замирять, местных шертовать.
И всё мы? усмехнулся Панфилов. А богдыхана им пленить не потребно? Ладно, не об том разговор: как войску дальше жить? Счас стрельцы уплывут и мы один на один с поляковцами останемся. А они нынче в силе; вишь, Москва теперя им верит.
Ну, утешься, хмыкнул Кузнец. Зиновьев вместе с Хабаровым и Стеньку Полякова забирает. И подельника его, Костьку. Так что иуды без головы остаются. Да и не одни мы будем: дворянин нам почти две сотни годовщиков служилых оставляет.
Эвон как протянул басом Тит. Третья сила. И за кого она будет?
Скоро узнаем, невесело ответил Васька.
Скажи-ка, Кузнец А что еще забирает Зиновьев? неуверенно спросил Петриловский.
Ой, годно спросил, Артюха! приказной аж разулыбался дурной улыбкой. В самую сердцевину заглянул. Всё забирает. Все меха забирает: и ясак, что мы приготовили, и то, что у Ярко в закромах полеживало!
Сука непонятно в чью сторону выдохнул Петриловский.
Не ной, Артюха! хлопнул его по плечу Тит. У вас с дядькой по всему Амуру, небось, схроны поныканы! Чай, не обеднеешь!
А я еще не всё сказал, остановил мрачное веселье в избе Кузнец. Все книги счетные да ясачные наш барин тоже забирает.
Да как же? ахнул писщик Ивашка. И как мы теперь по людям за рухлядью пойдем? Городков и улусов без счету. Кто помнит, сколько они должны?
Помнишь, Артюшка? поинтересовался Васька Панфилов.
Что-то помню, что-то нет, мрачно ответил былой хозяин казны. На то и книги, чтобы в голове цифирь не держать.
А ежели мы в новый год меньше прежнего соберем, ужаснулся Ивашка Посохов. Что тогда воевода скажет
Просто ободрать местных хорошенько! заявил Тит. Небось, хватит.
То ты их раньше не обдирал, съязвил Кузнец. Только скока хвостов из того в твоей суме оставалось? А? Ныне также себе откинешь а ясаку не хватит! Обдирай не обдирай, а жадность меры не знает. Особливо, без ясачной книги
Что еще у тебя в рукаве? оборвал отповедь приказной Васька.
И еще имею. Всех аманатов, всех толмачей из местных тоже на Москву забирают.
Тишина повисла в землянке.
Он что, нарочно? тихо пробормотал есаул. Закопать нас в этой земле амурской хочет? Или не ведает, как мы с даурами да дючерами рубимся? Что будет, когда те поймут, что их аманатов за край света увезли?
Потечёть по Амуру-батюшке ворожья да наша кровушка, напевно протянул Тит-здоровяк.
Ой, не каркай ты! рявкнул Васька.
Все невесело переглядывались. Каждый ясно понимал, что, как только Зиновьев отчалит, как только призрак властной Москвы скроется за поворотом, беда накроет всех темным покрывалом. Войско на пороге кровавой резни, а вокруг злобные враги, которых держит лишь страх. Страх, который смог посеять Ярко Хабаров. Человек-скала.
Нету боле этого человека.
Экая поза неудобная, скривился Артемий Петриловский. То ли даурская стрела под лопатку залетит, то ли царская дыба руки из плеч выдерет.
Надо грамоту написать! оживился Посохов. В Якутск воеводе. Расписать в ней всё-всё обстоятельно: как Зиновьев всё забрал. Как лишил нас всего, чтобы радеть о воле государевой Вот уйдут стрельцы и сразу послать людишек на Лену с жалобами
Ты уже советовал! фыркнул Тит и стал пищать, передразнивая Ивашку. Напиши первым, Ярофей Павлович, всё обстоятельно про бунтовщиков напиши, все вины на них повесь Ну и где толк от той писульки? Поляковцы год спустя свой извет накарябали и Ярко в железах сидит.
Так то не наша вина, надулся Ивашка Посохов. Мы же с Ярофеем Павловичем еще Францебекову писали, а в Якутске уже Ладыженский сел. Ясно, что он Зиновьеву ту грамотку и не показал даже. А покажи так другой разговор был бы.
Бы да бы, отмахнулся Васька. Что гадать о несбыточном. Обвалился Францебеков и Ярофейку за собой потянул. Тут что с Зиновьевым, что без оного Ну, может, на Москву бы Хабарова не повезли. Всё решено уж было
Ты напиши, Ивашка, неожиданно подал голос Кузнец. Напиши обстоятельно, а завтрева мне покажешь. Я поправлю, что не так.
Все удивились тому, что Онуфрий поддержал вдруг писщика. Да и сам тот понимал, что от грамоты толку не будет. Но ему не нравилось, как хабаровцы строят планы в приказной избе, а самого приказного ни в зуб не ценят. Будто никто он тут. Пустое место.
«Не пойдет так, братцы» нахмурился Кузнец и решил тут же поддержать слабого, чтобы усилить разлад среди подельников. А Посохов явно слабейший. За есаулом Васькой, за Титом Осташковцем люди. У Артюхи Петриловского иная сила мошна и связи торговые. Они все, конечно, нужны Онуфрию. А надобно, чтобы он им был нужен.
Значит, слушайте меня, господа-казаки. Коль уж я приказной, то и приказы идут от меня. Грамоту в Якутск пошлем. Ясачить людишек местных будем полной чашей, но никто слышите! никто на сей раз по своим торбам ничего таить не будет! Лучше излишку дадим, чем недоимку сыщут. А коли не согласны завтра же к Зиновьеву пойду и подскажу, у кого обводную рухлядь стрельцы могут поискать. Ну?
Хабаровцы набыченно молчали. Первым, как ни странно, кивнул Петриловский.
Ну, коли уж здесь встали то и острог начнем строить. Сильно не тужась. До холодов поставим несколько тарас, да хрящем засыпем. Место дурное зато и в Якутск, и в Москву отпишем сполняем, мол. А с холодами на низ снова пойдем. Там для зимования места поспокойнее, народишко посмирнее. Заодно по дороге дючеров пощиплем, пусть урожаем поделятся.
Как ни странно, а ярковы ближники приободрились. Встали, натянули шапки и потянулись к выходу. Кузнец ажно проводил их до выхода и сам выбрался на воздух перед сном. На биваке развалился Дурной и отчаянно храпел, раззявив пасть, как певчий в церкве. Черно-красные угли костра почти не давали света, так что непонятно было: цела ли у Сашко морда? Но вид у спящего здоровый.
«Может, он, наконец, не только получать, но и давать по мордасам выучился?» хмыкнул приказной. И пошел спать.
А утро встретило его надсадным воплем, обещающим, что новый день не станет легче прошлого:
Кузнец, беда! Девка Яркова сбегла!
Глава 6
Год 162. Приказной человек
Онуфрий тут же выбрался наружу, в чем спал. Резкий свет утреннего солнца полоснул по глазам, приказной сощурился, пытаясь разобраться, что происходит. На биваке толпилось с полдесятка воев, только Дурной семенил с котлом к реке за водой, видимо.
Кто орал? слова из пересохшей глотки вылезали с трудом.
Я, приказной, шагнул вперед старый казак. С дощаника, где аманатов держали, одна девка утекла. Ночью.
Какая? тихо спросил Кузнец, уже понимая, про кого они речь ведут.
Ну, ясно какая. Яркова. Чалганка.
Черти полосатые, выдохнул Онуфрий. Продрыхли всю ночь!
Господом богом клянусь! вскинулся старик. Сторожа всю ночь бдела, как положено!
Кузнец только отмахнулся. Конечно, спали. На берегу ведь шесть сотен русских воинов огромный табор! Кого сторожиться?
«Вот же непруха, бегали мыслишки в голове приказного. Именно нынче! Слава Богу, не подал я еще Зиновьеву списки аманатов. Тадыть совсем беда была бы».
Веди к дощанику! велел он казаку.
Нет, не случайно. Вовсе не случайно пропала полоненная даурская девка именно в эту ночь. Все знали, что Хабаров ее для себя держал. И порою, ночами к себе забирал. Все те крики слышали. И умыкнуть Чалганку раньше было невозможно Ярко изо всех душу б вытряс И завтра невозможно всех аманатов Зиновьев заберет.
«Будто ведал кто», всё более ясно понимал Кузнец.
А кто ведал? Ночные гости из дружков Ярофейкиных так оно им надо? Ну, и ближники Зиновьева еще, но тем-то вообще на незнакомую полонянку плевать.
У дощаника, где держали аманатов, всё было пристойно. Остальные сидели крепко связанные, вещей поворовано не было.
Как в воду утекла, стенал старый сторож. Глянь, атаман, на берегу никаких следов нету Ну, окромя наших, сапожных.
А ты, дурила, думаешь, что девка даурская не может в сапоги обуться?! не удержался Кузнец.
Да где ж вона сапоги найдет начал было казак, да не договорил, додумавшись до того, что стразу заподозрил Онуфрий.
«Украли Чалганку В самую нужную ночь. И сапоги дали! Но кто ж знал?».
Взгляд Кузнеца метался по берегу в поисках догадки. Люди суетились и бродили взволнованными мурашами, шумно переговаривались. И словно одно пятно покоя: сидит себе Сашко Дурной на урезе и песочком котел от копоти чистит. И ничто купченка не волнует
«Постой-ка!» замер Кузнец.
И вспомнил минувшую ночь. Как с хабаровскими ближниками прощался. Как храпел у погасшего костра толмач. Так громко и старательно, чтобы все поверили спит Сашко давно и надежно. Спит! А не подслушивает под стенкой землянки слова тайные. Про то, что московский дворянин собрался всех аманатов на Москву свезти.
«От сука!».
А Дурной ровно в этот миг как бы невзначай покосился на приказного. Пытливо глянул, исподтишка. Да взгляды их взяли и пересеклись. И оба они всё поняли. Толмач отвернулся, встал и начал нарочно неспешно уходить от Кузнеца.
А ну, стой, падла! не очень громко прорычал Онуфрий.
Тут-то купченыш и припустил! Вдоль берега, в сторону Зеи, где сплошные протоки да кочкА болотная.
Держи Дурнова! заорал уже во всю глотку приказной. Ловите паскуду!
Народу на берегу была тьма. Сразу кто-то кинулся навстречу Сашке. Тот заметался туда-сюда, понял, что окружают, грянул шапкой оземь и бросился промеж дощаников прямо к Амуру. А плавал Дурной зело быстро это Кузнец знал. Правда, с самого берега не поплывешь. Пока толмач до глубины доберется, темные воды амурские будут ему ноги хватать да опутывать.
Бегом! Хватай, пока не утек!
И ведь почти удалось. Дурной уже по пояс вошел, уже занырнул. Но тут какой-то продравший зенки мужик с дощаника, еще не понимая, что происходит, увидел, как все за одним гонятся и прямо с борта плюхнулся на спину толмачу. Завязалась драка в воде, и Сашка даже одолевать начал. Но тут остальные набежали, скрутили беглеца и потащили к приказному.
Где, Чалганка, паскуда? тихо прошипел Кузнец.
Измордованный в короткой стычке Дурной вдруг неожиданно гордо поднял голову, улыбнулся и ответил, глупо шлепая распухшими губехами:
Уже далеко, атаман Не найдете.
Сорок плетей ему! рявкнул приказной. И после каждого десятка спрашивайте, куда бабу дел.
Отвернулся, но, опомятуясь, быстро крикнул вдогон:
Да подальше его уволоките! Не надобно нам, чтоб зиновьевские то видели, да вопросы задавать начали.
Порку Дурнова утаить, конечно, не удалось. Узнавая про то, все охочие и служивые бросали дела и шли на место правёжа. Еще бы: такая веселуха всех ждет! И купченыш не подвел: уже после третьего удара принялся орать, аки баба, которую насильничают в места срамные. Повеселил казачество, нечего сказать! Правда, окромя веселья, толку от порки не было.
Ну, что сказал-то?
Ничего, Онуфрий Степанович Только ревел и отпустить молил.
Повязать, гниду. Посадите в пороховую уж оттуда-то никто не убегёт.
А потом Кузнецу не до этого стало. Зиновьеву передали аманатов да местных толмачей без Чалганки и всё вроде обошлось. Даже к лучшему: уж эта полонянка такого бы наговорила на Хабарова! А так утекла и, словно, не было ее. Сам же Зиновьев спешно собирался уходить с Амура. Оно и понятно: это здесь еще почти летнее тепло стоит. А на верхнем Амуре уже поди настоящие сибирские холода. А ведь пришлым еще по Урке подниматься, еще дощаники по Тугирскому волоку тащить. Так и до снегов можно застрять, прежде чем в Лену выберутся.
Зиновьев познакомил Кузнеца с есаулами, которых решил оставить на Амуре. И выяснилось, что командовать годовщиками Онуфрий может только через оных. Сам же отдавать новым людям приказы не в праве. И менять есаулов тоже. Всё меньше и меньше нравилось приказному это пополнение. Будто не в помощь его оставили, а для слежения.
Но всё равно с новыми есаулами Трофимкой да Симанкой Кузнец вел себя по-доброму. Хабаровской дружине он нарочно не говорил, но для себя тогда поставил еще одну задачу: крепко подружиться с годовщиками. Потому ни на хабаровцев, ни на поляковцев у него особой надежи не было. Васька Панфилов да Петриловский поди решили, что новый приказной им одним служить будет Но Онуфрия то не устраивало. Надобно либо с есаулами задружиться, либо самих годовщиков подмять. В обвод.
Красно-расписные планы, однако ж, пришлось закинуть в кубышку дальнюю, ибо эти самые годовщики подкинули новых бед. Вернее, не они сами В общем, уже перед отплытием московского барина стало ясно, что за оставляемых на Амуре людей, Зиновьев не выдал ни одного мешка хлеба. Совсем ничего! Кузнец, когда то прознал, кинулся к стрельцовым дощаникам, которые уже вовсю снаряжались.
Господине! Дмитрий Иванович, помилосердствуй! стоял он по колено в воде, выкликая московского посланника. Что же ты творишь?!
Стрельцы нахмурились и начали доставать пищали да самопалы. Зиновьев, правда, тоже отсиживаться не стал, вылез к борту.
А за енто ты, Онушка, Хабарова свово благодари! хищно усмехнулся он. Ярофейка-то складно отписывал государю-батюшке про пашни заведенные, про острог Албазинский обжитой. Вот на Москве и решили, что у вас, чай, своего хлеба в избытке Ну? Скажешь спасибо атаману бывшему?
Да я кому хошь, хоть черту лысому, спасибо скажу! ярился уже Кузнец. Ты мне только объясни, чем мне людишек кормить? И твоих людишек тоже!
Мои со мной уходят, мрачно ответил московин. А ты ищи. Вы ж вон с голоду допрежь не померли. Хоть, не пахали, не сеяли аки птицы библейские. Значит, есть на Амур-реке хлебушек. Вот и ищи.
Если бы сейчас в руках у Онуфрия имелся пистоль, он бы пальнул в эту морду сходу. А так только и оставалось качать грудь мехами кузнечными и смотреть на царскую рать, которая подчистую разорила амурское воинство, забрала вожака, на котором всё держалось, и оставила на берегу этих вод черных, посреди враждебных инородцев.
Смотри, Онушка, наказы мои сполнить не забудь! подлил маслица в огонь дворянин. А потом отвернулся, будто и забыв о существовании приказного, и рыкнул. Вёсла на воду!
Глава 7
Год 162. Приказной человек
Ну, хоть порох да свинец дал