Вдруг она почувствовала резкий порыв эмоций. Нет, не такой силы, которая бы свидетельствовала о смерти ӧссеанина. Зӱрёгал лишь причинял ему боль. Камёлё крепко закрыла глаза. Содрогнулась от отвращения. Зӱрёгал продолжал медленно, методично и, кажется, совсем без злобы. Как и стоило ожидать, из его мыслей до Камёлё не доносилось ровным счетом ничего.
Зато сознание ӧссеанина было для нее как на ладони. В нем закрепился образ Аккӱтликса, крепкий свод религиозных представлений, который сдерживал ледяной страх. Должно быть, он был глубоко верующим, может и священником, и во всем, что с ним происходило, несмотря на весь ужас, он видел священный смысл. Лардӧкавӧарский механизм в нем неудержимо набирал обороты вся эта куча мантр, молитв, головокружения и лжи, а боль лишь все усиливала. Камёлё знала, к чему это приведет. Мысль способна загипнотизировать лардӧкавӧара, готовящегося к жертве, так сильно, что он закончит в упоительном экстазе и полном помешательстве. Нет ничего чрезмерно страшного, ничего чрезмерно жестокого, если речь идет о том, чтобы быть достойным Аккӱтликса. Ему хотят пожертвовать себя до последней капли крови, соединиться с ним в растянутой до бесконечности смерти. Были и такие, кто умирал на протяжении нескольких дней, и ничто не могло этому воспрепятствовать, ничто не могло ускорить процесс. И даже если бы она вдруг решила разбить ближайшее окно, броситься вниз и после заранее безнадежного боя вырвать этого беднягу из зӱрёгаловых когтей, скорее всего, этот процесс в себе он все равно не смог бы остановить.
Так, как когда-то не смог ее отец. И ее брат. То же почти случилось с ней.
В некоторых обстоятельствах невероятно сложно не убить себя.
Камёлё вздохнула и решительно стряхнула порывы ностальгии. На алтарях на Ӧссе ежедневно обрывались жизни сотен людей, потому нет причин жалеть именно этого больше, чем остальных. В конце концов что может быть лучше, чем смерть, когда человек уверен, что в ней есть смысл? Гораздо больше ее беспокоило другое. Почему зӱрёгал прилетел на Землю без объявлений и, судя по всему, никем не узнанный? Он был глееварином, одним из лучших. Конечно, когда было необходимо, он мог передвигаться инкогнито и быть практически невидимым. Так смогла бы и она со своей подготовкой. Но ее волновало не «как», а «почему». Насколько серьезна причина, заставившая его покинуть Ӧссе? Действительно ли он так напрягался лишь для того, чтобы принудить одного миссионерского священника на Земле совершить суицид на алтаре?
«Возможно, он прилетел из-за меня сообщить, что меня помиловали и я могу вернуться домой», подумала она. И усмехнулась. «Да, конечно, так и будет; а еще какие идеи?» Было бы здорово думать, что Собор снова откроет ее дело и изменит решение конечно, не из-за права или сочувствия, а хотя бы из такого чисто прагматического принципа, что глееваринов на Ӧссе отчаянно не хватает. В любом случае в такой поворот событий поверить сложно. Помилование на Ӧссе редкий случай. Тем, что Камёлё в свое время устроила у аиӧ Аккӱтликса, она выиграла финальное испытание Божьего суда, потому ей позволили отправиться прямиком на космодром, не пытаясь ее убить. Надеяться на что-то лучшее было невозможно.
Куда там, присутствие зӱрёгала точно не имело к ней отношения. Однако причину можно попробовать выяснить. И лучший момент для этого прямо сейчас, пока внимание зӱрёгала направлено на бедного священника.
Протонация святыни и всего подземелья была оттенена мицелиальной завесой, что для храмов естественно, но кольцо жилых помещений на верхнем этаже было видно четко. Камёлё уже составила представление о внутренней планировке. Осторожными шагами она прошла по карнизу к ближайшей башне, к пятнадцатому из узких сквозных окон. Оно вело в одну из монашеских келий. Она сконцентрировалась на полной невидимости, прежде всего в экстрасенсорной сфере. Если не проявить осторожность, зӱрёгал легко ее раскроет это было так же несомненно, как то, что именно эта келья та самая; в протонации было абсолютно все, что не было кем-либо скрыто. Камёлё наклонилась и заглянула внутрь.
Она знала зӱрёгала тот был одним из двадцати зӱрёгалов верховного жреца Саксаёрӱэля, и хотя лично она с ним никогда дел не имела, но помнила точно, что он костлявый, мелкий и враждебный. Священник же был мощным ӧссеанином средних лет, на голову выше. Если бы он захотел, то мог бы врезать зӱрёгалу и убежать; но ему, конечно, это и в голову не придет. Он молча стоял, с закрытыми глазами, прижав пальцы к плечу. Его лицо было сплошной открытой раной. Раньше его покрывали густые ряды ритуальных колечек, но сейчас они значительно поредели. На их месте теперь висели растерзанные клочья кожи. Зӱрёгал держал в руке металлический крючок, которым выдергивал одно колечко за другим и бросал на пол. С лица священника струилась кровь, капала на облачение, на рукава, а иногда и на пол. Но мужчина не двигался, не издавал ни звука. Его мысль, даже более того, все его «я» сотрясалось до самого основания. Оно выдиралось с корнем, как и колечки из плоти, и неудержимо набирало обороты, ослепленное саморазрушительной миссией.
«Последнее снимаю, от чего отказаться должен, нагой в своей смерти», мелькнул в голове Камёлё отрывок стиха. Она вздрогнула. Едва остановила свои пальцы, почти дотронувшиеся до шрамов по бокам от носа. Ее восприятие тогда не было заглушено блаженной слепотой. Боль была пронзительно-острой и сопровождалась ничем не подавляемым страхом смерти. И что хуже даже спустя четыре года шрамы от колечек были видны, вне зависимости от марки пудры или серебряных блесток, которыми она пыталась их замаскировать, когда время от времени в ней просыпалось самолюбие.
Конечно, лицо этого мужчины уже не было так важно.
Он не выживет.
Камёлё медленно слезла с окна. Она не собиралась ему сочувствовать, ни в коем случае. Но если она хотела, чтобы ее планы по бесчувственности выполнялись, именно на это ей смотреть не стоило. Да и в целом это излишне. Эти двое уже все равно все основное сказали, так что она едва ли может подслушать какой-либо разговор.
Да, ей стоило исчезнуть, но она не решалась. Камёлё просто не могла вот так взять и уйти. Стояла на карнизе спиной к стене и лицом к небу, с точки зрения протонации находясь в неразличимой серости, и ждала. Она так привыкла к постоянной осторожности, что на всякий случай приготовила несколько «заплаток» простых образов пустых крыш и карнизов, которые теперь имела возможность рассмотреть. Всегда хорошо иметь под рукой что-то, чем можно замаскировать следы в протонации, когда уходишь в спешке; бывают ситуации, когда просто нет времени быстро что-то воссоздать.
Наконец раздался голос зӱрёгала, дающего последнее благословение. Ее внутреннее зрение тут же подсказало, что он покинул келью.
Камёлё знала, что сейчас произойдет: суета в коридорах, протяжные звуки труб, вскрытие сундуков, блеск лезвий, белое полотно, звуки шагов, тревожная спешка. Зӱрёгал тормошит оставшихся священников, все сбегаются к алтарю, зажигают свечи и начинают вступительным пением лардӧкавӧарскую мессу. Зӱрёгал, конечно, обряд наблюдать не будет. Если она хотела с ним поговорить, ей стоило бы спуститься вниз и переместиться к выходу, ведь как только он исчезнет в запутанной сети Н-н-Йорка и примется закрывать протонацию, она не найдет его никогда в жизни.
Да, стоило бы.
Вместо этого она в два шага оказалась снова у окна, коснулась руками стекла и с помощью глееваринских навыков приподняла раму. Сам факт, что она вступает в здание храма Аккӱтликса, в ее случае был тяжелой провинностью, но она об этом не беспокоилась. Если говорить о грехах, которые она собирается совершить в ближайшие мгновения, этот один из самых легких. Камёлё пролезла внутрь окно было у самого потолка, почти в трех метрах над полом кельи. Она тихо спрыгнула вниз.
Священник обратил на нее свой взгляд. Он стоял посреди помещения, не двигаясь и опустив руки. Он даже не пытался остановить кровотечение. На ее присутствие он реагировал лишь безразличным взглядом. Камёлё подумала, что уже и вправду слишком поздно.
Она быстро обошла помещение, ладонями провела по стенам и хотя бы чуть-чуть затемнила протонацию от внутреннего зрения зӱрёгала. Затем подошла к священнику и взяла его за залитые кровью плечи. Трёигрӱ установилось мгновенно оба они находились под влиянием сильных эмоций.
Не делай этого, сказала Камёлё священнику. Аккӱтликс не хочет твоей крови. Они используют тебя.
В его глазах она видела сопротивление самому факту существования такой возможности. Ее слова причиняли ему куда бόльшую боль, чем разодранное лицо. Он был готов сделать все что угодно ради Аккӱтликса что угодно и без каких-либо вопросов, а еще желательно без размышлений. Величайшая боль казалась ему не такой пугающей, как сомнения.
Священник отступил на несколько шагов. Камёлё чувствовала, как он удаляется от нее и в мыслях, как старается отвести глаза, но шла за ним и поддерживала трёигрӱ, несмотря на его сопротивление. «Я все-таки попробую, решила она. Чем дать ему поддаться поражению». Она подкрепила свой взгляд внушением и начала шаг за шагом ломать его решимость, как ее учили на глееваринской подготовке, когда объясняли, как внушить человеку свою волю. «Очнись! Проснись!» Ее приказы пульсировали в его голове. Он сжимался под их тяжестью, и взгляд его стал измученным и несчастным.
Тебе лгали от имени Аккӱтликса, произнесла Камёлё. В твоей жертве нет нужды.
Его затрясло.
Прошу забормотал он.
Из его горла неожиданно вырвался всхлип.
Камёлё замерла в удивлении. Он был так невероятно несчастен, что она просто не могла продолжать. «Рё Аккӱтликс, на что я вообще замахнулась? Почему я пытаюсь вернуть его обратно к жизни?» Она отвела глаза, и трёигрӱ прервалось. «Если я сейчас сломаю его решимость и он очнется, а там у алтаря откажется умирать, его выгонят, как выгнали меня. Разве выживание на чужой земле лучше, чем прекрасная мученическая смерть?» Она снова посмотрела на него, но уже совсем не чувствовала прежней уверенности.
Теперь, когда Камёлё уже не держала его так крепко, священник наконец обрел речь.
Нет! Это ты лжешь! выпалил он. Это воля Аккӱтликса. Это воля Собора нарушить таинство Далекозерцания. Я с радостью жертвую своей кровью, с радостью с радостью я
Слова умирали на его губах, будто высыхали под ее взглядом. Камёлё поняла, что ей все-таки удалось зародить в нем сомнения. Его изначальную исключительную решимость дополнял страх, которого зӱрёгал своим внушением начисто его лишил. Теперь священник был далеко не так уверен, что действительно хочет умереть на алтаре.
Если он все-таки сделает это, ему будет намного тяжелее.
В этот момент до Камёлё дошел смысл его слов. «Нарушить таинство Далекозерцания?!» Она быстро расшифровала эту слишком возвышенную риторику: зӱрёгал пришел, чтобы выведать содержание какого-то межпланетного разговора, состоявшегося в подземельях храма. Священник не может допустить утечки информации, так как это могло подорвать доверие к Церкви, но в то же время он не может противиться приказам Собора. Удовлетворить обе позиции невозможно: в итоге одно он выполнит, а за нарушение другого заплатит жизнью. Предатель поплатится за предательство, Церковь останется чиста. Камёлё задрожала. «Рё Аккӱтликс, что я натворила?! мелькнуло в ее голове при взгляде в его глаза, в которых теперь отчетливо отражалась тревога. Ему ведь не позволят уйти, даже если он захочет».
Она взяла его за плечо.
Какую тайну ты должен был открыть? спросила она мягко.
Я это сделал! забормотал священник.
Он сбросил с себя ее руку и уткнулся кровоточащим лицом в ладони.
Я это сделал! выкрикнул он в полном отчаянии. Великий Аккӱтликс, дай мне искупить мою вину!
На ее вопрос он, конечно, не ответил, но Камёлё и не рассчитывала на это. Она не сомневалась, что зӱрёгал получил свою информацию и до нее теперь так просто не добраться. Протонация подземелья вновь безопасно закрыта, и священник уже не заговорит ни с кем, кроме зӱрёгала. Однако она была глеевари. Ей вполне хватило мимолетного фрагмента его воспоминаний, который она успела заметить.
То, что она увидела, выбило ее из колеи.
Пока она пыталась переварить эту вспышку образов, из глубины храма до нее вдруг долетел протяжный, глубокий, ледяной и темный звук труб.
Священник опустил руки и не дыша вслушивался.
Он зовет меня, хрипло произнес он. Голос Аккӱтликса, ты не слышишь? Он зовет меня к себе.
Но она слышала. Совсем скоро придут, чтобы увести его.
Священник обернулся на звук. Он впился в дверь взглядом, полным ужаса и надежды.
«Аккӱтликс, неужели это действительно твоя воля? мысленно спрашивала Камёлё. Неужели ты никогда не захлебнешься в этом море крови? Никогда не насытишься?!»
В глазах ее брата Вёикирасӱ были те же экстаз и огонь. Шагая мимо нее по дороге к алтарю, он смотрел на нее, будто не узнавая с невменяемым, отдаленным выражением: он был уже совершенно в другом мире, наполненный и захваченный знанием, что прямо сейчас он приближается к Богу. Тогда она была на самом дне: в глубочайшей печали, униженная, изможденная постоянными допросами и закормленная упреками, что до той же ситуации она довела и своих отца и брата оба были невинны. Смерть их отца произошла из-за отказа сердца, когда он узнал о ее якобы предательстве. А Вёикирасӱ решился принести себя в жертву на алтаре, чтобы это же предательство помочь искупить. Но именно тот взгляд пронял ее глубже всего. Ей до сих пор становилось плохо от воспоминания о преданности Вёикирасӱ о его равнодушии к несправедливости и смерти.
Беги со мной, сказала она священнику. У тебя последняя возможность. Беги сейчас.
Он посмотрел на нее, и в его глазах уже не было и следа неуверенности осталось лишь возмущение.
Отступи, искусительница! вскрикнул он. Отступи!
Он вдруг бросился к ней, поднял окровавленные руки, сжал ее лицо в руках и впился взглядом в шрамы на ее носу.
Я вижу! Вижу! закричал он. Ты сама отказалась от смерти! Сама трусливо сбежала от судьбы! И искушаешь меня последовать за тобой?! Да обрушится на тебя гнев! Проклинаю тебя!
Камёлё вырвалась из его рук. Его крик мог услышать кто угодно в ближайших кельях еще оставались опаздывающие. А где, собственно, зӱрёгал?! Она подняла глаза к окну: при помощи левитации, конечно, туда попасть легко, но применять настолько заметные психотронные действия это все равно что позвонить зӱрёгалу по нетлогу, чтобы он за ней пришел. Коридор же был пуст. Камёлё выбежала и закрыла за собой дверь. Теперь нужно скрыться от всех взглядов.
Вдоль ряда келий она тихо бежала на следующий этаж. На пути встретилось несколько священников, но пока ее никто не разыскивал, а сама она находилась в состоянии глееваринской невидимости, потому ее просто никто не заметил. Ей нужно было попасть к подножию лестницы, ведущей в нижнюю башню, там была стеклянная галерея, с которой можно было перелезть на карниз.
Пока тревогу никто не поднял. Священник после ее ухода, очевидно, погрузился в молитвы и раздумья, а такие материальные и мирские вещи, как погоня за чужаками, ему в голову даже не приходили. Может, ей удастся отсюда исчезнуть так, чтобы никто не заметил. И все же, где зӱрёгал?! Только это не давало ей покоя что о нем ничего не известно. А вести поиски в протонации она не решалась.
В галерее было много окон, на одно из которых Камёлё легко забралась. Открыв его, она прыгнула на подоконник.