Соврёшь ты, Хренов, говорит Слава.
Нет, врать не буду. Там есть места такие «колодцы». Местечки эти вроде как проклятые, фонят бессовестно, лучше рядом не шлындать. И струится из этих «колодцев» свет такой лиловый, а вокруг него всё оранжевое, что твой апельсин. И раз в месяц из такого «колодца» возьмёт да тварь какая-нибудь и выползет. Типа этого вашего скитальца. И мученья с ней, если удерёт: может скот отравить, воду испоганить. А вы вошкаетесь с ней. Сволочуг давить надо, они нелюди нежить, ясно вам?!
То есть, вы утверждаете, что в Заказнике есть дыры, откуда лезут мутанты? уточняет Слава.
Ну, поддакивает Хренов.
Шли бы вы отсюда!
Не веришь что ли? Ну, зря, ну глупый паренёк. Верь и не спрашивай, откуда взялась эта погань, просто мочи и сохраняй мир и природу нашу не измаранными.
Почему вы сбежали из Заказника? вдруг спрашивает Грелка, и Хренов замирает.
Потом оттаивает и говорит:
Испугался я. Страшно мне стало. До усрачки.
На кой фиг вам скиталец?! снова Грелка.
Потому что я видел их раньше, и потому что я знаю, как с ними совладать, отвечает Хренов.
В особняке возникают несколько человек, развязных, понурых и с бегающими глазками. Все помладше Хренова, но старше Славы. Они шепчутся с Хреновым, кружат по коридору, шныряют по кухне.
Если мутантик мой и вправду убёг, говорит Хренов, то я его поищу. Но если у вас припрятан, то молю верните. Ибо бед наворотить он способен охапку. Не доводите до греха.
Процессия покидает особняк.
На улице сгущаются тёплые сумерки и некоторое время кажется, что мир притих, оставил разборки «на потом», взял вынужденный тайм-аут и переводит дух, чтобы, отдышавшись, с головой окунуться в эту замутнённую явь.
Но тут же деревню сотрясает рокот мощных движков, и три чёрных «кадиллака-эскалэйда» антрацитовыми монолитами встают у особняка Кайгородовых, перегородив всю проезжую часть своими широкими, разбухшими боками. На порог взмывает Стариков и, осмотревшись, просит двух здоровенных лбов сторожить, будто те псы, а не люди. Сам же, коротко и сухо поздоровавшись с сыном и его товарищами, торопится на разговор с Хреновым.
>>>
Переговоры проходят на поле Хренова, в его беседке, прилаженной к трёхэтажному дворцу, воздвигнутому в старославянском стиле. Хренов этим зодчеством страшно гордится и обычно подолгу бухтит гостям о нюансах и подводных камнях, встретившихся во время строительства. Но на сей раз Хренов обходится без утомительной лекции об истории архитектуры, ведь он понимает, что перед ним человек важный, не транжирящий минут или слов понапрасну.
Стариков выпивает минералки и, сложив на кленовой столешнице в замок ладони, спрашивает:
А вы не оборзели, мистер Хренов?! Почему-то мне кажется, что ваш мозг задымился настолько, что пора там снести стены, чтобы как следует проветрить.
Хренов посмеивается, ему нравится прямота. Когда он курил по две пачки в день, дым всегда бил в голову, и тогда, в самом деле, хотелось продырявить черепушку и впустить немного свежести.
Поесть не хотите? Хренов делает знак помощнику, который приносит корзину фруктов и нож для резки.
Издеваешься? Ты угрожал моей семье! Ты совсем дурак?! начинает выходить из себя Стариков.
Твои детишки забрали мой товар. Украли. Я хотел его вернуть. Вот и всё, можешь сам у них спросить.
Какой товар?! Что ты несёшь?!
У меня скиталец убёг. И к парнишке твоему прибился. Мои следопыты быстро разнюхали. И я просил верните мутанта Христа ради. А они ни в какую. Разве можно так с чужим добром поступать?
Стариков ослабляет ворот белоснежной рубашки, на его лбу выступает испарина. Отчего-то упоминание о скитальце в неволе да ещё так далеко от родных мест тревожит его, большую шишку, но он не до конца понимает, в чём причина укола страха. Надо бы спросить о скитальце, но совсем не хочется. Стариков курит и хочет уйти, но понимает, что разговор застыл на конфликте, который придётся разжигать или сворачивать, несолоно хлебавши.
Хренов Борис Николаевич, не так уж много о вас известно. Отлично скрываете частную жизнь. Но про ваш опыт работы мне всё же поведали, говорит Стариков, стараясь не смотреть на собеседника. И колония не самое любопытное. Вот старатель на рудниках Заказника вот это уже разговор. У вас даже иносми интервью брали. Я видел запись, и признаю вы можете напустить туману. Чего ж вы там напугались?
Хренов смеётся, счищает ножом с яблока кожуру и, отрезав крохотный кусок, посылает его в рот. Жуёт, держит паузу. Стариков тоже не торопится, прикидывает, долго ли бежать до свободы, успеет ли крикнуть охране, которая дожидается его с той стороны забора Хреновских владений.
Даже не смотри, не сдюжишь, предупреждает Хренов, откашливается, будто поперхнулся яблочной мякотью, и просит гостя с ним выпить.
Темнеет, и во дворе зажигаются фонари. Прислуга, парень в белой рубашке и лакированных туфлях, ставит на стол графин с красным вином. Хренов разливает по бокалам и суёт один Старикову.
Будем! чокается и выпивает залпом.
Стариков сомневается, но всё же осушает бокал и закусывает виноградиной. Напиток сладкий и терпкий.
Обделался я в том заказнике, это да, кивает Хренов. Что было, то было. Но это поперву. Потом приноровился. Даже усвоил, как орудовать, чтобы выжить. А я как есть помирал. Лёгкие сгорели за пару часов. Я дохал чёрной кровью и готов был преставиться. Даже молитву вспомнил. Не ту, попсовую отче наш и так далее. Нет. Бабка в детстве падала на колени и шептала перед Богородицей: «Не отрини мене недостоинаго, нечистаго, душу и тело сластолюбивым житием моим осквернившаго. Очисти мой ум от влечения ко страстям; блуждающия и омраченныя помыслы мои к непорочным стремлениям обрати и так далее. Аминь». Хренов улыбается и продолжает с прищуром: Видал, как запомнил. На всю жизнь. И вот начал я тогда её бубнить, и не останавливался, трындел и трындел.
И Бог спас тебя? спрашивает Стариков без издёвки, но с недоверием.
Хренов встаёт из-за стола и потягивается; из-под футболки выскакивает пузо, он его чешет и зевает. Потом машет Старикову, мол, пошли со мной, и ведёт его по железным ступенькам в подвал. Хлопает тяжёлая стальная дверь.
Стариков осматривается. Зажигается под низким потолком лампа, тусклая и усталая. Тогда-то Стариков и ощущает смертельный жар, обрушившийся на его органы, в гортани пропадает слюна, заворачиваются кишки, и начинаются опоясывающие боли. Стариков падает на колени, думает про молитву, но становится смешно и страшно. Хренов тоже вспотел и поблек, на его круглой харе застывает нездоровая ухмылка.
Хренов, козлина, ты что мне подсыпал?! хрипит Стариков.
Ровно то же, что и себе. Вместе помрём, товарищ полковник, вместе сгинем со свету, будто и не было нас. А? как вам поездочка?! Не ждали вы такой поворот, да?! Наверняка воодушевлены, нервишки носятся, адреналин прёт из надпочечников! Весело вам, мистер Стариков?! А? не слышу!
Заканчивай! Я приказываю!
Пр-р, осади, командир, Хренов садится на стул и прислоняется плечом к двери белого холодильника «Бирюса».
Стариков замечает и клеть, и человекоподобную тварь, которая в ней копошится. Стариков заваливается на спину, расстёгивает рубашку и старается проглотить больше воздуха, но у него не выходит. Начинается асфиксия, тягучая и дотошная. Хрип нарастает вместе с тревогой. Хренову тоже плохеет, отчего же он так спокоен? У него есть антидот! Впереди жизненноважная сделка.
Что хочешь? хрипит Стариков. Проси! Дай лекарство! Умоляю.
Хренов хмыкает, открывает холодильник, и его потную рожу обдаёт сизый искусственный свет. Копошится и вынимает увесистый пакет с мясом. Хлопает дверцей холодильника и швыряет пакет на серый цементный пол.
8. Побег из Коропинска.
Последние приготовления закончены, и ребята рассаживаются по машинам. По плану первыми покидают Коропинск Слава и Грелка на её «Джипе», за ними мчится Матвей. Бензином они запасутся в Мышкине, там же и докупят еды и полезных мелочей; получается крюк, проще из Коропинска ехать сразу в сторону Архангельска, в Заказник, но манёвр вынужденный, придуманный, дабы запутать Хренова и без шума вывезти Егорку. Хотя Матвей не сомневается, что Стариков разобрался с Хреновым, и теперь им никто не помешает. Матвей целует Грелку, и та просит его не задерживаться и быть начеку.
Грелкин «чероки» покидает Коропинск и проплывает мимо поста ГИБДД, на котором снова дежурит занятый другим остановленным дальнобойщиком Лёша Панов. «Чероки» громыхает, гудит и лязгает подвеской, но Грелка прибавляет радийную музыку, настойчиво заглушая посторонние звуки.
Не развалимся? спрашивает Слава.
Месяц назад ТО прошла. Всё all right! Не парься.
Машине лет двести?
Сто пятьдесят. На ней в прериях гонял вождь Стальные Ягодицы. Она улыбается, крутанув огромный руль, словно штурвал, и добавляет: У рыдвана есть имя, между прочим. Вас познакомить?
Долгая дорога обязывает.
Грелка убавляет музыку и церемониально голосит:
Мой дорогой, Фогель. Этот патлатый наглец, сомневающийся в твоей надёжности, страшно извиняется и просит снисхождения. Его зовут Слава и он ни черта не смыслит в классных тачках!
Почему Фогель? Это немецкое имя, а «джип» америкосовский до последнего винтика.
Грелка молчит и рулит, огибая море из несметных колдобин; разогнаться не выходит, но погони нет, и поездка скатывается в мерное русло. Слава зевает и пробует уснуть, но из-за качки сон не приходит. Курит и перебирает радиостанции, ища музыку, от которой не воротит. Останавливается на «Чужом небе» Смысловых Галлюцинаций. Грелка не против, ей нравится. Так и трясутся, молча, под грохот подвески и песни русского рока.
>>>
Спастись хочешь? Жить хочешь? Ну и я хочу.
Хренов заваливается на пол, ползёт к пакету с мясом и разрывает его своими крошечными зубками. Стариков постанывает и тяжело дышит, его охватывает лихорадка. Хренов разминает пухлыми пальцами жирные куски мяса, от которого пахнет озоном и омелой. Хренов вгрызается в сырое мясо, как собака, затем кладёт шматки свежатины на грудь Старикова и рычит: «Жри, а то подохнешь!»
Стариков забывается, сил остаётся на последние вдохи. Тогда Хренов насильно впихивает ему мясо в глотку; Стариков отплёвывается, но всё-таки жуёт и проглатывает. По лицу, по подбородку стекает кровяной ручеёк, капли замызгивают рубашку и катятся по горлу; кровь холодная, но в ней совсем недавно была жизнь, и это ощущается на вкус и на запах.
В клети бесится существо молодой скиталец бросается на прутья, протягивает отростки пальцев к умирающим, пытается подцепить кровяные ошмётки. Хренов жрёт сам и кормит Старикова, и, наконец, оба дышат легче, будто невидимый великан снял свой лапоть с их груди.
Вернувшись с того света, Стариков просит воды, и напившись, изучает скитальца, скулящего в углу клетки. У существа нет лапы, или ноги; Стариков не определился, как относиться к тварям Заказника. Культя скитальца перебинтована, на ещё несформировавшейся морде подсохли следы побоев; тварь дрожит, забившись в угол, и мурлычет горькую, заунывный песню. Скитальцев он видел, но считать их людьми отказывался, хотя были уникумы вроде Стевана Младича, которые уразумели их и более того вступали в бессловесный диалог.
Проситься домой, говорит Хренов. Он сидит на том же стуле, рубашка в красных пятнах; сам бледный, но в глазах сияют звёзды. Тупое создание. Выбрался из мрака, и норовит туда же. Свистит и бросает в скитальца невидимый камень. Нет у тебя дома, погань! Некуда тебе вертаться, мерзкая ты гадина!
Объясняй, товарищ Хренов, что это был за смертельный номер? спрашивает иронично, Стариков.
Те как, покороче иль поразмашистей?
Переходи к сути.
Ну, вроде как, на панацею я набрёл. Лекарство от всего. Вроде. Не пробовал на СПИДе, ещё на кое-чём не испытывал. Но раковым помогает. Им легчает, а если жрать активно, то встают и будто не хворали. Мясцо гадов лечит. Уж не знаю, что в нём такого не изыскивал, но ты сам теперь попробовал спасает в аховых случаях. С формой поработать бы, а то не всем нравится мясо жрать, воротит некоторых. Но я так скажу, когда есть весы, и на них жить или зажмуриться, то выбора-то и нет. Надо быть дураком, чтобы помереть от приступа чести и совести. И это мы умяли его мышцы, его связки. Если надкусить печень, если почки эффект там краше люди подагру забывают, гепатит. А уж про сердце дряни молчу: оно и воскресить, статься, сможет, было б чем жевать.
Как ты узнал про это их свойство?
Натуральным путём, хихикает Хренов, толкую же, лёгкие пылали и жрать смерть как хотелось. И стерва на удачу подвернулась. Я убил камнем и живьём съел её мясо, и потом провалился в пропасть, надумал помирать. Проснулся когда, тварюга ещё дышала, но худо так, на последнем обороте. Я сразу ощутил силы, и что в груди не горит. Словно проспался на всю жизнь вперёд, будто воскрес. Ну и добил стерву, костёр затеял; прожарил, что осталось. Но вот, что скажу нет резона жарить, или тушить, или варить. Только сырым. Иначе без толку.
У меня прорва вопросов, но ты на них вряд ли ответишь честно, говорит Стариков и продолжает: И долг за мной. Проси.
Наперво убеди сынка вернуть мне скитальца. Штука в том, что уродец уже оплачен, и денег он стоил не малых. Товар куплен, и товар задерживается репутационные убытки. И второе: ты дашь мне свободу в Заказнике и очень шустро снимешь с него неприкасаемый статус. Прям мигом, вот завтра. Хренов машет, мол, понимаю, но ничего поделать не могу, такие условия. Ну, послезавтра, так и быть.
Допустим, я откажусь?
Ох, сомневаюсь. Коммерсант внутри тебя уже перебирает счёты, подбивает затраты и маржу. Даю долю от всех «колодцев». Их в Заказнике штук семь-восемь, но доступ у меня только к двум. Эти шавки из нанятого батальона не пускают, легионеры фиговы. Уйдёт неприкосновенный статус, придёт наша армия и заживём на широку ногу! А?! Нравится идейка? Не обманешь, я чую. Ты мог бы и сам промыслом заняться, но у меня наработанная клиентура, а тебе возня. Плюс нюансы, издержки. Беру на себя. Хренов протягивает пухлую ладонь Старикову и добавляет: Но сначала поговори с сынком и верни моего беглого скитальца.
>>>
Проверив уровень масла, Матвей гасит фонарик, хлопает крышкой капота и бросает тряпицу в багажник. Вибрирует телефон, снова звонит мама. Она уже в Питере, в своей квартире, укрылась за толстой железной дверью. Егорка тоже в безопасности. Матвей сообщает, что виделся с отцом, но разговора не состоялось. Мать просит в последний раз отказаться от глупой затеи, выдаёт скопом вычитанную в Интернете информацию о вооружённых головорезах, фанатиках и таинственных исчезновениях в ареоле Заказника. «Херня», отрезает Матвей, но обещает себя беречь. Мать высылает координаты своего «нисана» в Мышкине. Перед носом у него возникает бледный, измятый Стариков.
Матвей, где скиталец? спрашивает он.
В лесу.
Не ври.
Не вру.
Где твои друзья?
Уехали.
Куда?
Какая разница?
Они молчат. Стрекочут кузнечики и, соревнуясь до хрипоты, лают соседские собаки. Идёт мимо мужик в телогрейке, из кармана торчит велосипедный насос, из другого буханка хлеба. Мужик машет им и сплёвывает под ноги, растирает носком прохудившегося ботинка. Матвей показывает в ответ «V», и делает это как запутавшийся однажды Черчилль, но мужик не обижается, потому что не видит разницы и отчего-то радуется.
Пап, я поеду. Спасибо за помощь, но скитальца вернуть не могу потому что он сбежал в лес. Мы и Хренову объясняли, а он не верит. Матвей медленно погружается в свой «шеви».