Я! отвечал мой новый знакомый.
И помогаешь?
Лучше Рукина и Истомина. Я одного капитана от смерти спас. На него уж и черти, и мыши, и змеи ползли, а теперь и глядеть на водку не может, даже дрожь пронимает.
Голубчик, вылечи Вот, видишь ли, муж у меня маляр его один по злобе испортил. Как зачертит, ну просто догола пропьется. Водила я его и к Рукину. Дал он ему чего-то выпить. Ничего, выпил, но только что от него из подъезда вышел сейчас в кабак Будь отец родной, попользуй.
Можно. А вы какого звания?
Столяры мы, небель немецкой работы делаем.
Сами хозяйствуете?
Сами.
Три целковых стоить будет. Рубль за снадобье да два за леченье. Ну, да угощение с тебя.
И заглазно лечить можешь?
Могу.
Голубчик, приуготовь это самое снадобье к вечеру, я и деньги принесу!
Женщина ушла, а солдат принялся составлять лекарство. Прежде всего он достал меня из-под кровати и налил водой, потом задумался.
Чего бы мне положить туда? сказал он. Стой, положу золы.
Он достал из печки золы и положил ее в меня, потом насыпал толченого кирпичу, квасцов, прибавил дегтю, выпросил у ламповщика керосину и тоже подлил туда, бросил кусок сахару, хотел уже закупорить меня, но вдруг остановился, достал из-под койки стеариновый огарок, наскоблил стеарину и тоже всыпал в меня. После всего этого я была закупорена и вечером отдана женщине с наказом поить этой смесью ее мужа каждый день на заре, а также подмешивать и к вину. Женщина отдала солдату три рубля, дала двугривенный на угощенье и бережно понесла меня к себе домой.
Муж ее лежал пьяный на кровати.
Савельич, я тебе снадобьица принесла, полечить тебя хочу, сказала ему жена.
Немец снадобье-то дал?
Нет, русский, простой солдатик. Капитана, сказывают, одного выпользовал да семерых купцов.
Что ж, давай, только разбавь с водкой да прибавь маленько перечку.
Муж выпил.
Фу, какая гадость! проговорил он.
Скусным-то, голубчик, не лечатся. А ты вот закуси булочкой.
В два дня столяр выпил все мое содержимое, но пить водку не бросил, а еще принялся за нее с пущей яростью. Откровенно сказать, я диву далась, как только мог он выпить эту гадость.
Как хорошая шампанская бутылка, я была выполоскана, и столяриха держала во мне сливки к кофию. В один прекрасный день она дала мальчишке-ученику гривенник и велела принести во мне из лавки сливок. Мальчишка исполнил приказ с точностью, но на обратном пути начал шалить, подбрасывая меня кверху, и, ловя, вдруг уронил.
Я упала на тротуар и превратилась в черепки. Содержимое мое разлилось. Мальчишка стоял надо мной и горько плакал. Вкруг его начала собираться толпа. Все судили-рядили. Какая-то баба обмакнула в лужу сливок палец и попробовала на язык, какой-то мужик счел за нужное помазать сливками свои сапоги.
Эх, молоко-то разлили! говорил кто-то.
Чудесно, господа, коли ежели этим самым молоком от грозы пожар тушить. Водой ни в жизнь не зальешь.
Мальчишка продолжал плакать.
Бить будут? Строг хозяин-то? приставала к нему купчиха в ковровом платке и в двуличневой косынке на голове.
Строг, сквозь слезы отвечал мальчик, да к тому же он теперича пьяный. Ой, батюшки, батюшки!
Чем бьет-то? спрашивает мальчика извозчик.
Когда аршином деревянным, а когда и так чем-нибудь. Прошлый раз рубанком по затылку хватил.
Начались рассуждения о том, как бить лучше.
Рубанком как возможно, рубанком можно человека изувечить, рассказывал какой-то чиновник в фуражке с кокардой, а на это есть свое положение, утвержденное древнейшими мудрецами. Прежде всего, возьми и вырви из метлы прут, потом, схватив младенца за ухо, ущеми его между колен и дери без боязни, доколе сил твоих хватит.
Вскоре подошедший городовой разогнал толпу. Купчиха сунула мальчишке гривенник.
Я лежала на тротуаре в самом униженном и оскорбленном виде. Горла, на котором когда-то блестела золотистая смола, у меня не было. Я превратилась в ничтожные черепки. Ко мне подошел дворник и начал сметать мои смертные останки с тротуара.
Эге, проговорил он, днище-то еще цело и может пригодиться. Постой, завтра нужно будет конопляным маслом с сажей тумбы мазать, так я вот сюда его и волью. А то так и скипидар для плошек держать, когда ежели иллюминация.
Он поднял мое днище и отнес в дворницкую, а наутро я была наполнена постным маслом с сажей, и этой смесью дворники принялись мазать тротуарные тумбы. Проходившие мимо барыни задевали платьями за тумбы и, само собой, пятнали свои платья.
Ничего, потрись, потрись около тумбы-то! говорили им вслед дворники. Вишь, подол-то распустила, словно павлин заморский!
Я стояла на тротуаре, униженная и оскорбленная, и вдруг о, судьба! увидела проезжавшего мимо на лихаче «купеческого савраса», того самого савраса, который некогда, быв в французском ресторане, так безобразно потратил мою искрометную шампанскую влагу, вылив ее на голову лошадям. Тогдашнее мое величие и теперешнее ничтожество! Мне было совестно смотреть на него. Я вздрогнула и опрокинулась.
Эх, дуй те горой! проговорил дворник и кинул меня в мусорную яму, где я теперь, как благодеяния, жду пришествия какого-нибудь тряпичника, который бы поднял меня и отнес на стеклянный завод, для возрождения к новой, быть может, лучшей жизни, уже не в форме бутылочного стекла, а в форме блестящего граненого и шлифованного хрусталя.
V. Из записок садовой скамейки
Я столбовая скамейка. Папенька мой был фонарный столб и занимал когда-то видный пост на набережной Черной речки, служа по министерству народного освещения, но, подгнив снизу, покривился, оказался негодным и был распилен на доски. Я одна из досок его и теперь состою в должности скамейки в Строгановом саду. Меня поддерживают два обрубка. Один мой муж, другой друг дома. Оба они когда-то служили по телеграфному ведомству. Я не стыжусь, говоря о друге дома. Муж знает об нем и молчит, потому что чувствует, что один он не в состоянии поддерживать меня. Даже мало того, муж ежесекундно видит друга дома, и никогда между ними не происходит ссоры. Они всегда на почтительном друг от друга расстоянии. Муж поддерживает один конец моей доски, друг дома другой. Между ними одна разница: к мужу я прибита гвоздями, тогда как к другу дома ничем не прибита и опираюсь на него без всяких уз. Я одинаково люблю как того, так и другого, одинаково с ними ласкова и не хитрю перед мужем, не надуваю, выдавая друга дома за какого-нибудь кузена. Но, боже, как хитрят люди друг перед другом, находясь в положении, подобном моему! Какие комедии разыгрывают они! Одна из таких комедий разыгралась при мне, даже на мне, и ее-то я хочу поведать читателям моих записок.
Было дело в послеобеденную пору. День был прекрасный, жаркий. Ко мне подошли муж и жена. Муж был не старый еще человек, блондин с бакенбардами в виде отбивных котлет. Голову его покрывала соломенная шляпа; одет он был в серую пару. Жена была рыхлая женщина, тоже блондинка, полная из лица. Кружевной фаншончик покрывал ее голову. Серое платье с красным кантом обтягивало ее стан. Они шли под руку и называли друг друга Ванюрочка и Машурочка.
Устал, Ванюрочка? спрашивала она.
Устал, Машурочка, отвечал он, снял шляпу и отер лоб и начинающее уже лысеть темя.
Это хорошо, Ванюрочка. Моцион необходим после обеда. Еще четверть часика хоть бы
Но я хочу сесть, Машурочка, и почитать газету. Вот и скамейка. Смотри, какая прелестная тень.
Ах, друг мой, ты знаешь, доктор прописал тебе движение. И что это далась тебе эта газета?
Ангел мой, я патриот, понятно, что меня должны интересовать известия с театра войны. Ты погуляй одна, а я здесь посижу и почитаю.
Нет, нет, я ни за что не оставлю тебя одного. Ты сейчас начнешь любезничать с проходящими няньками и мамками. Наконец, здесь прогуливается эта генеральская содержанка. Ты думаешь, я не видала, как прошлый раз ты поднял ей зонтик, когда она его уронила, и, подавая, что-то шепнул? Нет, я с тобой останусь. Я сама патриотка. У меня и платье солдатское с кантом.
Но тебе будет скучно. Я буду читать газету.
Газету ты можешь читать вслух, а я буду слушать.
Муж и жена садятся.
О, Ванюрочка! восклицает она и щиплет его за щеку.
О, Машурочка! как-то стиснув зубы, произносит он и нежно обхватывает ее за талию.
Раздается звонкий поцелуй взасос и прямо в губы. Я уверена, находись здесь лошадь, она бы сейчас тронулась, приняв это чмоканье за понукание.
Ну, я слушаю.
Горный Студень читает муж.
Какой же это такой особенный студень, что я никогда о таком не слыхала? спрашивает жена.
Это местечко такое в Болгарии.
Местечко? А я думала, ты про студень. Зачем же оно так зовется?
А затем, что около него есть, действительно, богатые залежи горного студеня. В горах в Балканах
И есть его можно?
Еще бы. Все болгары им питаются. Прелестное кушанье. Болгария ведь это самая благодатная страна. Там и горное масло, и горный студень. Эта страна роз и фабрикации розового масла. Розовое масло там нипочем. У нас оно продается на вес золота, и им архиереи только руки свои мажут, а там каждый болгарский мужик с ног до головы им обмазывается и весь благоухает. Ну, я начинаю.
Муж читает корреспонденцию из Горного Студеня. Жена зевает.
Нет, я лучше действительно немножко пройдусь, говорит она. Как ни жалко мне тебя оставить, но я пройдусь. Я пойду на горку и выпью лимонаду. Пить хочется.
Что ты! Что ты! На горку одну я тебя ни за что не пущу! Там всегда этот отставной офицер за пивом сидит. Ты думаешь, Машурочка, я не видел, как ты ему глазки делала? Иди и гуляй около парома, тогда я буду спокоен.
Ну хорошо, я пойду к парому. А ты не будешь любезничать с няньками? Смотри, я следить стану.
Честное слово, не буду, отвечает муж. Ах да! спохватывается он. Я и забыл тебе сказать: у нас сегодня в конторе экстренное вечернее заседание директоров, и я к десяти часам поеду в город, и уж оттуда не вернусь, а буду ночевать у Федора Семеныча. Как ни горько мне это, но долг службы
Ванюрочка! Что же я-то? Я всю ночь проплачу. Приезжай хоть попозднее.
Нет, Машурочка, и не жди. Заседание часов до четырех утра продолжится. Что это, слезы? Да пойми ты, что долг службы. Ах, как ты терзаешь меня! Ты думаешь, мне не больно?..
Ну, молчу, молчу, говорит жена, отирая платком свои глаза. До свидания, я буду у парома.
Ступай с Богом. Я сейчас же буду за тобой следом. Только вот корреспонденцию прочту.
Жена уходит. Муж плюет.
Вот надоела-то! Ревнива, как черт, произносит он, кладет на скамейку газету и начинает посвистывать.
На дорожке показывается пикантная брюнетка в малороссийском костюме и с зонтиком.
Слышу, слышу, восклицала она, слегка картавя. Ах, мой душка! Ах, мой Ваничка! Ну, целуй скорей!
Брюнетка растопырила руки.
Постой, не глядит ли кто? озирается он по сторонам и заключает наконец ее в свои объятия. Радуйся, Каролинхен! Сегодня я от жены освободился на всю ночь. Наговорил ей черта в ступе про экстренные заседания, и часа через три я твой. В десять часов я буду здесь, на этой скамейке, и ты ожидай меня. Мы отправимся в Зоологический сад, оттуда к Палкину ужинать. Одним словом, время проведем
Ваничка приложил свои пальцы к губам и чмокнул, как-то припрыгнув; он совсем преобразился и из вялого увальня превратился в какого-то прыгающего козленка. Впрочем, что я! В эту минуту, как вы увидите впоследствии, он походил не на безрогого козленка, а на большого рогатого козла. Каролинхен обхватила его за талию и, посадив с собой рядом на скамейку, положила ему голову на плечо.
Ваничка, а браслета моя готова? нежно спросила она.
Готова, моя птичка, но сегодня я не успел взять ее от золотых дел мастера.
Ваничка, я ревную тебя к твоей жене. Ты все с ней, все с ней, а я одна
Друг мой, с управляющим нашей конторой я как секретарь его бываю вместе еще больше, чем с женой, но из этого ничего не следует. Для меня она все равно что для волка трава; хуже: все одно что для собаки горчица. Наконец, я сегодня твой, твой и твой.
Ваничка, я люблю тебя одного, как есть одного, а ты любишь, кроме меня, и жену
Говорю тебе, что я ее ненавижу! А что она то и дело со мной, так я от нее ни крестом, ни пестом не могу отбиться. Что же делать, коли я связан по рукам и по ногам! Она ревнует меня даже к нашему артельщику.
Ваничка, у меня хозяин деньги за дачу требует. Мне так совестно, но
Теперь при мне нет денег, Каролинхен. Я гулять вышел. Ужо я тебе дам. Приходи в десять часов сюда и жди меня на этой скамейке.
Он хотел через час зайти.
Ну, упроси его подождать до завтра. Невелика важность один день. А теперь, мой друг, до свиданья. Я пойду к жене. Она ждет меня у парома.
И я с тобой
Что ты, что ты! Ты останься здесь. Увидит с тобой беда! И тогда уж мне ни на какое экстренное заседание не урваться.
Милый мой, ты не поверишь мне, как я тебя ревную к твоей жене! воскликнула Каролинхен и, бросившись к Ваничке на шею, обняла его. Так в десять часов?
Да, в десять часов. Прощай, мой черный тараканчик.
Ваничка тронулся с места, но, сделав несколько шагов, обернулся и послал Каролине летучий поцелуй. Каролина сделала то же самое. Они расстались.
Пауза. Каролина сидела. По дорожке заслышались чьи-то шаги. Кто-то ударял палкой по кустам.
Вскоре показался отставной военный в фуражке с красным околышем и подошел к Каролине.
Ну что, выманила у него пятьдесят рублей за дачу? спросил он сиповатым голосом.
Нет, Миша. Он ужо в десять часов даст. Велел сюда приходить, зовет гулять в Зоологический сад, отвечала Каролина.
Как ужо? С чем же я отправлюсь в Благородное собрание? Ведь вчера я проигрался, как греческая губка. Ни копейки у меня нет. Четверку табаку в табачной в долг взял. Нет, я тебя не отпущу. Я сам намерен с тобой идти гулять в Ливадию. Заложу жиду в Сердобольской улице брошку, и пойдем.
Брошку я тебе не дам.
Ну, это еще мы посмотрим!
Но пойми ты, Миша: ежели я сегодня не поеду с ним в Зоологический сад, тебе и завтра не с чем будет отыграться. Миша! Ты знаешь, как я тебя искренно люблю! Ведь Ваничку этого поганого я только за нос вожу. Ну, посуди сам, можно ли его любить? Плешивый, неповоротливый, как теленок. А ты? Ты прелесть что такое. И что мне в тебе нравится, это твои усы Как это по-русски называется храбрые?
Воинственные, поправил ее усач и, притянув к себе, чмокнул в щеку. Ну, поезжай, поезжай с ним. Да лупи уж не пятьдесят рублей, а семьдесят пят. Что его жалеть-то? Ну, пойдем на горку. Угощу лимонадом с коньяком. Там в буфете мне в долг верят.
Парочка отправилась на горку. Я осталась пуста. Вдруг опять чьи-то шаги, и я увидела Машурочку. Она шла и озиралась по сторонам. Увидав, что на мне никто не сидит, она обернулась и стала манить к себе виднеющегося в отдалении мужчину. Тот подошел. Это был рослый брюнет в черной сюртучной паре, застегнутой на все пуговицы. На шее его красовался малиновый галстук, на голове была черная фуражка. Он нетерпеливо пощипывал густую, подстриженную бороду.
Ну и что же дальше будет? спросил он, подходя, и подбоченился.
Дальше ничего не будет, отвечала Машурочка. Посидим здесь, побеседуем. Ах, Петя, Петя! Ты меня совсем не любишь! с упреком произнесла она, взглянув ему прямо в глаза.
За что ж тебя так особенно-то любить?
Как за что? Я для тебя мужа обманываю. Ревнив, как турок! Теперь он, поди, ходит около парома по аллее да с ума сходит, ищет меня. Сегодня вместо того, чтобы квартиру караулить, так как муж на целую ночь уезжает в город, я с тобой гулять на Крестовский еду. Это ли не любовь?
Хороша любовь, нечего сказать! Второй месяц прошу, чтобы ты мне часы с цепочкой купила. Обещаешь, и все ни с места!
Ах, Петя! Да откуда же мне взять? Я и так тебе каждую неделю по пяти рублей даю. Больше я не могу урвать от хозяйства.
Важное кушанье пять рублей! Выуди у мужа из бумажника. Нешто он может на жену подумать? У нас одному певчему одна купчиха бриллиантовые запонки и бриллиантовую булавку подарила. Так тот тенор, а я бас. Басы всегда должны себя дороже ценить.