Ах, Петя, Петя! Как не стыдно тебе это говорить? Я тебе шубу сшила зимой. Стыдись!
Стыд не дым, глаза не ест. Слышишь, чем нам по Крестовскому шляться, не лучше ли у тебя вечер просидеть? Наставь самовар, купи бутылку коньяку
Что ты! Что ты! замахала руками Машурочка. А Акулина? Муж до того ревнует меня, что даже кухарку Акулину подкупил. Она все ему расскажет. Наконец, соседи. У нас на Черной речке зевнешь лишний раз, так и то соседи знают. Нет, нет! Приходи в десять часов сюда, на эту скамейку, и жди меня. Приду и я. Отсюда мы и отправимся.
Ну ладно. А ты принеси мне мужнино пальто. А то у меня пальта нет, а так холодно на Крестовский.
А ты отдашь мне его потом? Петя, не потому, чтобы я тебе жалела, а муж спохватится. Ну, что я ему тогда скажу?
Дура!
Да что дура. Прошлый раз надел мужнин пиджак и не отдал. Уж я виляла, виляла перед мужем-то. Насилу его разуверила, что пиджак цыганка украла, когда он был вывешен на двор для проветривания. Ну, прощай! Боюсь мужа пора. В десять часов здесь. Оставлю Акулину караулить дачу, а сама к тебе. Прощай, мой жизненочек!
Машурочка хотела его обнять, но тот отстранил ее.
Жизненочек! передразил он ее. Дай хоть два двугривенных. Шутка ли до десяти часов ждать! За это время я хоть бы пивом на бочке душу отвел. Ей-ей, ни копейки! Давеча в Новой Деревне последний рубль маркеру проиграл.
Возьми, моя милашка, возьми!
Машурочка достает из кармана целковый и сует ему его в руку.
Вот за это спасибо! восклицает певчий. Тут и на порцию раков хватит. Мерси вас с бонжуром. За это и поцеловать можно.
Он привлекает женщину к себе и запечатлевает в уста ее звонкий поцелуй.
Ах, Петя, Петя! млеет та и, вырвавшись из объятий, бежит домой.
Певчий засвистал и отправился на горку.
После этого я целый час стояла пуста. Мне уже сделалось скучно, как вдруг ко мне подошла новая парочка. Это был пожарный из Сердобольской улицы от каланчи и кухарка в туго накрахмаленном ситцевом платье. Они остановились.
Что же ты стала? Вглубь пойдем, проговорил пожарный.
Нет, Спиридон Иваныч, не могу. Ведь меня хозяева в булочную послали, а вы меня вглубь совлекаете. Ей-богу, не могу, ругаться будут. У меня самовар в кухне поставлен, отвечала кухарка.
Ах, Акулина, Акулина! Я думал, ты баба ласковая, а ты выходишь совсем пронзительная!
Где ж это вы пронзительность нашли! В вас души не чают, ситцевые рубашки вам дарят, а вы пронзительная! Ведь господа ждут. Вот ужо сколько хотите променажу можем делать. Барин в город на заседание уедет, а сама к тетеньке. Запру дачу и к вам. Приходите на это место и ждите меня вот на этой скамейке. В десять часов я здесь буду.
А не надуешь?
Господи! Когда же я надувала! Мало того, я еще вам пирога принесу и бутылку пива.
Побожись!
Ну вот, ей-богу, приду. Да там у нас коньяк есть на донышке, и коньяку принесу.
Ну, ступай! Только смотри, не придешь бить буду. Ученье в Троицын день помнишь?
Где забыть! Еще и посейчас бок болит.
Ну, ступай!
Гремя туго накрахмаленным платьем, кухарка стремглав бросилась от меня, а пожарный лениво пошел своей дорогой.
Вечером, в десять часов, они сошлись все вместе. Но тут я уже отказываюсь описывать эту сцену. В глазах моих все перемешалось. Мелькал Ванюрочка, мелькала Машурочка, размахивал руками басистый Петя, всем и каждому расточая затрещины, визжала Каролина, ревел пожарный, выла Акулина.
Скажу одно: битвы при Ватерлоо и при Аустерлице не были ужаснее этой битвы! Достаточно вам сказать, что были даже порваны узы, коими я была связана с моим законным обрубком. Я отлетела от гвоздей и валялась два дня на траве.
Я кончаю.
VI. Похождения сахарного яйца
В субботу, на Страстной неделе, в ту самую кондитерскую, где я, сахарное яйцо, висело в витрине в сообществе с другими яйцами, вошел пожилой купец с рыжей подстриженной бородой и, подойдя к продавальщице, выпалил:
Есть у вас такое сахарное яйцо, которым даже с генералом не стыдно похристосоваться?
Продавальщица сначала с легким недоумением посмотрела на купца, а потом отвечала:
Есть, и начала предлагать купцу самые разнообразные яйца.
Крупнее, крупнее, госпожа мадам, мне нужно, а это все не тот коленкор! кричал купец. Еще обидится, пожалуй, на мелкое-то, потому чин на нем крупный. То есть, хотя он и не генерал, а все-таки по статскому положению давно на линии генерала. Жене моей кум он приходится. Жида она с ним крестила.
Внимание купца остановилось на двух: на мне, большом сахарном яйце, и на шоколадном.
Вот задача-то! Не знаю, которое и взять, сказал он. И то, и другое хорошо! Для пожилого-то человека, я думаю, шоколадное лучше, не так марко. Белое-то, скорей, для барышни Какое, мадам, вы посоветуете?
Это зависит от вашего вкуса.
Что мой вкус! Ведь не я его есть-то стану. А мы вот что сделаем: мы на перстах погадаем. Коли сойдутся персты, то сахарное возьмем, а нет, то шоколадное.
Купец погадал на пальцах, вышло сахарное, и я очутилось в его владении. Он принес меня домой, повесил над конторкой на гвоздике и, обратясь к своим ребятишкам, произнес:
Ежели кто из вас это самое яйцо лизать будет, то сейчас выдерну из-за божницы пук вербы и отхлещу вас на обе корки. Не посмотрю, что и страстная суббота.
В первый день Пасхи, часов около одиннадцати утра, купец надел новый сюртук, повязал белый галстук и, повесив на шею медаль, посмотрелся в зеркало.
Еще и за полдень не перевалило, а уж все губы себе обхлестал, так что даже пухнуть начали, пробормотал он. С парой сотен душ, пожалуй, уже успел перехристосоваться, не считая жен и младенцев. Ну, Алена Степановна, прощай! Я к нашему генералу! крикнул он жене.
Купец взял меня, сахарное яйцо, с собой и через полчаса христосовался с гладко бритым пожилым мужчиной в гражданском мундире и при шпаге.
Пожалуйте, ваше превосходительство, проговорил он, подавая меня. Примите прямо от чистого сердца. Это кума ваша вам прислала.
Но но но остановил его чиновник. Пока еще не превосходительство, а только высокородие.
Для нас это ничего не обозначает, а только все-таки вы на генеральской линии, и мы должны почитать.
Начались обычные вопросы: «Где были у заутрени?», «Жарко или холодно было стоять?».
У Исакия, ваше превосходительство. Сверху парило, а снизу из дверей поддувало, ну да к этому продувному климату мы уже в лавке привычны, отвечал купец и замялся перед уходом. Дельце есть, ваше превосходительство, сказал он. Вы вот там, в приюте, набольшим состоите, так хочу и я рубликов на сто пожертвование сделать, но так, чтобы моя физиономия заметна была и чтоб на вид попасть.
После, после об этом поговорим, перебил его чиновник. Вы зайдите как-нибудь в будни, а теперь мне некогда, надо визиты делать.
Купец ушел, как не солоно хлебал. Я, сахарное яйцо, осталось у чиновника. Он повертел меня в руках, полюбовался и крикнул:
Глаша!
Вбежала молоденькая и хорошенькая горничная.
Что прикажете, сударь? спросила она.
Христос воскрес! Подставляй губы!
Что вы, Иван Иванович? Второй-то раз? Ведь уж я с вами христосовалась.
Ничего не значит. За такое-то яйцо и второй раз похристосоваться не мешает. На, получай в вечное, потомственное владение! Это мне сейчас купец принес.
Мерси вам, коли так. А только, сударь, ежели бы я знала, что вы при вашей старости и вашем вдовом положении такие шутники, ни за что бы к вам служить не пошла! захихикала горничная.
Ну-ну, соловья баснями не кормят, ответил чиновник и, обхватив горничную в охапку, три раза чмокнул ее в губы.
Ах, как вам не стыдно! Только я, сударь, это самое яйцо своей маменьке крестной снесу. Она купеческого рода и при своем богатстве может мне на платье хорошей материи за такой подарок подарить. А яйцо куда мне?..
Ну, там как хочешь, а только будь ко мне поласковее, ущипнул горничную за щечку чиновник и уехал делать визиты.
Я очутилось в распоряжении горничной. Она взяла меня и понесла к своей маменьке крестной.
Вдова-купчиха сидела около стола с закуской, на котором были поставлены и окорок ветчины, и пулярка фаршированная, и пасха, и кулич, и яйца, и вздыхала.
Ох, как под сердце подкатило с этой ветчины! говорила она. Ведь вот, кажись, глазами-то и еще чего-нибудь съела бы, а утробой не могу.
Христос воскрес, маменька крестная! Вот вам яичко! Не взыщите на малости. Наши труды маленькие. Большого подарка не могу заговорила вошедшая горничная.
Воистину воскрес!.. Только напрасно ты это изъянишься, душенька, отвечала купчиха. Ну, давай похристосуемся. Только к левой-то щеке полегче прижимайся, потому у меня флюс начинается. Должно быть, за заутреней надуло. Ну, садись. Ветчинки не хочешь ли да мадерки рюмочку? А за яйцо твое я тебя сейчас отдарю. Марфа! Принеси мне синее гронран-мореевое платье! крикнула она кухарке. Оно мне в поясах не сходится, а тебе в самый раз будет.
Премного вам благодарна, маменька крестная; только неужто мы из-за этого?.. Мы и без корысти вас почитаем.
Горничная напилась кофию, забрала платье и ушла, а я, сахарное яйцо, осталось у купчихи. Вошел кудрявый молодой человек с рыжеватыми усиками.
Петя, Петя! Голубчик! Христос воскрес! воскликнула купчиха и повисла у него на шее. А я жду и не дождусь. Думаю: когда же это он явится?
Воистину воскрес! А только не хотел я и идти к вам. Ну что, какая мне корысть от вас? заговорил он. Люблю вас пламенною скоропалительною любовью и даже верности, можно сказать, к вашим чувствам отменной, а только никакой радости от вас. Думал, что вы мне за мою любовь к празднику лавку откроете, а вы при своей скупости на сторублевой бумажке отъехали, и я по-прежнему у своего хозяина на приказчицком существовании обязан существовать.
Дурашка! Да ведь вот все сомнение меня берет. Думаю так, что я тебе лавку открою, а ты меня бросишь.
Гроб! Могила! ударил себя в грудь молодой человек. Вот какова наша неизменность!
Ну, я насчет лавки подумаю, а пока вот тебе сахарное яйцо от меня, сказала купчиха и передала меня молодому человеку.
Спасибо. С паршивой собаки хоть шерсти клок. Только нам этот сувенир все равно что корове седло. А мы вот что сделаем: мы это яйцо нашей хозяйской дочке подарим. Авось, через то наш хозяин будет ласковее и начнет почаще со двора нас отпускать.
Только уж ты ко мне ходи, а в другие места не бегай, попросила купчиха.
Молодой человек ушел, взяв меня с собой, и дивное дело! я опять очутилось в квартире того купца, который меня купил. Кудрявый молодой человек оказался приказчиком этого купца, а купец был уж дома и сидел пьяный посреди своей семьи, когда вошел приказчик. Старшая дочка купца, девушка лет шестнадцати, была тут же.
Не обессудьте, Варвара Дмитриевна, сказал приказчик, подходя к девушке. Но давеча я не имел достойного яйца, чтоб похристосоваться с вами, а теперь Христос воскрес!
Воистину воскрес! Но только не в губы и всего один раз! вскрикнула девушка, но похристосовалась.
Приказчик подал ей меня, сахарное яйцо.
Дивное дело! сказал купец. Точь-точь такое, что я давеча генералу снес.
Да это, папенька, оно самое и есть, отвечала девушка. Вот и заметка. Когда вы это яйцо принесли, то не велели братишкам его лизать, а они не послушались да и откусили от него цветок. Вот и впадина, где был цветок.
Не может быть, пробормотал купец, взяв меня в руки и рассматривая. Так и есть: впадина! Вот и озубки. Где ты взял это яйцо? Признавайся! крикнул он на приказчика.
Ей-богу, в кондитерской лавке купил.
Врешь, врешь! Ну да я сейчас разузнаю! Я у генерала спрошу, цело ли у него яйцо.
Пьяный купец вскочил с места, надел на себя пальто, меня, яйцо, положил в шляпу и, надев ее вместе со мной на голову, выбежал сгоряча из квартиры.
Дмитрий Павлыч! Опомнись! Куда ты? кричала ему вслед жена, но он не унимался и бежал по лестнице вниз.
На последней площадке повстречал купца знакомый. Он шел к нему в гости.
Христос воскрес! воскликнул знакомый.
Воистину! отвечал купец и, забывшись, снял с головы шляпу, чтобы похристосоваться со знакомым.
Я, сахарное яйцо, выпало из шляпы и разбилось вдребезги. Купец стоял надо мной и чесал затылок.
Вот поди ж ты какая незадача! И допытаться не удалось насчет яйца-то пробормотал он.
VII. Новогодние похождения визитной карточки, ею самою описанные
Слава богу, швейцара нет и полтинник сохранен у меня в кармане! пробормотал себе под нос в первый день нового года мой тезка и однофамилец Петр Иванович Поддиванов мужчина средних лет, юркнул в подъезд и побежал вверх по лестнице, но в это время где-то сбоку отворилась дверь каморки, и перед ним, как из земли, вырос швейцар в фуражке с позументом и в ливрее с металлическими пуговицами.
С Новым годом, с новым счастьем, ваше высокородие! Желаю вам сто лет здравствовать! крикнул он, вытянувшись в струнку.
Спасибо, отвечал мой тезка, остановился, полез в кошелек и спросил: Василий Степаныч Иванов дома?
Никак нет-с! Мне приказали лошадь заложить и уехали сейчас по Невскому кататься.
Как лошадь? Да ведь у них нет лошадей.
Не было-с, а теперь завели. Как только анжинеру дали отставку, а купца приманили, так у них и лошади явились и в гору они пошли.
Странно! пробормотал мой тезка. Удивительно, как он вдруг поднялся! Может быть, домашние дома? задал он вопрос.
Кухарка и горничная дома.
Чудак! Я о членах его семейства спрашиваю. На вот тебе на чай и передай мою карточку.
Тезка мой ушел, а я, карточка, осталась у швейцара.
Новый хахаль к Василисе-то Ивановне приезжал, сказал швейцар жене. Только уж этот не по ней: сквалыжник и всего полтину мне дал. К содержанке приехал, а швейцару полтину! Ах, черти! Возьми вот карточку да передай в ее квартиру.
Швейцарова жена пошла наверх и позвонилась в квартиру содержанки Василисы Ивановны Степановой.
Барин сейчас принес, пояснила она, передавая меня, карточку, молоденькой горничной. Жадный-прежадный! Мужу всего полтину дал.
Ну, этот у нас со своей жадностью не пообедает, отвечала горничная. «Петр Иванович Поддиванов», прочла она. Не слыхали такого. Такой к нам не ездит. Разве, может быть, наша в маскараде на прошлой неделе с ним познакомилась?..
Горничная взяла мена, карточку, и заткнула за зеркало в гостиной. Вскоре приехала сама Василиса Ивановна молодая, но сильно уже помятая женщина и прикрашенная произведениями парфюмера Рузанова.
Никто не был? спросила она, снимая с себя бархатную шубку, опушенную соболями. Мирон Парфеныч не приезжал?
Мирон Парфеныч не приезжал, докладывала горничная. А вот кто-то швейцару карточку для вас привез.
«Петр Иваныч Поддиванов», прочитала Василиса Ивановна и сказала: Фу, какая глупая фамилия! Никакого Поддиванова я не знаю. Разве, может быть, это тот самый офицер, что в прошедшее воскресенье меня по Невскому на лихаче обгонял? задала она сама себе вопрос.
Право, уж не знаю. Только, говорят, очень сквалыжный человек. Швейцару всего полтинник дал.
Василиса Ивановна бросила на стол меня, карточку, и прибавила:
Вот что, Груша, возьми и брось куда-нибудь эту карточку, а то Мирон Парфеныч ее увидеть может и еще, чего доброго, приревнует меня. Сегодня он, пожалуй, пьяный приедет, и может скандал выйти.
Горничная принесла меня к себе в комнату. Там у ней сидел гость, молодой лакей с закрученными усами, курил папироску и пил кофий из расписной чашки с надписью: «Дарю в день андила».
Что это у вас в распрекрасных ручках? спросил он.
Карточка. Это мне один антиресный кавалер подарил, отвечала горничная. Я с ним в Немецком клубе познакомилась, и он ту механику ведет, чтоб я его полюбила, потому что он ужасти как врезавшись в меня. Сейчас приезжал ко мне в гости с парадной лестницы, но так как узнал, что барыня дома, то не захотел входить и подарил мне карточку и три рубля в виде сувенира.