Глаголет, не быть мне от тебя живым, произнёс обречённо.
Истинно, кивнул Янь.
С толпой что-то сталось. Словно люди вдруг очнулись, увидели лес, озеро, небо и солнце на небе, и себя под солнцем. Недоумённо смотрели друг на друга, не понимая, чьей злой волей очутились тут. То ослабели волхвьи чары, порушенные силой Яневой. Припоминая, что сотворили за дни эти, ужаснулись люди.
Кто из родичей ваших убиен был от сего?
Голос Янев пророкотал над полем, и эхо его затухло над озером. Из толпы вывалился совсем молодой чумазый смерд. Простецкое лицо густо покрывали конопушки.
Мати, мати моя! завопил он, падая на землю и заливаясь слезами. Вот этот мати мою зарезал!
Он обвиняющее указал на волхва и выхватил нож, чтобы тут же совершить месть. Отроки удержали его.
И моя мати! И моя! А мне сестра! послышались нестройные крики в разум вошедшего люда.
Так мстите своих! призвал Янь, отворачиваясь.
Грозно взревев, толпа надвинулась на бывшего вожа.
Меня погубиши много печали приимеши от бога Дыя и князя его Коркодела! успел возопить волхв, но угроза его оборвалась диким визгом, когда десятки жаждущих крови рук схватили его.
Аще тебя отпущу, печаль ми будет от Христа-Бога, тихо ответил он человеку, который уже не мог услышать его.
Окровавленная туша, в которой не осталось ничего человеческого, повисла на древнем ясене.
Янь вышел на опушку. Умирающий месяц тускло отражался в спящем озере. Листья ясеня шелестели под призрачным ветерком потаённо и зловеще. Тело казнённого неподвижно свисало с корявых ветвей.
Боярин не знал, какая нелёгкая понесла его сюда среди ночи, но не особенно удивлялся: в жизни его случались вещи и почуднее. Тихо подошёл к дереву, посмотрел на останки того, с кем препирался днём. Вид волхва был ужасен: на бок свороченная голова, вытекшие глаза Янь хотел отвернуться, но волхв поднял голову.
Подавив мгновенно вспыхнувший ужас, боярин сотворил крестное знамение, левой рукой доставая чекан. Мертвец вперился в него кровавыми ямами на месте глаз.
Я знал, что ты придёшь, проскрипел нелюдской голос. А вот и смерть твоя.
Янь наладился было рубануть со всего молодецкого маха по сломанной шее, но вскипело вдруг спокойное озеро, словно тысячи русалок забили хвостами своими. Да не русалки то были, и не пучеглазый водяной проказил этих Янь не боялся. Да и того, что из воды лезло с шумом и хлюпаньем, тоже не боялся. Знать бы ещё, что это такое
Выползло на берег бугристое, склизкое, поползло дальше, помогая толстым шипастым хвостом. Лютый зверь водяной, коркодел, древний бог Ящер.
Тяжело, но быстро подтягивая тяжкое тело своё короткими мощными лапами, добрался до дерева, распахнул зловонную пасть, острыми зубами усеянную, и, ухватив труп волхва за ногу, стянул. Оцепенев, Янь смотрел, как бог пожирает слугу своего. Закончив перемалывать кровавую плоть и бренные косточки, вновь пасть распахнул и к Яню оборотился.
«Почто смерда моего побил, болярин Святославлев?» словеса эти прямо в Яне явились, коркодел же звука не издал, лишь глядел недобро и хитро, и слёзы обильно катились из дьявольских очей его.
Воззрился Янь на шею чудовища туда, где должна была быть шея увидев, да не поверив, что привязан там снурком грязноватый клок. Вспомнил он его видел в битве на Немиге, был он тогда на шее
Худо смерд твой творил, княже Всеслав, отвечал чудищу твёрдо.
Не Яню Вышанину пред оборотнем дрожать.
«Что есть худо? грозный вопрос ударил Яня, как тяжкая булава, Мыслишь, ты еси добро, а аз худо? А кто ты сам-то, вещий Янь, Янь-чародей? Не богу ли моему услужаешь?»
Пасть чудища снова раскрылась и захлопнулось так, что зубья клацнули. Потупился Янь. Тёмная туча окутала его, окатив душу злой печалью. Жизнь его прошла перед глазами, а было в ней всякого много, тёмного и страшного тоже.
«Иди ко мне на службу, болярин, искушал зов в душе Яневой. Сяду на стол златой, а ты первым воеводой моим будешь. Нами Русь устроится».
Нежданно налетел порыв ветра. Зашелестел ясень, встревожено и гневно. Поднял голову Янь.
Нет, княже, тихо произнёс он. Бог твой в бездне сидит, и сам он бездна. А мой Бог Христос на небесном престоле, славим от ангелов. И не бывать согласия меж бозями нашими во все бесконечные веки.
Люто кинулся коркодел на боярина, ища пожрати его. Вскинул Янь чекан и со всей силы опустил на бугристую башку чудища окаянного. Мрак настал в мире.
И настал свет. Стоял Янь по-прежнему перед ясенем, на котором только что повесили люди волхва, и день был в мире, и солнце сияло, и искрилась гладь Белоозера.
Минуло злое наваждение. Но знал Янь, что не сном пустым оно было и что пре их с князем Полоцким, чародеем и воем, лишь начало положено.
«Чему быти, тому не миновати», про себя сказал он, всей грудью вдохнул дух мира, для души сладостный, и махнул отрокам.
Они удаляли под прохладный полог лесов, и провожали их растерянные, но вновь вольные люди, спокойное озеро, сияющий ясень, победительно блистающее небо и солнце глаз Митры, иже рекомого Хорсом, пристально следящий за вещим певцом и могучим воином именем Янь.
Герман Чернышёв
Беспробудная бессонница
1
Вокруг стояла испуганная тишь. Заботливо обстриженный высокий кустарник тянулся вдоль просёлочной дороги, огибающей дом с низеньким белым заборчиком. Тёмно-серое небо хранило безмолвие. «Кажется, будет дождь, подумал Келли, глядя на влажные доски веранды, перед тем, как постучаться в дверь. Он не помнил, долго ли плёлся по дороге, но он очень устал. И устал даже не оттого, что плёлся, а оттого что не помнил. Куда все подевались?» Никто не отпер. Келли показалось, что это не первое жилище, в которое он стучится.
Чего надо? послышалось из-за двери, белой, как и забор. Говорила, по всей видимости, женщина.
Куда все подевались? спросил Келли и перемялся с ноги на ногу.
Здесь никого нет. Только я.
Женщина говорила тихонько. Внезапно завывший ветер не дал Келли разобрать сказанного.
Что-что? Я не расслышал. Ветер воет.
Не ветер. Проваливай от моего дома, парень.
Дорога шла на каменистый истрескавшийся пустырь, заросший старой снытью и засохшей облепихой. Небо сделалось куда темнее, но дождь так и не начался. Зато сгущался туман. Вязкий, топкий, он окутывал Келли незримым одеялом. Теперь его утончённое лицо было почти что не разглядеть. Короткие светло-коричневые волосы казались глубоко-пепельными. Кожа побледнела. Идти не хотелось. Возле пустыря, огороженного разломанной оградкой, через которую Келли без труда перешагнул, стоял двухэтажный дом, одинокий, забытый, как и всё вокруг. Позади послышался шорох. Келли резко обернулся. Увидев перед собой незнакомца, он попятился, споткнулся и брякнулся навзничь.
Ты ещё кто? с неким удивлением спросил высокий измождённый мужчина со впалыми щеками, покрытыми седеющей щетиной, острым длинноватым носом и сероватой кожей. На нём был шерстяной охотничий жилет, местами сырой, потёртые брюки и кожаные сапоги. У пояса висел нож с зазубринами на лезвии в три пальца шириной. Над плечами торчала деревянная рукоять.
Вам-то что?
Келли поднялся и отряхнул штаны.
Ничего, незнакомец безразлично отвернулся, и Келли заметил небольшой арбалет у него за спиной. На груди крепился десяток железных болтов не толще мизинца.
Что здесь происходит?
Верно. Откуда тебе знать, мужчина не обернулся. Знал бы не сунулся. Иди отсюда, парень. Это в твоих же интересах.
Келли не ответил, но и не ушёл тоже.
Проваливай, говорю, повторил незнакомец настоятельно. Тебе тут не место.
А вам, выходит, место?
Я другое дело. Серьёзно говорю, теперь мужчина посмотрел Келли прямо в лицо. Уходи.
Я весь день иду, может, и всю ночь. Почему здесь никого нет?
Видимо, потому что людям дорога их шкура.
Незнакомец криво усмехнулся, как будто сказал что-то смешное. Келли так не показалось.
Почему вы здесь? он поглядел на арбалет. Раньше ему не приходилось видеть подобного оружия. Его дядя рассказывал, как когда-то с приятелями он пьяным возвращался из выпивальни и повстречал на большаке человека с арбалетом. Ему одному удалось унести ноги в ту ночь.
Потому же, почему здесь нет остальных, незнакомец оглядел округу сухим взглядом. Потом достал из-за спины арбалет, покрутил маленькую железную рукоятку, торчащую из латунной шестерни, и крепкая тетива поползла назад. Раздался щелчок. Незнакомец снял с груди одну из стрел и положил в желобок.
Вы в кого стрелять собираетесь?
Келли отошёл подальше.
Не в тебя, храбрец. Последний шанс. Катись. Скоро ты лишишься такой возможности.
Келли хотел уйти. Действительно хотел, но ноги почему-то не слушались его.
Охотиться в таком месте, не глупая ли затея? Ни птиц, ни зверья на милю в округе.
Конечно, их нет. Но я не на них охочусь. С чего ты вообще взял, что я охочусь именно на них?
На кого ж ещё охотиться?
Послышалось холодное успокаивающее завывание, походящее на дуновение ветра, дышащего в щелях старого дома в пасмурную ночь.
«Опять ветер», подбодрил себя Келли.
Я, помнится, предлагал тебе уйти, незнакомец зловеще нахмурился. Теперь рекомендую бежать.
Вой нарастал, но ни один лист сорняка не дрогнул.
Какой-то странный ветер, Келли усмехнулся, не оценив рекомендации. И почему бежать?
Потому что уйти ты уже не успеешь, мужчина прислушался. А впрочем и убежать тоже.
В следующий миг на пустырь скользнул громадный тёмный силуэт, выделяясь в полумраке своей чернотой. Одним взмахом исполинской руки он отшвырнул незнакомца в сторону. Келли вскрикнул и отпрянул назад. Густую дымку прорезало гадкое рычание. Келли зажмурился что было мочи. Глаза он открыл в своей спальне. Он лежал на кровати, боясь пошевелиться. Перед ним всё ещё стояла плохо различимая фигура. Он не мог вспомнить, что он видел. Он помнил только одно что никогда раньше так не боялся.
2
Уже начало светать, но Келли вылез из постели не сразу. Какое-то время он пытался прийти в себя, ожидая, когда конечности вновь станут ему повиноваться. Хладный озноб пробирал до костей. Вслепую он спустился на первый этаж и натянул заношенные штаны, оставленные им в прихожей вчера. Отыскал в кухонном шкафчике трубку. Рядом с ней покоился кожаный мешочек с табаком, от которого пахло смородиной. Когда Келли вышел на порог, озноб прекратился, хоть снаружи было по-утреннему прохладно. Редкие деревья и невысокие кустики травы прятались, задёрнутые лёгким туманом. Келли уселся на подгнившую деревянную ступень и закурил, прислонившись спиной к двери. Утро выдалось безветренным и странно спокойным. Чересчур спокойным, но Келли не думал об этом. У него перед глазами всё ещё маячил наводящий ужас силуэт. И страх. Он всё ещё здесь.
Это был не первый его кошмар. Они снились ему уже несколько недель подряд. Он перестал высыпаться. Келли и раньше-то спал не ахти как хорошо, а в последнее время его невольная бессонница сделалась невыносимой. Он так завидовал тем людям, которые жаловались, что у них не бывает сновидений. В голове беспрестанно зудел шепчущий голосок: «Поспать Надо поспать», но спать было нельзя. Когда трубка догорела, Келли натянул плащ, висевший на единственном в прихожей крючке, и запер дверь на ключ.
Гомон, доносившийся из окон близлежащего трактирчика, слегка развеял тревогу. Оказалось, что в основном посетители ещё и не думают расходиться. В дальнем углу тесноватого помещения Келли заприметил своего полного, но не слишком приятеля Генри. Тот восседал на дубовой лавке, подперев щёку ладонью. Келли уселся напротив.
Ты чего тут? медленно спросил Генри, устало обрадовавшись. Опять кошмары?
Да.
Келли раздавил пальцем крошку на столе.
Дерьмово. А я вот пью.
Что пьёшь?
Эль, что ж ещё.
Один?
Как же, нет, Генри указал головой на пёструю кошку, примостившуюся рядом. С подругой. Она не из болтливых, зато только вот со мной сидит. Не то что эти портнихи. Шьют себе свои хреновы юбки, чтобы задирать их перед всеми подряд.
Не думай об этом, Келли утешительно усмехнулся. Она ж не думает, вот и ты не думай.
Не думай, Генри нахмурился и глотнул из кружки. Вот тебе когда перестанут мерещиться твои призраки, тогда и советуй. Чего тебе, к слову, примерещилось-то?
Не помню.
Генри несильно хлопнул ладонью по коленке и икнул.
А я вот, пожалуй, возьмусь угадать. Ты всё время одно и то же рассказываешь. Про какое-то странное создание. Очень оно тебя пугает. Как можно забыть, что тебя напугало, а? Это же нелогично.
Не то чтобы я напрочь забыл. Помню высокий чёрный силуэт, но больше ничего отчётливого.
Ещё бы. Это ж сон. Простая ерундовина. Это тебе не портнихи. Шлюхи разодетые. Кроят себе свои шёлковые рубашки чтобы всем всё видно. А я ходи смотри, как они смотрят, вороны проклятые. Стервятники. Только и ждут, как бы слететься. Мне ещё порцию! Генри потряс в воздухе опустевшей кружкой и грохнул ей по столу. Кошка осуждающе мурлыкнула, посмотрев на него. Никто, казалось, не услышал ни того, ни другого.
Мне ещё порцию! повторил Генри на этот раз громче и куда менее вежливым тоном. Немолодая хозяйка, стоявшая к нему спиной, обернулась. Он несколько раз ткнул пальцем в свою кружку. Женщина легонько постучала себя пухлой ладонью по голове и упорхнула в погреб.
И ты, значится, сидишь себе один и пьёшь? спросил Келли, подняв брови, перекатывая между большим и средним пальцем крупную хлебную крошку.
Да, Генри опустил голову, после чего с трудом поднял её обратно. Что ж мне ещё прикажешь делать? Шить эти чёртовы
Нет-нет, Келли сделал останавливающее движение рукой. Хочешь напиваться пожалуйста.
Ты чего пришёл? А-а, да. У тебя же кошмары. И как ты с ними уживаешься? Я вот, если не посплю, потом весь день варёный хожу, как треска.
А если поспишь, то напьёшься и всё равно будешь ходить, как треска.
А хоть бы и так, Генри подбоченился одной рукой, а второй нащупал кружку, не отводя взгляда от собеседника. По крайней мере, я не разодеваюсь, как эти портнихи.
Келли потёр лоб и вздохнул.
Мы оба прекрасно знаем, что речь идёт об одной определённой швее. Остальные тебе ничего не сделали. Я, впрочем, сомневаюсь, что и она что-то сделала. Думаю, ты, как всегда, преувеличиваешь.
Преувеличиваю? щёки Генри зарделись багрянцем. Легко было спутать с нахлынувшей злобой, но в действительности он попросту захмелел до своей привычной стадии, когда его физиономия начинала краснеть. К ней таскаются эти расфуфыренные прохиндеи.
Прямо домой? Келли недоверчиво наклонил голову и прищурился.
Нет. К ней в лавку, Генри без замедления принялся за эль, который притащила запыхавшаяся хозяйка. Разбавляете, душечка?
Вы и сами прекрасно знаете, что нет, Генри, скривилась трактирщица устало. Ваши личные проблемы меня не касаются. Настоятельно прошу, чтобы и моей выпивки они не касались. Вымещайте досаду на пойле, которое наливает тот бездарь в придорожной таверне возле города. Оно, по крайней мере, того заслуживает.
Она ушмыгнула, с достоинством тряхнув спутанными волосами.
Слыхал? Генри кивнул ей вслед. Все они горделивые вертихвостки.
Ты, кажись, отвлёкся, снисходительно улыбнулся Келли. Что там с теми расфуфыренными, как ты выразился, прохиндеями?
Чёрт их разберёт. Тьфу, Генри с пренебрежением махнул рукой. Охотники до девичьих ласк, не более. И разодеты, главное, как! По-странному, вот что я скажу. Едва ли у них прохудились брюки.
Так, может, и впрямь прохудились.
Даже если и так, я догадываюсь, в каком месте. А она хихикает, улыбается, будто они ей