Инспектор вызывает Командование. Как слышите? Прием.
Этот звонок и ожидание ответа неплохо так нервируют, но идентификацию я прохожу совершенно спокойно лишь чувствую оживление со стороны Мартин, когда произношу свое полное имя.
Но подумать об этом не успеваю: в «эфир» врывается один из заместителей руководителя корпуса Инспекторов по факту он и есть наш глава и ответственный за все спорные вопросы.
Роуз, говорит полковник Гилмор. Доложи о миссии в Форт-Коллинсе.
Я отключаю мысли о прорыве на площади и о перемещении по городу, заводу и школе и говорю так, будто ничего этого не было.
Все под контролем, сэр. Проверка пройдена. Но я
В этот момент я стараюсь не обращать внимания, как меня сверлят взглядом, и тем более не смотрю на Мартин. Любое сомнение или заминка в моем голосе и Гилмор отправит сюда подкрепление или зачистку.
инициировал протокол два точка четыреста пять. Необходимо проверить население на профпригодность. Учитывая последние показатели, необходимо во всем убедиться лично, прежде чем уезжать.
Я не думаю о том, что будет, если Командование узнает о моей лжи. И все же небольшой план у меня есть. В конце концов, я не изменяю своему правилу и просто разгребаю проблемы по мере их поступления. Другого выхода в данных обстоятельствах я все равно не вижу.
Гилмор ожидаемо молчит. Еще бы. Данный протокол не инициировался мной ни разу, но именно в отношении Форт-Коллинса он подходит идеально, поэтому весь мой монолог не должен вызвать подозрений.
Ты уверен, что это необходимо, Роуз? Тебя ждут в другом городе.
Уверен, сэр.
Принято. По инициированному тобой протоколу у тебя двое суток на проверку, потом ты и твои люди обязаны отчитаться и покинуть город.
Понял вас. Конец связи.
На линии вновь слышатся помехи, и я незаметно выдыхаю. Этот план чистой воды авантюра, но он сработал. Спасибо моей репутации, на которую я упорно работал два года и которая, скорее всего, будет втоптана в грязь. Но сейчас не об этом.
Я поворачиваюсь к Мартин и Нейту и не без удовольствия наблюдаю крайнее удивление на их лицах.
У нас есть два дня? спрашивает Ева.
Черт. Да только ради того, чтобы поразить Мартин, можно было все это затеять (не прорыв, конечно, а план с продлением проверки).
Да, отвечаю я.
Мартин пытается прожигать меня взглядом, но она сама все слышала: подвоха нет, я поставил на кон и работу, и свою дальнейшую жизнь осталось не облажаться, а после не умереть где-нибудь в застенках допросных Гилмора.
А вот с Евой происходит что-то странное. Она отводит взгляд и не смотрит в мою сторону вместо этого демонстрирует аптечку, рассматривая пол. Может, потеряла ко мне интерес, раз я выполнил свое обещание и ей больше не нужно так красноречиво коситься на свой дробовик?
На предложение обработать мои раны я реагирую как-то неоднозначно. Во-первых, это не вяжется с привычным отношением Мартин ко мне и вызывает вопросы. Во-вторых, я бы и сам прекрасно справился (так было бы лучше для моего душевного равновесия, которое и без того находится на грани). По-хорошему, мне стоило отказаться, но вместо «Нет, спасибо» я киваю.
«Ну, супер, мужик. Будешь сам потом разгребать возможные последствия», говорит мне внутренний голос, но я его не слышу, потому что Мартин снимает куртку. Это происходит так же внезапно, как и предложение помощи, но я успеваю оценить черный топ и задерживаю взгляд на плечах, но отворачиваюсь быстрее, чем Ева заметит мое внимание.
Раз у нас тут образовался небольшой перерыв, я решаю снять пальто и хотя бы ненадолго избавиться от бронежилета. После падения через стеклянную перегородку спина до сих пор ноет от боли.
Я почти не слышу, о чем говорят Нейт и Ева точнее, не прислушиваюсь (мне хватает мыслей о топе Мартин). Вместо этого изучаю офис радиостанции.
Здесь довольно уютно и спокойно. В двух кварталах отсюда бушует ад, но офис этих двоих ощущается неким своеобразным нетронутым убежищем. Оазис посреди апокалипсиса.
Я рассматриваю безделушки на столах, безошибочно определяю рабочее место Мартин и тут замечаю фотографию Евы и очень похожего на нее парня.
Если бы я что-нибудь жевал или пил, точно бы поперхнулся.
Я неотрывно смотрю на фото может, показалось? Но нет. Это он. Я плохо запомнил его имя, но лицо
Лицо этого парня надолго отпечаталось в моей памяти.
Я перевожу ошарашенный взгляд на профиль Евы.
Лиам Мартин.
Так вот почему это имя показалось мне знакомым.
Опять смотрю на фотографию, на Еву, и меня начинает мутить от полного осознания ситуации.
Стараясь не привлекать внимание, я иду в туалет, закрываю дверь, включаю холодную воду и, опираясь на раковину, смотрю в зеркало на свое потрепанное отражение.
Лиам Мартин
Город был другой. На названия, как и на имена, память у меня ни к черту, но площадь точно выглядела иначе.
Сбор людей, стандартная проверка ничего особенного, ни мин, ни сопротивления местных. Это была моя первая миссия после выписки из госпиталя. Помню, как был рад вырваться из стен моей квартиры, где я заканчивал лечение. Мне она на тот момент порядком надоела.
Последний ряд как и всегда, там меня ждал очередной «сюрприз». Лиам, к слову, не выглядел подозрительно. Но его заражение я почувствовал, стоя напротив его соседа по ряду. Я знал заранее, что все закончится выстрелом. Но одна строчка в досье поставила меня в тупик: «Иммун».
Это казалось невозможным. Иммун не мог заразиться, тем более настолько сильно. Но все указывало именно на это как и почерневшая радужка и сосуды глаз. В другой ситуации я бы приказал задержать его и отправить на обследование. Но мы бы Лиама и до лаборатории не довезли, он мог обратиться с минуты на минуту, что привело бы к прорыву зараженных. Тогда я принял, как мне казалось, единственное верное решение.
Я медленно выдыхаю, опускаю взгляд на льющуюся воду и подставляю под нее руки.
Спустя пару минут я вспоминаю и саму Еву: как она прибежала на площадь после выстрела. Мартин тогда выглядела иначе: прическа была другая и, кажется, волосы темнее. Но я очень хорошо помню ее крик, который задел и мою собственную боль. А еще помню, как ее, потерянную и разбитую, уводили под руки к медицинской палатке.
Черт возьми.
Мог ли иммун на самом деле заболеть и дойти до критичной стадии заражения?
Я долго сомневался в своем решении и общался со специалистами из исследовательского центра. Но они разводили руками и сыпали непонятными терминами и условными вероятностями, а в итоге и вовсе сошлись на версии, что в случае Лиама Мартина произошла ошибка, и его иммунитет оказался временным. А Фрэнк повторял, что «любая система не идеальна в самом начале» даже процесс выявления иммунов. И хотя вопрос поставили на контроль, это был единственный подобный случай, поэтому лицо Лиама Мартина и сейчас до деталей предстает перед моими глазами.
Боже, Ева, мне очень жаль.
Я задумчиво вожу пальцами по холодной воде. И как мне теперь смотреть в глаза Мартин? Зато ее отношение ко мне понятно с любого ракурса. Все произошедшее, от нападения во время проверки до драки в холодильнике и постоянного гнева и недовольства в мою сторону, как пазл, складывается в единую картину: я приказал убить ее брата.
Я подставляю под воду обе ладони, будто пытаюсь смыть с них несуществующую кровь, закрываю кран и вытираю руки бумажным полотенцем, которое машинально, но совершенно точно отправляю в мусорное ведро.
Что ж, для начала попробую хотя бы выйти. Не хотелось бы оказаться целью спецоперации «Выкури Инспектора из туалета».
Когда я возвращаюсь, Мартин заканчивает обработку Нейта.
Теперь ты, говорит Ева.
Я получаю возможность оценить ее топ и спереди, но сейчас мои мысли заняты совсем другим. Я никак не могу оторвать взгляд от Мартин, и в голове звучит ее крик: «Убийца!»
И не смотри так на меня, фыркает она, я до твоего лица только со стула дотянусь.
Я присаживаюсь на край стола, где минуту назад сидел Нейтан.
Ева берет ватный диск, я замираю и на всякий случай обхватываю пальцами столешницу.
Сложно сказать, насколько Мартин некомфортно в этот момент, стоя рядом со мной на таком незаметном расстоянии. Пока она слишком сосредоточенно разглядывает мои ссадины, я рассматриваю ее лицо, и оно смешивается в моей голове с лицом ее брата. И вот я опять слышу крик на площади и ненадолго выпадаю из реальности. А еще чертовски тяжело дышать
Оценив все, что требовалось, Ева подносит диск и принимается обрабатывать повреждение за повреждением.
Я перестаю двигаться и опираюсь на руки. В голове мелькает хаотичный калейдоскоп образов, но я не могу ухватиться ни за один из них. Поэтому просто смотрю на Еву, подмечая, как она хмурится и как обрабатывает мои раны, хотя могла в очередной раз послать меня ко всем чертям и оказалась бы права. На самом деле мне было бы гораздо проще, если бы она так и сделала.
Сначала Ева касается моих ссадин не особо уверенно, но с каждым разом ее движения становятся более собранными и четкими. В какой-то момент Мартин прижимает вату чуть сильнее, и я невольно шиплю в ответ. Что ж, это отрезвляет.
Больно? буднично интересуется Ева.
Я прищуриваюсь и внимательно смотрю на нее: что же происходит у тебя в голове, Мартин?
Немного.
Хорошо, заключает Ева, пока я пытаюсь понять, какого цвета ее глаза.
Голубые? Нет, все же серо-голубые. Серо-голубые с тонкой медной каймой по краю зрачка.
Совсем как у ее брата. Но на площади в них я видел только черноту.
Я вспоминаю, как смеялась Мартин, когда мы застряли в холодильной камере.
«Почему? Почему с тобой?»
Не знаю, Ева. Я, правда, не знаю.
Она берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо то вправо, то влево, словно проверяет, не упустила ли чего. С каждым ее прикосновением хаос мыслей в моей голове постепенно стихает, и вскоре я слышу только свое дыхание.
Ева Мартин, ты близко. Слишком близко.
Когда обработка подходит к концу, Мартин откладывает все на стол и внезапно переводит взгляд на меня.
Проходит секунда, вторая, третья. Ева продолжает молчать. Я непонимающе хмурюсь, затем вопросительно приподнимаю бровь. Не удивлюсь, если сейчас Мартин спросит про жестокость моей работы или про своего брата, в конце концов. Но ее вопрос повергает меня в полный ступор.
Хэллоу Китти или парашюты? В ее руках, будто она заправский фокусник, появляются два пластыря.
Что? О чем она?
Пользуясь короткой паузой, Ева кивает.
Значит, Китти.
Она ловко отделяет защитный слой небольшого и, вашу мать, розового пластыря и быстрым движением надежно крепит его на моем лице точно на месте пореза на скуле.
Тебе очень идет, заявляет Мартин и отходит от меня на пару метров.
Где-то в стороне раздается сдавленный хрюк Нейта, который, похоже, заметил творчество Евы.
Я с непониманием смотрю на довольную своей шалостью Мартин, потом на ее давящегося смехом друга и вновь на Еву.
Мартин, черт возьми! Ты серьезно?
Я прищуриваюсь, медленно встаю и иду к зеркалу. Не знаю, чего ожидал, но, когда вижу на скуле розовый пластырь и трех кошечек, меня начинает едва заметно трясти не от злости, гнева или недовольства, а от смеха. Вокруг зомби-апокалипсис, внутри меня такой груз тяжелых мыслей, что его и тремя танкерами не вывезти, плюс неоднозначное отношение к самой Еве, а тут эти, мать их, кошечки! Все это настолько нелепо и сюрреалистично, что я просто тихо смеюсь и не могу остановиться.
И мне становится легче, а в голове вместо постоянной мрачности появляются и светлые моменты моего прошлого: знакомство с Лорой, наша совместная жизнь, наш скучный, но во всех отношениях приятный быт. Мне этого безумно не хватает. Но, оказывается, и посреди хаоса, пандемии и смерти можно встретить человека, который не отталкивает гневом и яростью, а, скорее, наоборот, и даже своей маленькой местью может заставить улыбнуться.
Успокоившись, я поворачиваюсь к Еве.
Ладно, Мартин, ладно. Подкол засчитан.
Комики, чтоб вас.
Я еще раз смотрю в зеркало, усмехаюсь и подхожу к креслу за своими вещами.
Надеюсь, вы готовы, говорю я серьезнее. Нам пора собираться, если хотим успеть на встречу с Фрэнком, и в хренов госпиталь.
Глава 8. Ева
Аарон Роуз проявляет чудеса послушания, но я не уверена, радует это меня или, по традиции, раздражает как и все, что связано с его личностью.
Он сменяет Нейта и садится на край стола, и я понимаю, что поспешила с решением обработать и его ссадины-порезы. Когда речь идет о друге, это одно, а когда дело касается человека вроде Инспектора, все приобретает довольно сомнительный окрас. Но отступать поздно как говорится, сказал «а», говори и весь остальной алфавит. Надеюсь, мой не будет состоять исключительно из нецензурного набора букв.
Я беру ватный диск и опять медлю.
Ева, а в своем ли ты уме, что решаешь помочь этому человеку?
Но в нынешней ситуации и с учетом того, что он не только сдержал слово, но и положил голову на плаху своей будущей гильотины, во мне просыпается желание если и не поблагодарить, то хотя бы пойти ему навстречу. Самую малость и не более.
Я встаю совсем близко к Роузу, и моя решимость стремительно летит вниз огромным булыжником.
Зачем я вообще вписалась во все это, да еще и с ним?
Мой взгляд скользит на аптечку, не забывая предательски пробежаться по рукам Инспектора, и за это я буду корить себя вдвойне сильнее, но как-нибудь потом. Отчасти меня раздражают и этот его суровый вид, и широкий корпус. Слава богу, а то я начала переживать, что скоро у меня не останется причин испытывать к нему негативные эмоции (за исключением, разве что, самой главной).
Набравшись решимости, я внимательно осматриваю лицо Роуза, прицениваясь к объему работы, и подношу ватный диск к первой ссадине. Сначала каждое движение дается мне с трудом, словно руки наливаются свинцом, стремительно стынут, и я превращаюсь в одну цельную статую. Но я вовремя вспоминаю, что нам еще, как бы так, надо выжить и несмотря на то, что сделал в прошлом Аарон Роуз, есть люди, которых я обязана спасти. Если это означает объединиться и сотрудничать с «тем самым Инспектором», то что ж, выбор очевиден.
Однако в прошлом мое тело нередко действовало вразрез с разумом. Вот и сейчас: в какой-то момент я прижимаю ватный диск так, будто хочу доставить еще больше дискомфорта. Наверное, это что-то из числа подсознательного. Роуз ожидаемо шипит, а я буднично интересуюсь:
Больно?
Немного.
Жаль, что не «сильно» или не «очень».
Хорошо, резюмирую я, не отрываясь от процесса.
Часть меня по-прежнему жаждет отмщения, в то время как другая устала искать причины ненавидеть других людей даже тех, кто причинил мне самую сильную боль.
Я прохожусь по ссадинам, стараясь не смотреть в глаза Инспектору, имя которого мне было лучше не знать так он оставался безымянным объектом моей ненависти. Но с каждым разом все усложняется, и я не уверена, смогу ли выбраться из этой истории.
Как мы помним, начиналось наше взаимодействие с моей попытки убить Роуза а теперь я стою и обрабатываю его лицо. С ума сойти можно. Все-таки жизнь непредсказуемая штука. Единственное неизменное в моей: за целый год мне не стало легче. Гораздо проще испытывать злость к кому-то, кого ты не видишь и толком не знаешь. А когда этот человек стоит перед тобой во плоти и пытается помочь (пусть и со своим личным умыслом), то не представляю, какие слова подобрать к этому сценарию. Может, мне просто стоит сосредоточиться на ссадинах?
Постепенно я увлекаюсь процессом, машинально касаюсь подбородка Роуза и поворачиваю в сторону, как делала это с братом. Тут же ловлю себя на этом, пугаюсь, но виду не подаю, да и отступать поздно, поэтому поворачиваю лицо Инспектора в другую сторону и проверяю остальные повреждения.