А от моей веры ничего не осталось. Знаешь, ещё год назад я верил в Бога и в революцию. Сейчас это звучит насмешкой, но многим моим друзьям казалось, что очистительная гроза над Россией откроет широкий путь в прогресс и демократию Господин помолчал. А она разверзла бездну. А как я радовался отречению императора! Купил жене цветы, открыл шампанское, припрятанное к именинам. Всё наши знакомцы телефонировали друг другу, поздравляли, ликовали. Идиоты! Форменные идиоты! Господин махнул рукой. Э, да что ты понимаешь, кукла безмозглая. Ты небось ещё и горя настоящего не видала.
Его глаза слёзно блеснули за прозрачными стёклами пенсне.
Я ребёнка потеряла. Дочку Настеньку, тихо сказала Фаина.
Как это?
Я упала на улице без памяти, очнулась в чужой комнате, а ребёнок пропал.
Господин изумлённо заморгал:
Может, убежала?
Она ещё грудная, даже полгодика не исполнилось. Третий месяц её ищу. Хожу по дворам, спрашиваю у людей. Она слегка развела руками. Никто не видел ни живую, ни мёртвую.
Чтобы не зареветь, Фаина стала дышать глубоко и медленно, потому что из памяти выплыли тёплые Настюшины кулачки и розовые пяточки, что так весело стучали по зелёному стёганому одеялу.
Беда. Кругом беда, уже без злости сказал господин. Задрав голову, он посмотрел вверх на серое небо. Коли так вышло, знать, судьба моя остаться в России. Ты хоть помолись за меня, что ли, раз в Боге не разуверилась.
Обязательно помолюсь, каждый день молиться буду!
На её крик обернулись два красногвардейца, что шли мимо фабрики. Под их беглым взглядом господин испуганно скукожился:
Тише ты, непутёвая, а то подумают, что я тебя граблю. Семён меня зовут, поняла? Семён Иванович.
Поняла. Век не забуду вашей доброты. Он махнул рукой:
Ну, всё, поди. И уже уходя, с безнадежной скорбью добавил: Растяпа.
* * *
Семён Иванович брёл вдоль Невы с осознанием того, что несколько минут назад его жизнь закончилась от нелепой случайности. Валюта украдена, а значит, неразговорчивый финн-проводник угрюмо покачает головой и с жутким акцентом скажет, что раз нет денег, то нет и границы. В другой раз. Интересно, в какой другой, если ради проклятых фунтов стерлингов истрачены решительно все сбережения, включая обручальные кольца? На Николаевском мосту он остановился и стал смотреть, как несколько солдат перегружают на баржу пулемёты. Заметив его взгляд, один из солдат широко ухмыльнулся и сплюнул в воду.
«Боже мой! Неужели это и есть та свобода, о которой мечтали думающие люди, когда призывали народ к революции? подумал Семён Иванович. Ради этой свободы позволили разграбить своё отечество, уничтожить царя с цесаревичем и великих княжон? Он вспомнил убитого в Лавре отца Петра Скипетрова и мысленно простонал: Господи, простишь ли Ты нас когда-нибудь? Железная дорога агонизирует, в коматозном состоянии почта. Заводы стоят, жена домывает последний кусок мыла. Дети за пряник почитают засохшую корочку хлеба».
Его размышления прервал маленький оборвыш в рваном зипунишке:
Дяденька, купи спички. Три штуки один рубль.
На прозрачную детскую руку с зажатыми в кулаке спичками смотреть было невыносимо. Пошарив в кармане, Семён Иванович протянул последнюю монету, что завалилась за подкладку.
Вот возьми, а спички оставь себе.
Подняв воротник, он бесцельно пошёл дальше, сам не зная, куда и зачем. Нынешняя осень была самой мерзкой, самой слякотной, самой безнадежной осенью на его памяти.
Семён Иванович никогда не узнает, что лодка, на которой их семья намеревалась перебраться в Финляндию, пойдёт ко дну залива и все беженцы погибнут. Но он доживёт до той поры, когда старший сын станет выдающимся советским учёным-биологом и его фамилией назовут новый сорт зерна.
* * *
По дороге домой Фаина внезапно поняла, что ей безразлично, заругает ли её Мартемьян Григорьевич, поколотит или вообще выставит на улицу. Будь что будет. Главное, не оттягивать объяснение, а с порога сказать, что пакет для передачи господину в шляпе у неё украли.
«Ничего, проживу, я сильная, выносливая и от работы не сломаюсь, сказала она себе. Домкомбед в беде не оставит». Но когда вошла во двор, на всякий случай перекрестилась:
Господи, помоги.
Рука не дрожала, только стыд жёг щёки, да и то не за Мартемьянов разор, а за господина, что остался без денег. Он, бедный, так убивался, так убивался. Хотел сбежать, а теперь придётся в Петрограде горе хлебать полной ложкой. Хотя кто его знает, где оно, это горе, подстерегает?
В подъезде дверь была нараспашку, и по дружному топоту нескольких сапог Фаина сразу поняла, что идут патрули. Обыватели сейчас шмыгали, как мышки, на цыпочках, бочком-бочком, боязливо.
Мелькнула мысль: к кому бы это? Пережидая, она прислонилась спиной к стене и вздрогнула, когда кулаки застучали в знакомую дверь на втором этаже:
Хозяева, открывайте, не то замок вышибем!
Машинально Фаина обтёрла концом платка вспотевший лоб.
Хозяева!
С нижнего этажа она услышала звяканье замка и скрипучий голос Мартемьяна Григорьевича:
Вы к кому?
Если вы гражданин Канский, то к вам.
Оторвавшись от стены, Фаина стала медленно подниматься по ступеням навстречу двум красногвардейцам, что топтались на лестничной площадке. Третий, по виду начальник, в добротной шинели и хромовых сапогах, одной ногой стоял в дверях и держал руку на кобуре из толстой кожи.
При виде Фаины он обернулся и прострелил её взглядом:
Проходите мимо, гражданка, не останавливайтесь.
Фаина хотела было сказать, что я, мол, сюда, но промолчала, тем паче, что Мартемьян Григорьевич усиленно заморгал глазами, давая знать, чтоб она не признавалась в знакомстве.
Что рот раззявила? Вали отсель. Али не видала, как буржуев арестовывают? с пришепётыванием сказал один из солдат, и Фаина прошла выше.
* * *
По всем признакам закона подлости Мартемьян Григорьевич чуял, что вскорости ему выпадут неприятности. Не зря под утро приснился шмат несвежего мяса с полфунта весом, что пытался всучить торговец-выжига на толкучем рынке. Бывало, матушка покойница таковые сны сильно не жаловала. Да и сам он хоть и говорил себе, что толкование снов бабские глупости, но старинный сонник с книжной полки не выбрасывал. Мало того, переплёл его в кожу с тиснением, вроде бы как матушкина память. Конечно, вполне вероятно, что мясо пригрезилось от несварения желудка, но так или иначе, настроение у Мартемьяна Григорьевича установилось тревожное, нервическое, а тут ещё бесцеремонный стук в дверь.
Вы Канский?
Прежние патрули, что заглядывали с обысками, фамилию не называли шли наугад. Сердце тревожно ёкнуло.
Нахальный офицер, или как там, у революционеров, именуются армейские начальники, заглянул в прихожую, тускло отразившись в зеркальной глади стенного шкафа.
Канский, Мартемьян Григорьевич, собственной персоной, подтвердил Мартемьян Григорьевич, ликуя в душе, что успел надёжно припрятать заветную шкатулочку в тайник на потолке. Перед тем как перейти в наступление, он шумно выдохнул. Вы не смеете сюда врываться, потому что я имею охранную грамоту от товарища Ленина, подписанную им собственноручно.
Предъявите, не повёл бровью старший.
Пока Мартемьян Григорьевич доставал бумаги, солдаты просочились в прихожую и встали в караул. Причем один из них, самый молодой, лузгал семечки и плевал шелуху прямо на пол!
С их грубых ботинок с обмотками моментально натекли на паркет грязные лужи. Стараясь не замочить атласные турецкие бабуши с загнутыми носами, Мартемьян Григорьевич просеменил к буфету и достал из кожаного бювара листок с печатями:
Извольте посмотреть. Вот печати Совнаркома, а вот автограф господина Ульянова-Ленина.
Двумя пальцами командир взял грамоту из рук Мартемьяна Григорьевича и молниеносным движением разорвал её надвое.
Мартемьян Григорьевич едва не подпрыгнул от возмущения:
Что вы делаете? Я буду жаловаться товарищу Зиновьеву! Я дойду до самого верха! Я добьюсь вашего увольнения!
Видно было, что его слова били мимо цели: на бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул.
Ужас, проскользнувший в глубину живота, заставил Мартемьяна Григорьевича отшатнуться к стене и вцепиться руками в спинку стула, чтоб не упасть. Дальнейшее, включая обыск, долетало до сознания в виде спутанных фрагментов плохой пьесы. Сначала он пытался как-то встревать, оправдываться, упрашивать, а потом просто тупо сидел на стуле и смотрел, как солдаты скидывают в саквояжи ценные безделушки и ссыпают в кучу серебряные столовые приборы работы мастера Хлебникова.
Молодая советская власть нуждается в средствах, сказал командир, опуская в карман китайского нефритового дракона с рубиновыми глазками.
С каждым шагом обыск всё ближе и ближе придвигался к тайнику с Лысковской шкатулкой. Когда один из солдат, задрав голову, внимательно осмотрел лепнину потолка, подбираясь взглядом к секретной заглушке, Мартемьян Григорьевич почувствовал сильное головокружение и тошноту. Если красногвардеец сейчас поднимет руку и отвернёт потайной винт, то
Украдкой Мартемьян Григорьевич потрогал в кармане ключ от шкатулки и подумал, что было опрометчиво держать его при себе, но теперь уж поздно что-то предпринимать. Авось не станут чинить личный досмотр.
Чтобы не наблюдать за разорением своего гнезда, Мартемьян Григорьевич спрятал лицо в ладони и попытался отрешиться от звуков шагов и падающих вещей. Но его мозг скрупулёзно фиксировал каждое движение узурпаторов: вот заскрипел ящик комода, где хранилось нижнее бельё, вот стеклянно звякнули бокалы в горке, вот зашелестели страницы книг
Скорее всего, эти ироды набьют свои карманы и уберутся восвояси. Ах, если бы так!
Старший, отвратительно скрипнув сапогами, подошёл к стулу и с силой встряхнул Мартемьяна Григорьевича за плечо.
Собирайтесь, гражданин Канский, вы арестованы.
Перегнувшись через перила верхнего этажа, Фаина увидела, как Мартемьяна Григорьевича под конвоем вывели на лестницу. Руки он держал в карманах и всё время жалко озирался по сторонам, словно прощаясь с родными стенами. Прижав кулачок к губам, Фаина переждала, когда затихнут шаги, и только тогда крадучись спустилась вниз и вставила ключ в замочную скважину.
В квартире царило полное разорение, будто бы внутри пронёсся маленький смерч, оставивший после себя перевёрнутую мебель, осколки стекла на подоконнике и затоптанную плюшевую скатерть, усыпанную шелухой жареных семечек. Подняв с пола бронзовую чернильницу слава Богу, пустую, Фаина присела на край дивана и честно призналась себе, что в глубине души рада отложившемуся тяжёлому разговору о пропаже пакета.
«Вернётся, тогда и скажу», подвела она итог своим переживаниям. А сейчас надо браться за веник и тряпку, чтоб к приходу хозяина навести хоть какой-то порядок.
Но Мартемьян Григорьевич не вернулся ни через неделю, ни через две, ни через три, а когда на праздник Покрова за окном закружили белые мухи, Фаина поняла, что Мартемьян навсегда сгинул в застенках страшного дома Чрезвычайки на Гороховой улице, который слыл у горожан проклятым местом.
* * *
С наступлением холодов Фаина перебралась жить в кухню. Тут стояла настоящая чугунная плита на гнутых ножках, прожорливая и пыхтящая. С дровами в городе было худо, и день, когда удавалось добыть полено или парочку деревяшек, превращался в маленький праздник тепла и горячего кипятка. Ещё на плите можно поджарить ломтики хлеба, добытые после многочасового стояния в очереди, или высушить маленькую постирушку, кое-как заполосканную в ледяной воде.
Кинув взгляд на единственное полено, удачно выловленное из Фонтанки, Фаина решила протопить кухню на ночь, а сейчас сбегать к дому Ольги Петровны проведать Капитолину. В прошлый раз, отстояв во дворе чуть ли не полдня, она разглядела девочку с нянькой через окно. Сквозь мелькание теней за тусклым стеклом виднелись маленькие ручонки, что барабанили по подоконнику, и круглая головёнка с отросшей чёлочкой. Капитолина воспринималась как частичка Настеньки, о которой, не переставая, плакало сердце.
Закрыв глаза, Фаина попыталась представить день, когда она отыщет Настюшу. Отсюда, из сырой слякоти и холода, тот благословенный день казался ярким и сверкающим, как нечто волшебно-несбыточное.
На улице мело снежной порошей, а у двери пустующей квартиры на первом этаже стоял невысокий, широкоплечий парень в фуфайке, перетянутой армейским ремнём. Под мышкой парень держал молоток и кусок фанеры, на котором косо была выведена надпись «Домком».
Увидев Фаину, он поднял вверх руку:
Эй, девушка, не проходи мимо, будь добра, помоги. Мне одному прибивать несподручно! Мотнув головой, он сдвинул на затылок картуз, а потом приложил к двери вывеску: Подержи чуток за угол, пока я молотком орудую.
Он достал из кармана несколько гвоздей и сунул их в рот, как обычно делали плотники.
Здесь живёшь?
Гвозди мешали говорить, поэтому получалось смешно и гнусаво.
Фаина фыркнула:
Здесь. В третьей квартире.
Одна или с семьёй?
Он стукнул пару гвоздей.
Одна. Служила в прислугах, а потом хозяина в ЧК забрали, она понизила голос, ну он и не вернулся.
Ты что, жалеешь его, что ли?
Парень прибил вывеску, откачнулся на шаг и полюбовался на свою работу.
Фаина пожала плечами:
А что? И жалею. Он мне ничего плохого не сделал. Кормил, поил, не обзывал, зря не придирался.
А то, что твой хозяин эксплуататор, тебя, значит, не волнует? спросил парень. Он стукнул молотком по ладони и сжал кулак. А вообще-то правильно! Людей надо жалеть, особенно тех, кого можно перевоспитать.
Он сунул молоток в карман и протянул Фаине ладонь лодочкой:
Как говорится, спасибо за помощь, товарищ
Фаина, подсказала Фаина.
Короче, давай знакомиться, товарищ Фаина. Я Фёдор Тетерин, рабочий с ткацкой мануфактуры, прислан к вам организовывать Домовой комитет жилищного товарищества и ликвидировать эксплуататорскую отрыжку прошлого. Он глухо кашлянул в кулак и покраснел: А, кстати, ты грамотная?
Да.
Он обрадовался:
Вот и отличненько. Даю тебе первое революционное поручение оповестить жильцов о наличии у них органа советской власти. Широким жестом Тетерин распахнул дверь в помещение, откуда пахнуло запахом тлена и сырости. Если какие-то вопросы, то милости просим, неуклюже потоптавшись на пороге, он оглянулся, да и так просто заходи, чайку попить. Я, знаешь, не кусаюсь.
Сквозь окно, покрытое слоем пыли, Фёдор Тетерин проследил, как Фаина вышла со двора, и только тогда окинул взглядом вверенное ему хозяйство. В одной комнате будет контора, другую можно отдать революционной молодёжи, а третью оборудовать под зал заседаний, чтобы доводить до масс последние решения партии большевиков.
Выкинув вверх обе руки, он всласть, с хрустом потянулся, жалея, что по загромождённой комнате не получится пройтись колесом. Сидящая внутри радость раздирала его до печёнок: шутка ли, ему, босоногому пацану из предместья, доверено создавать власть на местах, и какую власть не царскую, не барскую, а самую что ни на есть народную!
А Фаина эта, кстати, ничего симпатичная! И глаза у неё особенные, вроде бы как усталые, но очень тёплые любую льдинку растопят. Надо будет крепко взять её в оборот и привлечь к общественной работе.