Христианин. Nil inultum remanebit. Часть первая. Предприниматель - Браун Александр 7 стр.


 А почему «Гусар»?  не оборачиваясь, спросил он, хотя как раз это ему было известно: «Гусаром» Димку кто то прозвал из за того, что ходил он, прижимая левую руку к туловищу, словно кавалерист, поддерживающий шашку, чтобы та не билась о пол и не мешала при ходьбе.

Махурин молча, с едва заметной улыбкой, наблюдал за ним. Потом, прерывая затянувшееся молчание, с усмешкой ответил:

 Не знаю. Может, смелый слишком. А у тебя что, снова вера в людей пошатнулась?

Николай повернулся к Махурину, посмотрел ему в глаза и, озадаченно и многозначительно покивав несколько раз головой, сказал:

 Вроде того.

 Понимаю, бывает,  развел руками Махурин.  Вера в людей штука тонкая и простая, как щель под дверью: свет через нее проникает, но никогда всю комнату не освещает

Николай еще раз прошелся по кабинету, а потом заговорил:

 Ты знаешь, Сань, я никогда бы и не предположил, что Димка станет бандитом и не просто бандитом, а киллером. Понимаешь? Нет Ты не поймешь, если я тебе не расскажу одну историю

 Я вообще-то понятливый. Но все равно расскажи! Люблю я всякие истории о превращениях

 Ты не ерничай, а послушай

 Ну, слушаю

 Так вот, я помню, когда наш курс был в колхозе на картошке, хозяйка, у которой мы жили, попросила нас убить кошку ее она у нее цыплят подушила, как сейчас помню, пять штук. У хозяйки ружье было, от покойного хозяина осталось. Ну, она нам и говорит, вот, мол, берите ружье, патроны и убейте эту сволочь, а то всех передушит цыплят, в смысле. Мы сразу к Димке кому же, как не ему? А тот ни в какую не буду и всё, не могу, я что, мол, убийца, что ли? И ведь среди нас так и не нашлось смельчака. А кошку какой-то деревенский мужик порешил. Варварским способом Не хочу даже об этом вспоминать. Ты понимаешь? Он тогда кошку не смог убить, а сейчас Что произошло, Сань? Я не понимаю Как это объяснить? Ты знаешь, Сань, я перестал, наверное, что-то понимать в этой жизни

Махурин, сначала слушавший Николая с блуждающей снисходительной улыбкой, неожиданно посерьезнел, нахмурился. После заданных Николаем вопросов в кабинете наступила тишина. Откинувшись в кресле, Махурин скрестил руки на груди и некоторое время озадаченно осматривал предметы на своем столе, смотрел в окно Николай ждал. Он ждал, что скажет человек, бизнес которого основан на насилии и который сам, возможно, и не убивал, но мог отдавать своим людям такие приказы; он ждал, что скажет человек, который имеет два высших образования и который меньше чем три года назад, был вовсе никаким не бандитом, а законопослушным гражданином, юрисконсультом «Приокскуниверсалсбыта». А до этого, хотя и работал в милиции, успел заочно окончить приокский пединститут. Переход Махурина из общества нормальных граждан в бандитское сообщество, всегда казался Николаю следствием какой то страшной, необъяснимой трансформации, непонятно почему случившейся с его приятелем. Николай был уверен, что Махурин, сознательно ставший бандитом, непременно должен был как-то оправдать себя и свой поступок; такой человек не мог не искать оправдание себе любимому, сделавшему своей профессией насилие над другими; он, безусловно, размышлял над этими вопросами и, очевидно, нашел, чем себя успокоить, иначе бы снова пошел работать юрисконсультом. Он должен был обязательно подобрать или самостоятельно сконструировать себе какой нибудь интеллектуальный костыль и очень сильно поверить в него, в этот спасительный костыль,  иначе по дороге насилия и крови идти невозможно: совесть заела бы.

Наконец, Махурин, усмехнувшись, заговорил.

 Ну, то, что ты не можешь понять, что происходит вокруг, почему мы становимся другими, и откуда это другое берется в нас это, как сам понимаешь, вопрос объемный. Хотя, я тебе скажу, есть простое хрестоматийное объяснение происходящему и в нас и вокруг нас: времена меняются, и с ними меняемся мы. Я понимаю, что это не ответ, а, скорее, уход от ответа. А можно и по- другому сказать, что какие бы времена не наступали, мы не меняемся, мы все те же, что и тысячу лет назад. Нравы и понятия меняются, а мы нет. Стимулов нет, поэтому и не меняемся.

 Не говори загадками. Поясни,  сказал Николай.

 А что поясни? Я тоже не знаю, почему так происходит. Вот большевики семьдесят лет перевоспитывали народ, переделывали его, создавали какого то новосапиенса, или, как говорили острословы, Homo sovetikus И чего добились? Дарованная свобода показала, что получилось. А ни хрена у них не получилось! Точнее задуманное не получилось! Хотели создать нового человека, а создали человекообразное существо с уродливой душой, звериными инстинктами и к тому же безмозглое

 Да ладно! Ты что такое говоришь-то, Сань?  растерянно сказал Николай, с удивлением глядя на друга.

 Я знаю, что говорю,  твердо сказал Махурин.  Теперь ты уж меня послушай, да?

 Хорошо-хорошо! Слушаю,  торопливо сказал Николай.

 Так вот, Коля, я смотрю на своих ребят и понимаю, что не в раз же они решили двинуть в бандиты. Нет, не враз, Коля, ох, не враз! Я присматривался к ним, прислушивался. И ты знаешь, к какому выводу пришел? Они и до своего решения были ими. Понимаешь? Они уже были ими! Понимаешь? Бандитами они были, Коля! То есть они были людьми, готовыми преступить запреты, которые установило воспитавшее их общество. Я когда в это въехал, то сразу понял, почему нас, братвы, столько много по стране. Врубаешься? Но до недавнего прошлого они все!  были законопослушны. Это были потенциальные преступники, но до времени они были законопослушные. Почему законопослушные? А потому, что не было условий, в которых они могли бы своей законопослушностью пренебречь, сбросить ее с себя, как старую изношенную одежду, и быть в надежде, что за непослушание их никто не накажет. Но пришло время, когда они поняли, что над ними никого. Некому их наказывать. Понимаешь? Они почуяли, как собаки почуяли это. Они обычные люди. А поскольку обычному человеку в силу его ограниченности свойственно путать надежду и уверенность, и менять их местами, то они так и сделали. Понимаешь? Теперь они, глядя на то, что происходит вокруг, почему-то крепко поверили, что над ними никого и что никто и никогда их не накажет. Они же не знают, что всякая надежда похожа на молодую жену при старце. Это мы знаем, что надежда штука неверная. Она допускает разные варианты развития событий. А уверенность никаких сомнений не допускает. Вот они и поменяли местами надежду и уверенность, а в нынешних условиях они вообще стали уверены, что никогда не будут наказаны. Понимаешь? И пошли в бандиты. Они были законопослушны не в силу своего воспитания, а просто потому, что она, эта послушность, поддерживалась в них внешними запретами. Ну, как бы это пояснить? Эти запреты, как не вкопанные в землю заборы. Они постоянно поддерживались, подпирались государством. Потом оно, наше родное государство, поддерживать своей силой эти запреты перестало. Почему? Потому что посчитало, что они, эти запреты, уже прочно вросли в сознание граждан. А может, потому, что какие- то доморощенные демократы-теоретики решили, что свободное общество само себя отрегулирует. Накось выкуси, отрегулирует оно! Вот тогда-то запреты и рухнули! А с ними рухнула и законопослушность граждан! И из законопослушных потенциальных преступников мы превратились в основной своей массе просто в преступников. Забор то упал! Все! Уже не надо лицемерить, прикидываться, что ты законопослушный Черт знает что сделали коммунисты! Хотя что тут скажешь? Любая западная идея в русском исполнении, будь то коммунизм или демократия,  это или вопиющее лицемерие властей, или тотальное воровство Чему ж удивляться? Коля, ты не поверишь: ко тут мне молодые пацаны валом прут возьми их в бандиты! И Гусар этот он тоже не исключение. Только он играет за более сильную команду. И вообще, что касается его новой профессии, то ты напрасно его осуждаешь. Человек зарабатывает свой хлеб.

 Убивая людей? Да это каннибализм!

 Ну, зачем уж так-то! Сразу каннибализм!.. Скажем проще: его хлеб оплачен чужой кровью. Да. А хоть бы и так? Пусть с ним потом Всевышний разбирается. А сейчас ему, твоему Гусару, надо жить. Жрать надо что-то. Понимаешь? Мы не ангелы, Коля. И живем мы с тобой в такое время, когда все вернулось, наконец, на круги своя. Россией, как и положено, стали править деньги, а не идеи и не коммунисты, богатство стало измеряться деньгами и собственностью, а не количеством похвальных грамот и прочих наград за ударный труд на какое-то там общее благо. Твоя и моя ценность определяется окружающими теперь уже не тем, что у тебя и у меня в душе, а тем, что у нас за душой. У нас теперь все как в Америке и, вообще, как на Западе. Поясняю. У тебя хорошая тачка, водится бабло, живешь в купленной тобой квартире или доме, отдыхаешь на островах ты человек, а нет то ты никто, ты ноль, тварь дрожащая. Понимаешь? Это понял твой Гусар и старается стать человеком.

 Убивая?

 Да что ты заладил: убивая, убивая А кто знает, чем бы ты сейчас занимался, будь ты мастером по стрельбе? Не суди, и не судим будешь.

 А я и не сужу. Я думаю, я даже уверен, что его никто не принуждал идти убивать. Никто. Это его выбор. Но почему?!

Махурин немного помолчал, потом начал говорить словно размышлял вслух.

 Ты знаешь, придет время, и он сам за себя ответит. Я думаю, его никто тогда не будет спрашивать, был ли у него выбор. Но могут и спросить. Прокурор, например, из любопытства может спросить. А так намажут лоб зеленкой, и дело с концом. Но это тогда будет. Это еще впереди. Может быть. А сейчас ты его не суди, не надо. Мы все: ты, я и Гусар,  мы все жертвы исторического недоразумения.

 Какого недоразумения, Саша, какого?

 Исторического. Перестройка называется. С нее все и началось. Все думали, что перестройка это скачок из коммунистической бездны, а оказалось прыжок в выгребную яму И все, что сейчас происходит это тоже недоразумение. Ты думаешь, стал бы я бандитом, если ничего такого в стране не было? Да никогда, Коля! Никогда! У меня высшее юридическое образование! И высшее педагогическое! Да я бы так и оставался юрисконсультом или, может быть, пошел бы со временем в адвокаты. Или в школу преподавать пошел! Детишек учить. Сеял бы разумное, доброе, вечное А вот ты? Ты, советский инженер конструктор, ты же стал мелким буржуа, Коля! И ты тоже жертва этого недоразумения. И за триста процентов прибыли ты пойдешь на любое преступление. Скажешь, нет?

 И скажу: нет, не пойду. Я убивать не буду и за тысячу процентов прибыли. Хотя согласно твоей теории насчет законопослушных преступников, которых воспитали коммунисты, я тоже бандит. Не перебивай! Может быть, я тоже. Может быть. Но убивать не буду и за тысячу процентов,  упрямо, даже с какой-то угрозой, сказал Николай.

 А вот это никому неведомо. Даже тебе самому. Тем более, что прибыль не всегда измеряется в деньгах и в чем-то материальном. Коля! Стоп! А игрушку-то веселую ты у меня зачем взял? Не по воробьям же стрелять? Она еще цела? Или, может, продал?

 Нет, не продал. Кстати, я ее у тебя не взял, а купил. Так что, имею полное право распорядиться, если что. Но продавать я ее не буду. Если только тебе.

 Мне? Зачем? Мне не надо. У меня хватает. А игрушка у тебя хорошая. Наган с глушителем да еще с двумя пачками патронов со свинцовыми пулями это тебе не кот чихнул! Таких игрушек, брат, в обороте совсем почти не осталось. Эксклюзив! Так ты, Коля, зачем-то же ее приберег?

 Да так, пусть лежит: есть не просит, особого ухода не требует.

 То есть на всякий случай, что ли?

 Я что-то не пойму, Сань, к чему ты клонишь?

 Да все к тому же клоню: если держишь у себя огнестрельное оружие, за которое, как известно, положено уголовное наказание, то значит, рискуешь. Да ты не качай головой, не надо ты рис-ку-ешь А чего ради? Зачем?

 А ты нет, не рискуешь. У тебя, поди, целый арсенал, а ты не рискуешь! Надо же как!  с нескрываемой иронией сказал Николай, перебив Махурина.

Махурин надолго вперил взгляд голубых глаз в Николая, а потом с улыбкой, снисходительно, сказал, словно учитель неразумному ученику, который никак не может усвоить простую истину.

 Я? Я, Коля, не рискую. Я бандит! Понимаешь! Бандит!  ерничая, с чувством произнес Махурин.  Ты знаешь, это звучит знаешь, как это звучит? Это звучит не гордо. Это звучит неприкасаемо! Мы санитары-экспроприаторы! Мы истребляем друг друга, то есть мы санитары. Мы грабим награбленное, то есть мы экспроприаторы, и мы же опора нынешней власти! Понимаешь? Ну, может быть, опора, это несколько громко сказано, но то, что мы главная часть опоры,  это точно. Причем, часть самая прочная: до тех пор, пока власть нас не трогает, мы голосуем за эту власть. А мы все!  за нее голосуем! Все! Я никогда не проголосую за коммунистов, потому что они сразу нас уничтожат, если придут к власти. Поэтому до тех пор, пока у руля нынешняя власть, то и я, и мы, бандиты, мы сейчас ничем не рискуем. Нынешняя власть гарантия нашего существования. Парадокс: рискуете вы, законопослушные,  чуть оступитесь и вас сразу в кутузку за мешок картошки года на три! У нас с властью полное взаимопонимание и согласие: власть дает нам возможность обогащаться с рэкета и прочего, а мы ее поддерживаем своими голосами на выборах. Так что ты, Коля, законопослушный коммерсант, рискуешь больше нашего. Если наших братанов возьмут менты, то прокурор их отпустит. Мы ему денег дадим и порядок. То же и судьи.

 Так и я тоже денег дам,  возразил Николай.

Махурин искренне, весело, от души, рассмеялся.

 Так у тебя не возьмут! Понимаешь? Не возь-мут!  повторил Махурин по слогам.

 Это еще почему? Что, мои деньги хуже ваших? Или ваши ценнее и дороже моих?  искренне удивился Николай.

 Видишь ли, Коля, деньги, одинаковые деньги, иногда имеют разную ценность. Тебе это никогда в голову не приходило? Понимаешь, рубль, заработанный мужиком на заводе, дороже твоего и моего рубля. Надо объяснять почему? Естественно, нет. И так ясно. Но в определенных ситуациях вряд ли он ценен, этот мужицкий рубль А вот мой рубль дороже твоего, потому что добыт, я не говорю «заработан», я говорю «добыт!»  с большим риском, чем твой.

 А мой рубль мой рубль не добыт, мой заработан.

 Все равно, это дела не меняет. В моем рубле больше риска или, я бы сказал, рисков. Да, ладно, в общем понятно.

 В твоем рисков больше, а в моем труда!  не сдавался Николай.

 Да наплевать. Пусть будет твой весомее, но у тебя, пойми ты, его все равно ни в прокуратуре, ни в суде не возьмут. И не только потому, что не все пока еще берут, и значит, надо знать, кому дать, но еще и потому, что деньги там берут от равных. Понимаешь, о чем я? Мы с ними, с берущими, на равных. Мы с ними как партия и Ленин близнецы-братья,  Махурин от души расхохотался своей шутке.  Поэтому от нас возьмут, а от тебя нет. Ты им не равен. Прокуроры и судьи деньги берут от равных. А это значит, если ты попадёшься с огнестрельным нарезным, то деньги от тебя не возьмут! Оскорбятся предложением от представителя столь низкого сословия! Торгашеского! И ты получишь срок. Стопудово! Условно или реально это уже другой вопрос, но срок ты получишь. Надеюсь, ты понимаешь, что я вовсе не имею в виду тебя лично. Тебя-то, Коля, мы никогда не отдадим в грязные лапы коррумпированного правосудия,  хохотнул Махурин и тут же, хитро прищурившись, весело спросил.  Но ты мне так и не ответил: для чего же тебе наган, если ты не думаешь воспользоваться им когда-нибудь и не думаешь продавать? Ты все-таки мне ответь, пожалуйста, для чего ты идешь на риск, храня его у себя?

 А может, мне захочется когда-нибудь по воробьям пострелять.

 Ну-ну. Ты еще скажи, что в целях самообороны хранишь.

 А что, можно использовать и в этих целях.

 Коля, дорогой мой, государство наше не допускает для граждан самооборону такими средствами. За такую самооборону оно срок дает. Если повезет, то, опять же, условно получишь. А ведь может и не повезти. Тогда получишь по полной программе в соответствии со статьей УК под номером двести восемнадцать. Ну, хорошо, если ты не знаешь, зачем хранишь оружие, то скажи мне, Коля, а покупал-то ты его с какими намерениями? Тоже по воробьям пострелять или в целях самообороны? С какой целью покупал-то?

Назад Дальше