Василий понимал, почему за его спиной переглядывались бояре, не могли они взять в толк, на что надеялся Василий, какой разговор ожидал от Грека? Великий князь вспомнил пламенные проповеди монаха. Он всегда осуждал роскошь, не ведал, как можно спокойно жить в богатстве, если кругом нищие? Максима поражали и русские церкви, такие же роскошные, как и дома бояр. Зачем богатство в Божьем доме? Нет слов, церковь должна быть прекрасной, но без излишеств. Интересовался Грек, куда идут налоги, собираемые с крестьян церковью, сетовал он, что храмы не помогают бедным.
Разумеется, его речи нравились не всем. Даже церковные служители его не поддерживали, разве только святые старцы. Василий слушал его с интересом и понимал, что монах просит слишком много. Нельзя вот так сразу изменить существующий порядок. Да и он сам, великий князь, почему должен отказаться от привычного образа жизни? Все государи пребывают в роскоши, так уж повелось.
Спешившись у входа в монастырь, где несколько лет назад открыли греко латинское училище и трудяги-монахи переписывали и переводили церковные книги, князь сделал знак боярам, чтобы оставили его одного, взбежал по ступенькам, коснувшись рукой белых колонн, и, кивнув служителям, склонившимся перед ним, прошел в келью Максима Грека.
Тот работал над очередным трудом, и Василий, увидев его склоненным над книгой, подумал: «Хоть икону с него пиши».
Желтоватое худое лицо с острым тонким носом, длинная седая борода, глаза, светившиеся необыкновенным блеском
Грек заметил государя, отложил рукопись, встал и, едва кивнув, спросил:
Зачем я тебе понадобился, великий князь? Неужто ты решил внять моим просьбам?
Василий покачал головой:
Просьбы твои исполнить трудно.
Максим усмехнулся в седую бороду:
Трудно, говоришь? Лучше, по-твоему, Божественные законы нарушать? Сребролюбие и лихоимство страшные грехи.
Князь поморщился: опять он про это!
Я пришел к тебе поговорить о другом, Василий опустился на скамью и плотнее запахнул длинную соболью шубу: в келье было холодно. Что ты думаешь о браке, в котором нет детей?
Максим сложил руки на коленях и чуть прикрыл глаза морщинистыми веками.
Хочешь спросить о разводе?
Великий князь вздрогнул: монах часто читал его мысли.
Откуда тебе известно?
Слухами Москва полнится, ответил монах уклончиво.
И каким будет твой сказ?
Мои взгляды на брак многим известны, изрек он торжественно, я из них никакого секрета не делаю. Если про великую княгиню говорить, то послал тебе Бог жену, о которой многие мечтают: красивую, верную, хозяйственную. Давно вы друг с другом, почти двадцать лет. Знаешь ведь, что честна женитва и ложе нескверно. Желаешь спасения души своей будь доволен своей супругой, а чужих не желай, ибо блудники и прелюбодеи, грешащие с чужими женами, осуждаются в муку вечную с жителями Содома и Гоморры, где червь их не усыпает, огнь не угасает и ужаснейший плач и скрежет зубов бесконечны.
Я чужой жены не хочу, буркнул Василий недовольно. Ежели получу развод, снова женюсь. Разве это блуд?
Грек повертел головой на жилистой шее:
Грех это, страшный грех, великий князь. Если надеешься убедить меня в обратном, не пытайся, я от своих слов не отрекусь. Думаю, вряд ли ты меня послушаешь, чувствую, по своему поступишь, только прежде о душе поразмысли.
Он придвинул к себе толстую книгу и углубился в чтение, будто не видя, что государь продолжает сидеть в его келье.
Василий, подобрав полы длинной шубы, вышел из жилища монаха и подумал, что может опоздать к обедне, которую должны были отслужить в церкви монастыря. Хорошо, что он не увидит там Соломонию, с которой вместе ходил на заутреню.
В памяти всплыло худое желтоватое лицо Максима Грека и его слова.
«Никогда этот монах не станет моим союзником, внутренний голос нашептывал Василию фразы, которые он хотел услышать. И молчать не станет. Многие его цитируют. Нужно ли мне, чтобы он давал пищу для разных толков? Там, гляди, и до бунта недалеко».
Неясная мысль о том, что волей-неволей придется расправиться с этим строптивым монахом, потихоньку закрадывалась в голову.
«И митрополита Валаама нужно поставить на место, а то и вовсе нечестивые мысли наступали, как полки (удивительно, что сразу после выхода из кельи Максима Грека), и Василий им не противился. В моем государстве мне все подвластно, и неповиновения не потерплю».
К нему подъехал любимый боярин Иван Поджогин, сделал озабоченное лицо и спросил:
Чего невесел, государь?
Василий опустил голову:
Знаешь ты мою печаль
Ах, это, боярин подмигнул, загримасничал. Я бы на твоем месте не беспокоился. Разговор у меня был вчера с братцем княгини, Иваном Сабуровым. Много интересного он мне рассказал, за деньги, разумеется. Повезло тебе, что братец Соломонии любит звонкую монету. Вернемся в Москву, позову я его поговори с ним. Слово даю, веское основание будет у тебя для развода.
Она мне изменяла? встрепенулся великий князь и побледнел: тяжело было слышать такие вести.
Поджогин покрутил головой на толстой шее:
Есть кое-что хуже измены, государь. Колдовством занималась твоя жена. Впрочем, Иван тебе все расскажет.
Василий тяжело задышал и пришпорил коня. В нем боролись противоречивые мысли. С одной стороны, желал он избавиться от бесплодной жены, с другой горько ему было сознавать, что Соломония сама на развод напросилась.
Прискакав в Москву, первым делом вызвал к себе Ивана Сабурова.
Люди говорят, ты мне что-то сказать хочешь, буркнул он: неприятно было смотреть на этого дюжего молодца, продававшего сестру.
Иван улыбнулся:
Сказывали, и ты меня за это отблагодаришь.
Василий побагровел:
А если я тебя подвергну самым страшным пыткам, и ты мне все даром поведаешь?
Сабуров усмехнулся в черный ус:
Не сделаешь ты этого, государь. Станут говорить, что ты не только от жены отделался, но и ее брата заморил. Народ и так многим недоволен. Там и до бунта недалеко.
Великий князь заскрежетал зубами:
Говори, что желал!
Иван поклонился и затараторил, будто боясь что-то упустить:
Как-то моя сестра позвала меня и спросила, знаю ли я, что есть некая Стефанида Рязанка, которая теперь где-то поблизости живет. Дескать, колдует она отменно, и надо бы ее к нам во дворец привести.
Василий еще больше нахмурился:
Продолжай.
Узнали мы с теткой Евдокией, где эта колдунья обитает, Иван смотрел нагло, словно не хотел сознавать своей вины, узнали и привели сюда. Она с собой какую-то воду заговоренную взяла и прибавила: «дескать, водой этой обтираться надо, чтобы князь любил, и княжеское белье желательно ею смачивать».
Мое белье? государь сжал кулаки. И она смачивала?
Уж очень ребенка сестра хотела, бросил Иван. Через это, сам понимаешь, на многое пойдешь. Тетка сказывала, Стефанида эта еще и масло с медом заговаривала да обтираться велела.
Блеснули на него глаза Василия из-под нависших бровей:
Это все?
Все, государь.
Великий князь бросил ему, как собаке кость, горсть золотых монет:
Это тебе за труды. Ступай, да никому ничего не сказывай.
Поклонившись, Иван удалился восвояси, а Василий, подойдя к окну, подумал, что теперь совесть его чиста, но от этого на душе не стало легче.
Глава 14. Приморск, наши дни
Ты что же, сказал ей, что уходишь голым и босым? Тамара сидела у зеркала и расчесывала волосы.
Это справедливо, Денис сел рядом: он только что закончил разговаривать с Викой. Квартиру купил нам ее отец, он же вложил деньги в клинику. Хотим мы этого или не хотим, нам придется отсюда уволиться.
А кто пахал день и ночь, чтобы эта клиника приносила доход? женщина бросила расческу.
Андрей Ильич тоже много сделал для ее процветания. У меня никогда бы не хватило денег на такую рекламу, процедил мужчина. Кроме того, Вика остается с двумя детьми. Мы с тобой как-нибудь устроимся.
Тамара зло швырнула расческу:
Ты не должен идти у нее на поводу! прошипела она. Клиника должна остаться у тебя. А папаша купит своей дочери что-нибудь другое, попроще.
Денис потянулся за сигаретой:
У меня не хватит духу сражаться за нее.
Тряпка! презрительно фыркнула Тамара. Какой же ты тряпка! она встала и вышла в прихожую.
Куда ты? он бросился следом: меньше всего ему хотелось оставаться одному в пустой съемной квартире, где почти не было его вещей.
Я ухожу к себе, женщина брезгливо смахнула его руку со своего локтя. Не прикасайся ко мне. Лучше возвращайся к своей Вике, подкаблучник. Она хлопнула дверью, а Денис растерянно смотрел ей вслед.
О том, чтобы вернуться к жене, не могло быть и речи. Тамара оказалась потрясающей любовницей, ночами выжимала его до основания, и мужчина корил себя за долгое воздержание. Каким же он был идиотом, когда игнорировал ее чары!
Брезгливость к супруге не прошла, Денис сознавал, что никогда не сможет делить с ней постель, а жизнь семейного евнуха его не устраивала.
Он прошел в комнату, выбросил в окно нераскуренную сигарету и растянулся на кровати. Отбирать у жены клинику с вложенными в нее деньгами тестя, очень не хотелось, но искать другое место работы и фактически начинать все с нуля не хотелось еще больше. А еще он не желал терять Тамару, к которой прикипел, как ржавчина, за несколько дней. Денис понимал, что женщина уйдет, если он не оправдает ее ожиданий. А клиника, несомненно, в эти ожидания входила. Что ж, тогда он поборется.
Мужчина притянул к себе мобильный и набрал любовницу:
Я готов стать жестоким и беспринципным, сказал он. Ты должна прийти ко мне прямо сейчас, и мы обо всем поговорим.
По ее голосу мужчина понял, что она обрадовалась, будто камень упал с ее души.
Я сейчас приду.
Она позвонила в дверь через пять минут, и Денис подумал, что любовница прогуливалась где-нибудь неподалеку. Тамара всегда была хорошим психологом, видела людей насквозь и знала, что, в конце концов, он сделает так, как ей хочется.
Значит, ты решил сражаться? женщина скинула босоножки, и он потянулся руками к ее груди, но она оттолкнула его. Да подожди ты. Давай сначала поговорим о наших баранах.
Я готов, но не представляю, как это сделать, Денис развел руками. Может, подскажешь?
Ее отец богатый человек, но не играет никакой роли в жизни города, женщина плюхнулась на стул и вытянула длинные стройные ноги. А у тебя есть пациенты настоящие отцы города. Тебе всего лишь стоит обратиться к их помощи.
Думаешь, они помогут? мужчина подергал себя за уши.
Тамара с презрением отвернулась: эта детская привычка выводила ее из себя.
Конечно, помогут. Я в этом не сомневаюсь.
Тогда давай подумаем, кого можно привлечь, она потянулась к сумочке и достала блокнот. Возможно, я привлеку и своих пациентов.
Он придвинулся к ней и наморщил лоб, припоминая всех влиятельных людей.
Можно обратиться к Волкову. Помнишь, он удалял у меня доброкачественную опухоль? Это заместитель нашего мэра.
Можно, подтвердила Тамара, только это еще не предел моих мечтаний. На первое время нам понадобятся деньги. Да и не только на первое время. Посуди сам: зачем тратить деньги на съемные квартиры? Не лучше ли сразу купить свою и поближе к работе?
Денис присвистнул:
Ну, у тебя и аппетиты Думаешь, Вика купит нам жилье?
Надо, чтобы она это сделала, женщина посмотрела на него своими волнующими зелеными глазами. И у меня уже есть одна задумка. Ты должен судиться с ней за ребенка. Вспомни, наш прокурор тоже у тебя оперировался, он поможет.
Денис сжал кулаки. Его мягкое худощавое лицо приняло хмурое и недовольное выражение, уголки губ поползли вниз.
Я не хочу с ней судиться! выкрикнул он. Мы и так принесли ей много бед.
Тамара оскалилась, собираясь так же резко ответить, но передумала: нужно выждать время, возможно, позже эта мысль покажется Денису не такой уж и страшной.
Ну хорошо, дорогой, примирительно сказала она и потянулась к нему, чтобы погладить по руке. Просто я подумала, что ты привык к хорошей жизни.
Правильно, никогда не говори мне ни о чем подобном, мужчина с ненавистью оттолкнул ее руку и встал: иногда Тамара бесила его до чертиков.
Знаешь, что? женщина потянулась за сумочкой. Поставь-ка чайник, а я сбегаю в кондитерскую за твоими любимыми штруделями с вишней. Идет?
Идет, отозвался он, но в его голосе не было энтузиазма.
Глава 15. Русское царство, 1525 г
Соломония встала рано, думала увидеть Василия на утренней службе, но его не было: видимо, еще не возвратился из очередной поездки по монастырям.
Великая княгиня вернулась в свою опочивальню и села у окна. Грусть и горечь раздирали душу, и женщина томилась в ожидании несчастья.
Сколько раз она говорила себе, что беспокоиться не о чем. Перед отъездом Василий тепло попрощался с ней, наказывал ждать, но она все равно волновалась: не взял ее с собой любимый, первый раз в жизни.
Соломония приложила руку к сердцу, оно билось, вырывалось из груди, как попавший в клетку зверек, и бедняжка тяжело вздохнула. Очень беспокоили ее слова тетушки о том, что великий князь задумывался о разводе. Знала она: Василий никогда ни перед чем не останавливался, если это мешало его планам.
«Нет, он не может так поступить, он любит меня, княгиня смотрела на снег и смахивала слезинки. Мы вместе двадцать лет. Он ни на кого меня не променяет. А что до детей Рожу я ему ребенка, обязательно».
Кто-то постучался в дверь опочивальни, и женщина вздрогнула: Василий!
Там, за дверью, не стали дожидаться отклика, не спросили разрешения. Сильная мужская рука толкнула дверь, и в комнату ввалился любимый боярин Василия Иван Юрьевич Поджогин по прозвищу Шигона, высокий, сильный, с широкими плечами, обтянутыми шубой на собольей подкладке.
Собирайся, княгиня, громыхнул он зычным голосом, со мной поедешь.
Она затрепетала, затряслась:
Куда, к великому князю?
Он ухмыльнулся, показав редкие крупные зубы:
Сама все поймешь. Нынче твоя дорога с дорогой князя навсегда разойдутся.
Соломония вцепилась в лавку у стены:
Не пойду! Василия позови. Только он может мне приказывать.
Снова усмехнулся боярин:
Сегодня он мне приказал, и я не смел ослушаться.
Сильные руки обхватили ее тонкую талию и поволокли во двор. Черный монашеский возок уже стоял у ворот, и Поджогин силой затолкал в нее великую княгиню.
Успела бедняжка обвести глазами дворец, искала в окне любимое лицо, и показалось ей, что блеснули глаза ее любимого.
Василий! крикнула она, и ее крик потонул в вороньем грае. За что?
Иван Юрьевич надежно запер дверцы возка не выпрыгнешь. Да и бежать ей некуда.
Заржали кони и рванули по заснеженной дороге, недалеко им было везти пленницу.
Не ошиблась Соломония: Василий стоял у окна и смотрел, как увозят его жену, только не думал окликать любимого боярина.
Долго он размышлял о разводе, не один монастырь посетил, с Максимом Греком и Вассианом Косым разговаривал, боялся себе признаться, что все равно по-своему поступит. А несколько месяцев назад Поджогин подлил масла в огонь: дескать, бесплодное дерево срубают, а не холят и лелеют. Он же посоветовал заменить митрополита: сильна царская власть.
С новым митрополитом Даниилом они быстро общий язык нашли. Взял он на себя грех, благословил развод, хоть и не одобряли его святые старцы.
«Наверное, я поступил нехорошо по отношению к Соломонии, мелькнула мысль, но что оставалось делать? Думаю, в монастыре она ни в чем не будет нуждаться, много ценностей я передал за нее».
Немного успокоив себя таким образом, князь удалился в покои, теперь волнуясь о другом. Захотел он взять в жены девушку намного моложе себя.
Будет ли новая избранница любить его так, как любила Соломония? Ведь он уже не молод и никогда не был красив, один крючковатый палеологовский нос чего стоит!