Это максимальная отметка, на этом уровне вода держится два дня, а потом идет на убыль.
И почему в эту зиму так много снега выпало? возмущается Юрьич. Как будто нарочно.
Это сама природа тебя предупреждает: отступись, гордый человек, говорю ему я за обедом в столовой.
Не на-адо! останавливает Юрьич мою риторику, изящно упираясь в воздух ладонью
Не дождавшись окончательной убыли воды, он организовывает перевоз своего будущего дома на пригородный участок шесть соток, которые институт выделил ему на 63 километре за Зеленогорском. К делу привлечены я, Тоша Косоворотов и народ из лаборатории
Мы бултыхаемся сапогами в грязной воде, в очередной раз переворачивая доски и щиты. И в очередной раз избытком нервной энергии Юрьич восполняет недостаток энергии физической. "И-эх, взяли! командует он, лихо ухватываясь за угол щита и подгибаясь словно пук соломы. И мы снова тащим эти уже трижды проклятые щиты по скользкой ледяной воде и, матерясь, заталкиваем их в высокий кузов "шаланды".
Все-таки мы уже приноровились к погрузо-разгрузочным работам теперь действия наши более осмысленны и расчетливы. Разгружаем "дрова" на участок мы всего за какие-то полтора часа.
Юрьич с грустью перебирает обрывки полиэтиленовой пленки и сокрушается:
Изорвали, гады, мне весь полиэтилен.
Юрьич, ты видел: я все аккуратно делал. Все, чтоб ни царапины, предупредительно встревает Косоворотов.
Тоша, делово отвечает ему Юрьич, я налью тебе за это лишнюю стопку водки
По дороге, похрустывая мелкими камушками, к нам подъезжает велосипедист молодой тощий мужик с несколько диковатым выражением глаз. К раме его велосипеда примотана проволокой широкая алюминиевая труба.
Ну что, привез свои "дрова"? весело окликает он Юрьича.
А, Саня? Здорово. Ты откуда? Со свалки?
Ага, Саня улыбается и показывает свою добычу. Вон, какую трубу уволок? Цветной металл!
Да, Юрьич подходит к Сане и уважительно трогает трубу. Отличная труба.
Ее куда хошь можно приспособить, говорит Саня. Хошь в печь, хошь в дренаж.
Алюминий лучше в дренаж. А печную трубу можно и из жести согнуть, говорит Юрьич с таким видом, словно он уже бессчетное число раз укладывал трубы в дренаж и гнул из жести печные трубы.
Да я и сам думаю ее в дренаж сунуть, соглашается Саня.
Но вот велосипедист уехал, и Юрьич с воодушевлением принимается показывать нам свой участок.
Вот здесь яму буду рыть для большого дома плавающий фундамент насыпать, разводит он руками. А сюда "сарай" свой поставлю.
Свой сборный домик Юрьич считает времянкой, полагая, что когда-нибудь ему удастся насшибать баксов на большой кирпичный дом. Но, как говорят классики, ничто не бывает так постоянно, как временное
Мне Саня говорит: копай до глины, продолжает между тем Юрьич, Хорошо ему говорить у него до глины всего метр. А у меня больше двух! Сплошной торф!
Да, Юрьич, говорю я. Занесло тебя в сплошное болото
А это у тебя что за кустики? трогает Тоша ногой какие-то тонкие прутики.
А, это у меня карликовая береза растет. Юрьич оживляется, приседает и начинает излагать нам свою идею об устройстве огородов. Привезу грунт, сделаю насыпные грядки. Сначала лук посажу, потом редиску всякую
Я с сомнением думаю о том, что, как бы не пришлось нам с Тошей для него самого тут "грядку" насыпать. Работы на участке непочатый край, и работы тяжелой. Все это для Юрьича, при его непрочной конституции и склонности к "руковождению", может кончиться весьма и весьма печально.
Потом на сыром весеннем ветру мы кое-как распиваем бутылку водки "для сугрева" и трогаемся в обратный путь.
3.
И снова Юрьич мотается по командировкам, "сшибает баксы", и снова безуспешно. Все это время пиломатериалы валяются на участке, и с каждым днем куча дров тает и оседает, как весенний сугроб. Исчезают половые доски, плинтуса, вагонка. Каждый раз, возвращаясь со своего участка, Юрьич делается все более и более мрачным. Наконец, в конце августа, видя, что концы с концами у него никак не сходятся, а время уходит, он обращается за помощью к Тоше.
Тот позвонил мне на следующий же день.
Костя, тебе Юрьич, ничего не говорил про свой "сарай"?
Нет, а что?
Говорит, Тоша, выручай. Осень на пороге, а дом в дровах. Сколотите, говорит, с Костей, хоть как. Хоть на "живую нитку". Заплачу по пол-лимона на нос.
Интересно, возмутился я. А почему он именно к тебе обратился? Мы же с ним тут в одной лаборатории сидим через стол.
Ну, замялся Косоворотов, он думал, что ты откажешься.
А ты согласился?!.
А что? Пол-лимона нынче на дороге не валяется, невозмутимо возразил Тоша. Я подумал: соберем, так соберем, а нет так и хрен с ним!
Мудро, оценил я последнее его замечание.
Ну, так как? Тряхнем стариной? это он намекал на наши трудовые подвиги в Коми когда-то в стройотряде мы ставили вместе щитовые дома.
Я задумался не хотелось связываться с Юрьичевой дачей. Этак можно было и вовсе погрязнуть в ней. Хоть он и говорит сейчас, что "мужики, все там будем отдыхать баб возить по пятницам" кто знает, как оно потом все повернется. А с другой стороны "тряхнуть стариной" тоже было заманчиво. Все мы входили тогда в так называемый ностальгический возраст
Последний мой стройотряд получился не слишком удачным командир оказался сволочью, и здорово всех нагрел с зарплатой. Мы еще даже судились с ним Но с тех прошло уже больше двадцати лет, и прошлое былое уже успело покрыться легким розовым ореолом
Там делов-то всего дня на три-четыре, продолжал уговаривать меня Косоворотов. Поставим палаточку, разведем костерок. Юрьич говорит, что он нам готовить будет. Инструмент весь у меня есть
И, в конце концов, я ностальгически вздохнул и согласился.
Через два дня мы уже ходили по зыбкому болотному участку и разбирали кучу пиломатериалов. Раскладывали и считали элементы будущего строения. Хотя доски и были благоразумно придавлены тяжелыми щитами, все равно лучшие образцы кто-то выдернул и утащил. Из половых досок длинных струганных дюймовок осталась всего одна доска.
На расплод оставили, сказал Тоша повертывая в руках одинокую досчонку.
Косоворотов, не трави душу! страдальчески воскликнул Юрьич и отобрал доску.
За лето Юрьич вырыл в торфе широченную яму, куда насыпал щебенку и песок это был его знаменитый "плавающий фундамент". По предложению Юрьича, мы с Тошей по очереди попрыгали на плавающим фундаменте и убедились в его прочности и неколебимости. Здесь нам и предстояло ставить палатку и разводить костер.
А щиты того, заметил Косоворотов, кривые, заразы Да и отяжелели от воды
В первый день мы с Тошей только ходили вокруг щитов и досок, раскладывали их по участку и разбирались в инструкции по сборке дома.
Домик был довольно хлипенький в своем основании, ставить его полагалось на восемь или десять опор. Но Юрьич предлагал ставить на четыре, на четыре бетонные плашки, укрепив предварительно нижнюю обвязку толстым брусом.
Косоворотов скептически осмотрел купленный брус.
Выдержит брус-то? спросил он и с сомнением пошевелил его ногой. Что-то и повело его сильно, подтесывать придется.
Тоша, блин, зашумел Юрьич, все-то тебе не нравится!
Потом мы ходили в лес за дровами, разводили костер. Пока Юрьич кашеварил, а я ставил палатку, Тоша все еще плутал между четырех опор будущего дома, то прикладывал уровень к брусу, то проставлял мелком какие-то крестики, приседал, чесал свою курчавую голову и горестно вздыхал. Он всегда начинал не торопясь, как бы с трудом преодолевая лень, но потом постепенно разгонялся, входил в раж, и тогда уже за ним было не угнаться.
Тоша, кончай миллиметры считать, жрать пора! кричал ему Юрьич и размахивал в потемневшем воздухе дымящейся ложкой.
В песочно-торфяной яме было уютно, хотя и немного сыро. Мы сидели вокруг трепещущего пламени костра, и Юрьич сосредоточенно разливал водку по гулким кружкам.
Юрьич, не гони, ласково уговаривал его Тоша.
А вокруг тлела, замирая, вечерняя жизнь садоводства: где-то гудел движок насоса, взлаивали собаки, кто-то стучал вдалеке молотком однообразно и печально. Большая черно-желтая луна выкатывалась из-за гребенки далекого леса.
Эх, мужики, мечтательно вздохнул Тоша, размягченный выпитой водкой, Хорошо-то как А помнишь, Костя, как мы с тобой в "Селене" на гитарах бацали?
Ага, кивнул я, прогулки по Гарьинскому "проспекту любви"? Помню, помню твою Машу
Гы-гы, отозвался Тоша. Да-а Молодые были!
Какую еще Машу? заинтересованно вскинулся Юрьич.
А была у нас такая Маша, оживился Тоша. Из местных. Это когда мы с Костей в стройотряд выезжали в Коми. Тоже щитовые дома ставили. Костю тогда еще чуть из стройотряда не поперли он командирскую жену матом обложил
Да ты не про жену, ты про Машу давай, перебил его Юрьич.
Погоди. Сейчас будет и про Машу, успокоил его Тоша. Мы тогда с Костей на танцах в клубе играли. Двенадцать часов бывало отработаешь, а потом в клуб, на гитарах играть. У нас там ансамбль был "Селена" назывался. Гена был у нас тогда на ударнике, а Вовик соло-гитара Костя, помнишь Вовика?
Помню, помню, как он пьяный со сцены в зал упал
Да ты не про Вовика, ты про Машу рассказывай! все более горячился Юрьич.
Сейчас, сейчас будет и про Машу Но сначала была там еще такая Вера. Костя, помнишь Веру?
Какую еще Веру?
Здрасте, какую Веру? Ты же сам еще с ней на свадьбе танцевал. А мне ее потом провожать пришлось ты напился и свалил куда-то
Это, погоди, которая в зеленом платье была, единственная приличная дама? Мы тогда по очереди с ней танцевали?
Да, да, да, да! подтвердил Тоша. Она самая
А ну вас в задницу, обиженно сказал Юрьич и начал по новой разливать водку
Сам он почти не пил, только чисто символически поддерживал компанию.
А Тоша окончательно ушел в воспоминания, физиономия его размягчилась и приобрела умилительно-влюбленное выражение, глазки повлажнели и замаслились. Речь его становилась все более путанной и медленной.
Время от времени он вскакивал с места и уходил в темные кусты. Возвращался оттуда грустный и притихший. Потом принимался вдруг считать своих бывших жен:
Одна в Швеции, говорил он и загибал палец, Вышла замуж за какого-то водопроводчика. Будто у нас в России мало водопроводчиков! Другая выучила японский, уехала в Японию. В Японию! Ни куда-нибудь!.. И сына с собой увезла. Будет теперь, блин, японцем Юрьич, ну разве я похож на японца?
Нет, не похож, охотно откликался Юрьич.
А третья, вообще не знаю где
Да, плохи твои дела, Христофор Бонифатьич, говорил я грустно.
Эх, мужики, прошла молодость! вскрикивал Тоша и падал головой на хлипкую Юрьичеву грудь.
Плачь, Тоша, плачь, приговаривал Юрьич с ласковой суровостью. Слезы они очищают
Непонятно когда и как, мы забрались наконец в палатку и заснули тяжелым пьяным сном.
4.
Утро выдалось ясное и холодное. Косоворотов вылез из палатки последним, хмурый и помятый. Ушел в кусты, вернулся оттуда с тремя пустыми бутылками.
Это что же, удивленно произнес он. Мы вчера полтора литра уговорили?
А ты что думал? сказал я.
Юрьич обнаружил вдруг за палаткой непереваренные остатки вчерашнего ужина.
Кто блевал? строго спрашивал он нас. Кто изгадил мой участок?
Никто не признался.
Хороших работничков я себе нанял, театрально сокрушался Юрьич, будто бы и не он вчера усиленно подливал нам в кружки "Пятизвездную". Облевали все мое болото
С трудом превозмогая похмелье, принялись мы с Косоворотовым размечать обвязку, распиливать и ворочать тяжелые брусья.
Юрьич пошел за водой к роднику. Возвращаясь обратно с двумя полными котелками, он зацепился ногой за кочку и повалился в сырой мох, разбрасывая воду во все стороны.
А, ба-лин! закричал он, падая.
Тоша мрачно посмотрел в его сторону, хотел что-то сказать, но сдержался и ничего не сказал.
Слишком ногами широко машешь, строго заметил я Юрьичу. Не на плацу.
Да, па-ашел ты, огрызнулся Юрьич, собрал свои котелки и снова побрел за водой.
Тоша был молчалив и угрюм. Я старался не раздражать его пустыми разговорами. Мы молча пилили брус, молча укладывали его "в лапу", молча вырубали пазы для лаг. Время от времени Тоша говорил: погоди, и ползал по обвязке с ватерпасом, выверяя горизонт. В стройотряде мне как-то не доводилось работать вместе с Тошей обычно он работал с более сильными напарниками.
Потом мы пили горячий чай, пили много, отпиваясь после вчерашнего. Есть не хотелось.
Потом Косоворотов вбивал здоровенные гвозди, скрепляя углы обвязки. Вбивал расчетливо и сильно. Я размечал и устанавливал лаги работа скорее математическая, нежели физическая.
Изредка Тоша поворачивал голову и кричал негромко: Юрьич, подай-ка пилу, или, Юрьич, принеси еще больших гвоздей." И Юрьич вроде бы и поспешая, но вместе с тем как бы и не торопясь, подавал пилу или же лез в палатку за гвоздями
К вечеру мы собрали нижнюю обвязку, и Юрьич деловито ходил вокруг и осматривал ее. Приседал, проверяя горизонт, что-то хмыкал себе под нос.
Сойдет, сказал Косоворотов, бросая инструменты в ведро. Завтра будем щиты ставить
5.
На установку щитов Юрьич зазвал еще двух подельщиков: известного нам уже соседа Саню и некоего полковника, плотного приземистого мужичка. Саня явился в оборванных выше колен джинсах и легкомысленных банных тапочках.
Саня, мы ведь щиты таскать будем, предупредил его Юрьич, окидывая подозрительным взглядом Санин наряд. Посмотри на Тошу вот как надо одеваться.
Косоворотов как раз напяливал на себя штаны из брезентухи, с заплатами на коленях и клиньями на заднице. Сегодня он был повеселее:
Но-но, прикрикнул он, мои штаны не трожь.
А ты чего хромаешь? спросил Саня Юрьича.
А-а отмахнулся Юрьич, бандитская пуля.
А "пуля" была такая: разбивая утром сушняк для костра, Юрьич неудачно стукнул топором, и обломок сухой березы отскочил ему в ногу. Удар пришелся аккурат в коленную чашечку. Теперь он припадал на одну ногу и сладко постанывал.
А это он себе нарочно самострел учинил, чтобы щиты не таскать, сказал Тоша.
Иди, иди, убогий, зашипел Юрьич. Ишь разговорился. Что-то вчера тебя не слышно было. Язык в задницу загнал.
Вчера я был устамши, сказал Тоша и расплылся в улыбке, сверкнув своими белоснежными зубами.
Щиты, за то время, что валялись на участке, насосали в себя чуть ли не тонну влаги, и некоторые из них здорово отяжелели. Поэтому большие щиты мы таскали и ставили вчетвером я с Тошей на одной стороне щита, Саня с полковником на другой.
Саня, несмотря на свое невыдающееся телосложение, оказался сильным тягловым мужиком. Работал он быстро, не думая, и предпочитал все проблемы решать "с рывка". Он сразу сбросил свои дурацкие тапочки, и голыми ногами смело топтал колючий верещатник
Эй, бригадир, кликнул он вдруг Юрьичу, помоги хоть один маленький щит поднести! Вот этот легкий.
Давай, с готовностью отозвался Юрьич и схватился за другой конец щита. Ни хрена себе, легкий! тут же захрипел он, весь подгибаясь и заваливаясь.
Ничего, ничего! Давай, давай! бодро воскликнул Саня и, не оглядываясь, пошел вперед.
Щит этот, ничем не выдающийся на вид, был едва ли не самым мокрым и тяжелым. Мы с Тошей специально отложили его, чтобы потом нести вчетвером.
Кусты карликовых берез хлестали Юрьича по сапогам, цепляли за ноги.
А, ба-лин! рычал Юрьич, ковыряя ногами мох.
Мы с полковником едва успели поймать его в четыре руки вместе с краем падающего щита.
Юрьич! закричал в раздражении Косоворотов, Отойди, на хрен, от щитов!