За что?
Киоск кожгалантереи взломали.
Красота! горько сказала Марина.
Они бы и Сашку потянули слава богу, у него тогда был перелом руки
Да? А если бы
Нет! почти вскрикнула Юля. Я не то хотела сказать, он и со здоровой рукой не пошел бы! Верите?
Я-то ему готова верить. Он мне нет
Мы вас знаем три года, а он один. И после всего, что было, трудно ему причалить к нам
Я о том и говорю. Собираетесь вы у меня, ревнует он тебя ко мне Ревнует, не спорь! Только напрасно, объясни ему. Я могу написать на своей двери аршинными буквами: «Все, кому интересно, добро пожаловать!»
Я понимаю А как сделать, чтоб ему интересно стало?
Ну и вопросик Я ж не волшебник, Юлька, я только учусь
А еще они гуляли по лесу. Слушали капустный хруст снега под ногами, высматривали обещанных белок. Дергали ветки, чтобы по-братски уронить снег на голову зазевавшемуся «ближнему». Антошку тащили и развлекали по очереди, и никому он не был в тягость.
И была такая подходящая опушка, где Марина попросила:
Таня! Почитай-ка нам.
Стихи? Прозу? Басню? Монолог? тотчас перебрала она весь ассортимент, с которым собиралась поступать в актрисы.
Стихи.
Пожалуйста. Ну, допустим, вот это. Называется «Из детства»:
Хорошо, вздохнула Марина и посмотрела на Майданова. Тот, наморщив нос, спросил:
Над чем он плачет? «Над бренностью» это как?
Над тем, что все проходит на свете, ничто не вечно.
Ну правильно, согласился Майданов мрачно. Человеку это всегда обидно. Хоть маленькому, хоть какому.
Даже мне понравилось, заявил Адамян. Странная вещь: информация ведь минимальная, так? Ничего нового, ошеломительного не сообщается. А действует!
Марина взяла его шапку за оба уха, надвинула на глаза:
Женька, ты чудовище! Ну можно ли думать о количестве информации, когда тебе читают стихи?
По-моему, за этим стихотворением моих данных совсем не видно. Они как бы не нужны, пожаловалась Таня.
Майданов сплюнул. Когда его что-то коробило, он сплевывал.
А ты их не навязывай, резковато сказала Марина. Кому надо увидит. Ты же не в манекенщицы идешь в актрисы!
Все равно. Я чувствую, что для поступления это не подходит. Надо взять что-нибудь гражданское, патриотическое
А что, спросил Смородин угрюмо, красивым девчонкам прощаются пошлости?
Пошлости?! А что я такого сказала?
Когда же люди поймут, Марина Максимовна? Когда они поймут, что нельзя выставлять свой патриотизм, чтобы тебе за него что-нибудь дали или куда-нибудь пропустили! Другие свои данные выставляй, пожалуйста; может, и правда, в дом моделей возьмут А это не надо!
Татьяна, округлив большие красивые глаза, готовилась заплакать.
Дядя Алеша сердится? спросил Антон у Майданова, с которым успел подружиться.
Ага, сказал Майданов. Он идейный.
И толкнул плечом Адамяна: отойдем, мол.
Когда их не могли слышать, спросил:
Кто из вас придумал этот культпоход? Только мозги не пудрить, я все равно узнаю.
А тут все открыто, удивился Женя. Предложила Мариночка.
Так я и знал. Педагогические закидоны!
Слушай, ты ее все время с кем-то путаешь. Она человек, понимаешь? С ней интересно раз. Никогда не продаст два. И говорить можно о чем угодно три. Нам дико повезло с ней, если хочешь знать.
Наивняк Ну давай, заговори с ней «о чем угодно». О чем ей педагогика не велит!
Ну например? О сексуальной революции? ухмыльнулся Женька.
О сексуальной? Нет, тут она сразу иронии напустит. Надо такое, от чего нельзя отхохмиться. Начни только сам увидишь, как завиляет.
Да что ты против нее имеешь?
«Душевница» она. А я учителям-«душевникам» не верю! Я нашей Денисовне, завучихе, верю больше, понял? В трех школах перебывал, видал всяких. Одна инспекторша детской комнаты тоже молоденькая, нежная, с «поплавком» МГУ на груди, так со мной говорила за жизнь, так говорила
И потом что?
А потом протокольчик. И в нем черным по белому: «На собеседованиях Майданов Александр показал» Ну и там все мои сопли доверчивые в дело пошли. Против Витьки Лычко и других Ты их не знаешь. Артистка она была, понял?!
Да невесело, признал Женька и тут же возразил: Но это совсем из другой оперы!
А я рассказал так, для примера Ну чего это она решила в гости ко мне? Чудно ведь!
Брось, Майдан. У нее никаких задних мыслей!
Не знаю. Вот у ее «пузыря» точно, никаких! Майданов улыбнулся. Но мама-то она ему, а не нам. Нам классная дама, пускай даже самая лучшая. А друг твой, Смородин, все-таки комсомольский чин Так?
Ну и что? Мы его выбрали, он же отбивался!
Ладно, поговорили, иди к своим
Женя отстал от него, тяжело озадаченный.
* * *
А потом в доме, когда гудела в печке отличная тяга, когда накормленный Антон спал под шубкой на оттоманке, а остальные пили чай после сытной пшенной каши, имел место разговор (несколько туманный для непосвященных, но это ничего: если они потерпят, все прояснится).
Ладно, никто не спорит с тобой, говорил Смородин. А чего ты от Марины Максимовны хочешь?
Мнения! настаивал Адамян.
Зачем? Это наша проблема, и мы решим ее сами
Как? Вызовем Голгофу на бюро?
Не смеши!
Баба Сима могла бы меланхолически сказала Юля.
Так ее уже нет. Адамян ходил взад-вперед, глядя себе под ноги. В нем заметна какая-то напряженность. Есть Марина Максимовна, но она молчит
Жень, а я имею, по-твоему, право обсуждать это с вами? спросила Марина Максимовна.
Нет? Ну, не надо что ж. Вообще-то, я и сам понимаю
Зачем же начал?
Надеялся, что вы
Лопух потому что, вдруг высказал с оттоманки Майданов, охранявший там сон ребенка. Марине Максимовне неинтересно иметь неприятности из-за тебя, правда же?
Повисла пауза.
Смородин чиркнул спичкой для Марины: она разминала сигаретку. Но рассердившись (на себя?), она задула эту спичку и принялась эту сигарету крошить:
Трудный вопрос, да. Тягостный. Такой, что все стараются отвести глаза. А надо бы набраться духу причем не тете Моте, а мне самой! и сказать на педсовете: «Вот мнение моих десятиклассников об одном из нас. Давайте думать, как быть».
Вот! Я только этого и хотел!
Ну и прекрасно. Если б еще обойтись без этой злости Ты хотел знать смогу ли я? Готова ли? Скоро буду! Но даже если я смогу завтра в девять утра, вы-то опаздываете с вашей критикой. Результат будет, дай бог, для восьмых и девятых, а вам I am sorry very much заканчивать в этих «предлагаемых обстоятельствах».
Ясно, подвел итог Женя. Как один конферансье объявлял: «У рояля то же, что и раньше».
И Адамян виновато отошел в темный угол, откуда мерцал глазами Майданов. Они там обменялись немногими словами. Тем временем Юля спросила:
Марина Максимовна, а как вам этот директор? Нравится?
Граждане! Предупредили бы, что экзамен, я ж не готовилась!
Не будет он лучше бабы Симы, это ясно, вздохнула Таня.
О чем говорить!
Он еще не проявился и не мог успеть, отвел Алеша этот вопрос от Марины Максимовны, но Юля от нее домогалась истины:
Нет, не как начальство, как человек?
А в нашем деле это все как-то вместе Вот баба Сима считала, что хорошая школа учреждение лирическое! Сами понимаете: надо быть белой, белоснежной вороной, чтоб так считать! А уж среди отставных военных
Он серый вообще? Как слон? уточнила Таня.
Не знаю Нет, ярлыков не лепите, это зря Такого, от чего уши вянут, я от него не слыхала пока. Взгляд такой вбирающий. Знает вроде, что в уставах еще не вся философия, не окончательная. Но все же вряд ли он пришел руководить «лирическим учреждением», а? усмехнулась Марина. Боюсь, теперь труднее будет раскрутить некоторые наши затеи. Вечер сказок Евгения Шварца помните, все откладывали?.. Или вечер французской поэзии, от Вийона до Жака Превера Или вам самим уже нет дела до них?
Ее успокоили:
Да что вы?! Наоборот! Вдвойне охота
Но с этим не вылезешь теперь в актовый зал Разве что в классе, на ножку стула заперевшись под сурдинку Главное не киснуть, правда? И от намеченного не отказаться. На чердаке, в котельной какая разница? Я притащу одну книжку о театре, увидите: так называемая «эстетика бедности» очень даже на почетном месте Братцы, а ведь уже темно. Родители ни у кого не волнуются?
Да знают они, рано не ждут.
Мы не в пятом классе
Юля не ответила на вопрос о родителях.
Юль, тебе батареек не жалко? Машинка-то крутится, заметил Майданов о магнитофоне. Истратишь за один день
Куплю еще.
Спасибо, что забыли о нем, сказал Женя, выключая аппарат и сматывая шнур микрофона. А то каждый старался бы вещать для истории и обязательно нес бы чушь
Юля отозвалась, по-прежнему сидя на корточках у печки:
А мне надо, чтобы было что вспомнить! Будет кассета с нашей историей чем плохо? Включи опять, мы сейчас напоем туда что-нибудь
И они спели в пять голосов (Майданов не знал слов, только покачивался в такт). Песня была такая:
Последние строчки каждой строфы повторялись дважды.
* * *
Когда вышли на привокзальную площадь, Майданов молча передал спящего Антошку Смородину. И потянул за рукав Юлю:
Пойду я ладно?
Не хочешь меня проводить? Интересно За весь день осчастливил тремя словами а теперь «пойду». Иди!
Адамяну же с тобой по дороге, он так и так увяжется.
Не ври, ему гораздо ближе.
И потом, вы же еще туда завернете, на Гагаринскую?
Обязательно. А тебе некогда?
Время-то есть Незачем мне туда, Юль! Не понимаю я, когда из учебы и личной жизни делают винегрет
Ах вот в чем дело!
Майданов послушал, как она смеется (определил, что «на публику» был этот смех) и крупно шагнул вперед, чтобы опередить Марину:
Марина Максимовна, мне налево, до свиданья
Она скользнула взглядом по Юлиному лицу, удивленно ответила:
До свиданья
* * *
Марину Максимовну провожали до самой квартиры. Еще на лестнице она прислушалась и сказала:
Телефон у меня разрывается
Она могла бы и не бежать потому что звонки были упорные и не думали прекращаться.
Да? сказала она в трубку, задохнувшись. Да, я За городом. А кто это? A-а, здравствуйте, добрый вечер. Вас зовут сейчас вспомню Клавдия Петровна, да?
Ребята вошли и слушали. Спящего Антона Смородин бережно положил на тахту и стал расстегивать на нем шубку. А Юля вся напряглась, норовя прямо-таки вырвать телефонную трубку, словно оттуда исходила опасность для учительницы.
Во-первых, я поздравляю вас, Клавдия Петровна И я, и все наши ребята Что? Он и не мог ответить: мы только что вошли Нет, что вы, никто ее не похищал! Она мне этого не сказала Юля, ты знала, что к тебе должны прийти гости?
Знала и не хотела! Дайте же мне! рвалась она к трубке, но мама ее говорила Марине что-то распространенное и тяжелое, и Марина не пыталась вставлять в этот монолог оправдательных слов, и с ее сапожек текло, и она молча оборонялась от Юли, уже готовой нажать на рычаг разъединить
Что, что она там несет?! изнемогала Юля.
Смородину пришлось держать ее за локти. Наконец Марина Максимовна смогла ответить:
Клавдия Петровна, ей было хорошо, ей все было на пользу в этот день Вас это не утешает? А я могу извиниться, что не поставила вас в известность. И обещаю, что минут через двадцать она будет дома. Ее проводят. Только пожалуйста, не надо ничего обобщать сейчас вы раздражены Хорошо, пусть в другом месте. До свидания.
Она положила трубку и устало сказала Адамяну:
Проводи ее, Женя.
Юля плакала, отрицательно качая головой:
Нечего мне там делать после этого!
Кончай истерить, Юлька, сказала Таня. Они тебе и магнитофончик, и сапожки югославские
Ну спасибо им, спасибо! крикнула Юля. Но я бы с тоски сегодня померла, если б с их гостями сидела А главное зачем я там? У них же хороший цветной телевизор!
Некоторое время все молчали. Марина ушла в смежную комнату укладывать сына. Юля метнулась за ней туда, стягивая с себя пальто.
Можно я его уложу?
Нет. Иди домой, был ответ, и дверь той комнаты закрылась перед ней. Она стояла в смятении, в сознании вины, грызла ноготь. Потом сбегала в ванную и принесла тряпку затереть лужицы талого снега на полу. Но Алеша наступил на тряпку ногой и тоже сказал непреклонно:
Иди, иди. Управимся. Он нагнулся и стал действовать тряпкой с уверенным домохозяйственным навыком. Юля села в углу, плечи у нее вздрагивали.
Дано: Жанне дАрк хочется спасать Францию, сказал Адамян меланхолически, а папаша велит ей пасти коз. Спрашивается: как им договориться?
Алеша присел на корточки, поправил очки и заговорил:
Нет все-таки самостоятельность начинается не с того, чтобы доводить предков до инфаркта. Как-то иначе их надо воспитывать.
Вышла к ним Марина:
Спит без задних ног Алеша, зачем? Отдай-ка тряпку.
А я уже все.
Спасибо, ребята Длинный был день, правда?
Особенно мне спасибо, да? всхлипнула Юля.
Юля, не разводи мне сырость тут! Уладишь с мамой разумно, по-взрослому, и не будет никаких трагедий Не инфантильничай, поняла?
Тем более, сказал Адамян, что тебе не нужно осаждать Орлеан и спасать Францию. Спокойной ночи, Марина Максимовна.
Она стояла в дверях, провожая ребят.
Смородин, уходивший последним, сделал два шага вниз, потом три обратно: огорченное лицо Марины не отпускало его.
Зря вы так Нельзя на всех реагировать с одинаковой силой, не хватит вас.
Уже не хватает. На Майданова, например. На Таню, красавицу нашу Да на многих
И что? Будете переживать?
Сейчас нет, не буду. Выдохлась. Начну завтра с восьми утра, улыбнулась она. Спокойной ночи, Алеша.
* * *
Разрешите?
В директорский кабинет входит учитель физики Сумароков поджарый, высокий человек с палкой.
У меня пустяковый вопрос. Он прохромал только полрасстояния от двери до стола, остановился почему-то на середине и заговорил, избегая называть Назарова по имени-отчеству (может, не запомнил еще?). Нельзя ли так устроить, чтобы приказы по школе оглашались не на уроке?
Простите, не понял.
Входит ваш секретарь, формально извиняется и отнимает ни много ни мало, а пять минут Удобно ли это учителю такая мысль не волнует ее.
Дверь распахнулась.
Как вы можете, Олег Григорьевич? вперед выступила пухленькая блондинка Алина. Это я что, развлекаюсь? От нечего делать, да?
Не знаю, милая, но так нельзя. Перед ребятами рождалась планетарная модель атома Резерфорда и вдруг пожалуйста! является совсем другая модель
А уж это нехорошо, ей-богу! Алина просто вне себя от сумароковского тона.
Почему же? Модель сама по себе недурна, но не взамен резерфордовской, киса! А как по-вашему? спросил физик Назарова.
Минутку, Алина, это что приказ о дежурстве в раздевалке?
Ну да. И в буфете.
Вот там и повесить. А если зачитывать только на линейке с этого дня. Урок неприкосновенное дело. Поняли?
Я понятливая. Алина поиграла многозначительной оскорбленной улыбкой.
Это все, Олег Григорьич?
Да, благодарю. Он удалился, сухой и прямой, как раз в тот момент, когда звонок прекратил перемену.
Уж для него-то я никак не «киса»! Алина сузила глаза. Во внучки ему гожусь
Ну-ну-ну произнес в рассеянности Назаров, собираясь на урок.
Так будет каждый приходить и ставить свои условия. Знаете, что это, Кирилл Алексеич? Это ваш характер испытывается!
Знаю! бросил он, уходя. И уже в дверях: Если позвонят из милиции насчет того беглеца из пятого «А», поднимитесь сказать, ладно?
Как? Среди урока? Вы ж сами только что
А сейчас я говорю: если найдется ребенок, поднимитесь сказать. Среди урока! Истина конкретна, слыхали?
* * *
Кабинет военного дела и автомобилизма. Стенды, макеты, карты военной топографии. Ящик с песком. Присутствует только мужская часть десятого «Б».
Назаров трогал указкой нарисованный дорожный знак, глядя на Алешу Смородина. Тот стоял, от него требовалось этот знак истолковать.
Ну?
Запрещен разворот? гадал Алеша.
Пальцем в небо. Майданов!
Преимущество в движении встречного транспорта, спокойно, с ленцой сказал Майданов.
Так, дальше. Указка касалась другого знака. Смородин!
Не знаю, сознался Алеша и сел, хотя Адамян подсказывал так, что повторить за ним легче легкого.
Майданов! А ты постой, Смородин, постой