Аайя питала к дитю особую заботу.
Ты будешь воином, говорила ему она, даже если тот еще не мог ее понять, все мы, от мала до велика, воины Ицхиль. В тебе Вечность.
Видела девочка в ребенке что-то, напоминавшее ей себя. Когда после тяжелых родов она только подрастала, мать сажала ее читать, заставляя изучать буквы на старых языках, а следом и писать их. Но Аайе не давались письмена на бумаге, почти как и речь. Она говорила мало, рассказывали ей сестрицы. Грозный в своей суровости дядя в гневе, однажды, сказал матери, что даже сейчас та «родила господину скудоумную». Все ее братья и сестры, кузены и дядья, все они уже давно читали священную книгу в ее года. Но маленькой Аайе не давались буквы, она не могла их разобрать. Однако, в одну ночь под синей луной, она смогла сама осилить письмо, оставленное на столе у отцовой жены. Затем принялась за списки скопца, утверждающие закупки для поместья. Матушка обнаружила ее в своей опочивальне, читающей священную книгу. Когда эта новость расползлась по поместью у всей семьи, никто даже и не верил. С тех пор, когда она научилась читать, Аайя сотни раз осиливала священные тексты, затем принялась за книги в отцовой библиотеке, потом принялась читать свитки на чужих языках и даже освоила письмо на них. Отец был столь удивлен, когда Аайя скромно попросила его дать ему прочитать что либо, а на ответ, отправляющий ее в библиотеку, лишь опустила глаза. Там не осталось и пергамента, что бы она не прочитала.
Судьба давно написана для нас Вечностью. Но предугадать ее никто из простых смертных не в силах. Слепец может прозреть, величайший воин пасть глупой смертью, а неплодоносная земля взойти урожаем. Мир, сотворенный Вечностью полон чудес. Но простому дитю Ицы не познать всей глубины этого творения. И ни о чем нельзя сказать наверняка. В этих думах Аайя покачивала Хадима на руках, пока приступ не отступил.
Ты будешь воином, прошептала ему она, прижимая младенца к груди. Роиц Ицнай уступала место яркому солнцу и лунный хрусталь полумесяца переливался в его лучах.
Щедрый брат
С восточных земельДо закатных тенейСтелется твоя длань.Высоких камней,Беспокойных морейПринадлежит тебе край.Тьму разгоняяРассветным крыломШествуешь ты над землей.«Король Светоносный Сокол», зараннийская балладаКорона, горя,Украшает челоТвое, Лучезарный король.
Экипаж тряхнуло на пригорке крутого склона и повозку качнуло так, что на мгновение мужчине показалось, что они свалятся и вместе с лошадьми покатятся кубарем по острым утесам прямиком в море. Дурная вышла бы история, зато наелись бы чайки. Если они вообще смогли бы взлететь в такую ненастную погоду. Ветер снаружи их едва ли роскошной кареты завывал так, что казалось, будто экипаж сейчас унесет ураганом, а дождь молотил по крыше и стенкам повозки так, словно осыпал их градом камней.
Погодка на каменных холмах Верхнего Грандстоуна была не сказать, чтобы королевской. Ветра здесь выли так, словно они хотят содрать кожу с твоих костей. Дождь, такой мокрый, что Эндри и его спутники походили на старых, промокших под ливнем дворняг, а не на достойных людей, направлявшихся в знатные покои под каменными стенами с эскортом из королевских людей. Какого было снаружи беднягам на лошадях, мужчине и представить было страшно. Он глянул за небольшие ставни их повозки, наблюдая, как бедный боевой конь, сродни любимого жеребца его племянника, тащится против ветра кое-как переставляя копыта. Всадник цеплялся в поводья так, словно его сейчас снесет, а плащ на его плечах уже почти сорвался, будучи унесенным воздушным вихрем далеко в море.
Колеса кареты считали каждый камень, которым здесь была покрыта вся дорога к вершинам пиков, на которых зиждился замок. Кучер все твердил, что им недалеко, но за дождем и ветром, на темных скалах, крепость из того же черного камня едва ли была различима. Повозка вновь всколыхнулась на крутых камнях под колесам и сердце у Эндри замерло, икнув так, словно в него вонзили клинок, провернув лезвие.
Сир Джесси Редмаунт едва ли был оптимистичней своего попутчика относительно этой дороги. Худой, высокий и бледнолицый, с редеющими волосами и острой козлиной бородкой, Джесси щурился и жался от каждого камня, на который натыкалась повозка, так, слово лично шел по ним, притом босыми ногами. Его дублет и плащ промокли насквозь, небольшая шапочка, которую он прикупил на базаре еще до отплытия вся сжалась и скукожилась, облепляя его вскоре полысеющую голову. Сир Редмаут обхватил свой меч, как будто бы он был для него опорой, столпом, держась за который, он не свалится со своего места в повозке. Вода стекала с его плаща на пол кареты.
Эндри Каранай тоже был не лучше своего попутчика. Промок до нитки и весь чесался от влажной одежды, прилипающей к его массивному телу. Он бы с радостью сорвал ее, лишь бы не мешалась, но едва ли это было бы хорошей идеей, заявляться почитай в королевский замок с разодранным камзолом. Завывающий ветер проникал внутрь и мокрая одежда превращалась следом в холодную одежду. Эндри чуял как он озяб и дрожал. Пожалуй, матушка была права, стоило облачится в меховой плащ.
Их главный проводник, сир Кельвин Стонфист держался куда раскрепощённее, чем гости, которых он вез в крепость. Молодой, с темно-каштановыми волосами, средний рост, узкое лицо и тонкий нос. Гладко выбрит. Подвижный малый происходил из рода кастелянов королевских территорий. Сам он лордом-надзирателем не был, но выполнял поручения старого хворающего лорда-отца. Облаченный в расшитый красными узорами волн дублет, под которым виднелась кольчуга и меховой плащ из шкур горностаев, он казался типичным жителем этой непривлекательной для Эндри земли. Привычный к ухабистым горным подъемам и штормам с дождями, Сир Стонфист даже не поморщил лоб, когда повозку покренило так, словно они сейчас упадут.
Сколько там еще? уже без надежды покачал головой Джесси Редмаунт.
Мы уже достаточно высоко, глянул за окно сир Кельвин, еще несколько поворотов и окажемся в придворье замка, виды этих скал и каменных пик были ему так знакомы, что легким взглядом на них он уже оценил проделанный ими путь.
Хорошо бы с тяжестью в голосе процедил сир Редмаунт, корчась от дрожащей и кренящейся повозки. Эндри тоже покачал головой. Кельвин Стонфист лишь улыбнулся, искоса глядя на них. Фарры, обитающие в этих неприглядных условиях, все как один гордились этим, словно бы было чем. Суровые соленые ветры и холодные скалы стачивали их, что точильный камень стачивает меч. Из-за того многие фарры считались хорошими воинами, и не мудрено, что Его Светлейшество смог удержать свою легендарную корону.
Эндри проводил на этих холодных сырых землях больше времени, чем ему бы хотелось и явно больше времени, чем это нужно было бы их матушке. Зябкий соленый ветер пробирал до костей даже его, что уж говорить о куда более пожилой женщине. Леди Иринэ Каранай, уже отмерившая большой срок своей жизни, давно пережила своего мужа, их лорда-отца. Эндри уверял мать, что ей стоило остаться в землях у Ричатта, куда более гостеприимных, чем эти беспокойные странствия через море и обратно. Замок, доставшийся Ричатту от отца, выходил прямиком на горы, которые так любила вспоминать леди Иринэ, засиживаясь под пледом в кресле. Но мать была непреклонна, а спорить с ней не решался даже его старший брат, что уж говорить о нем самом. Иринэ Каранай четко сказала, что возраст ее уже тяжел и она ощущает, будто скоро подойдет ее последний час. И меньше всего она хотела бы проводить эти часы в холодных предгорьях земель ее мужа. Ни Ричатт, ни Эндри, переубедить ее не смогли.
Позвольте уже вашей матери погреть свои старые кости и взглянуть на внуков, которых я видела в последний раз ох, словно коршун в лоб клюнул, уже и не помню сколько лет назад? возмутилась леди Иринэ.
Рано вы себя хороните, матушка, возразил ей тогда Эндри. Ричатт молчаливо поддержал его слова. Его близняшки и сыновья молчали.
А ты, сынок, уже и позабыл о своих собственных дитях, не так ли? мать была не права. Эндри их не забыл, но все же Или ты считаешь, что Роддварту будет мало четырех собственных детей и он воспитает твоих за тебя? Эндри Каранай хотел было воспротивиться, но не стал перечить пожилой женщине, к тому же, собственной матери.
Был бы отец жив, он может, и отговорил бы ее. С Эрвином Каранаем, мужчиной суровым, высоким и плечистым, с голосом, как громовой раскат, мать никогда не спорила, будучи примерной женой. Да и переубедить отца в чем-либо было невозможно, тут никто из его братьев спорить бы не стал. Но отец уже давно упокоился и душа его следом за телом была развеяна по ветру. И матери отныне никто не мог возразить. Старшая из всего рода Каранай, она воспитала своих сыновей в строгости. Идти против слова леди Иринэ было не принято.
Спокойное море было названо так кем-то, видимо, в шутку. Путь через него на архипелаг, где ныне восседал король, всегда было опасным делом. Но мать, будучи женщиной, еще помнящей обычаи анварских предков, не страшилась какого-то моря. Единственное, что удручало леди Иринэ, это перспектива в нем утонуть.
Все же, оказаться навечно у дна морского в этом групповом деревянном гробу было бы довольно прескверно, оглядела она корабль, на который заносили ее слуги. Мать вообще была женщиной крайне смелой, сколько он ее знал.
Эндри Каранай такой материной смелости не разделял. Он предпочитал бы отправить мать с эскортом из рыцарей и конных латников пешим ходом на юг, если ей так не терпелось спуститься к трем руслам Крыльев Мотылька и повидать их младшего братца с его семьей. Да, такой путь был бы куда более долгим и скудным, но хотя бы безопасным.
И тогда к Роддварту привезли бы уже мое хладное тело, хмыкнула леди Иринэ, этого ты хочешь, да, Эндри?
Спорить с матушкой было бесполезно, напомнил себе тогда он и согласился взять ее путем через море. Сир Джесси Редмаунт нашел им достойный корабль, как раз проходящий через королевский архипелаг, причем уже на нужный остров. Северный Грандстоун встретил их тогда холодным ливнем и он боялся, что матушка простудится, но ее, кажется, эти проливные дожди только завораживали и она любила сидеть у окна, глядя, как капли полосуют стекла окон.
Лорд Ричатт, его старший брат, послал Эндри сюда, чтобы передать лорду-хранителю какие-то бумаги относительно земельного передела. Один из его младших вассалов умер от пурпурной сыпи и оставил одну только младшую дочь. Теперь ему нужно было королевское подтверждение, что эти прелестные земли с лесом, в котором брат мечтал бы поохотится, принадлежали бы ему самому. Он подготовил большой ворох пергаментов из прошений и родовых древ, чтобы показать, что наследовать эту землю больше некому. Эндри с радостью готов был привезти эти прошения королевским людям. Мать часто упрекала его в безынтересности к собственной семье и даже детям. Но Эндри любил свою семью, племянников, братьев. И дочь, конечно. И ее тоже. Однако, как завещал их лорд-отец, чтобы род возвысился, он должен прилагать старания. Эти старания Эндри и прилагал.
Он часто проводил время на севере при арвейдских дворах, был другом и желанным гостьем многих лордов у предгорья и, конечно, знался с некоторыми приближенными королевского двора, вроде сира Джесси Редмаунта, его хорошего знакомого. Почти друга. Эндри, видя страдания и стенания многих лордов и рыцарей-землевладельцев, их проблемы и недуги, понимал, что из него самого лорд вышел бы таким себе. Он никогда этого не отрицал. Именно потому, когда Ричатт получил письмо от лорда Шеппа о смерти их дядюшки и том, что земля отходит их роду, он сильно не обрадовался. Старший брат уверенно передал ему пергамент, похлопав по плечу и сказав, что дарует эти далекие южные земли ему. Но Эндри это скорее раздосадовало. Получить в свое имение некий клочок земли это, бесспорно, приятно. Эндри даже посетил его, познакомился с лордом Шеппом и его семьей, оценил местных женщин к превеликому для себя сожалению. И понял, что этот жаркий край у притоков Крыла Мотылька, совсем не для него. Тогда он отказался от наследства, передав его третьему их брату, младшему из сыновей леди Иринэ. Роддварт был несомненно рад такому повороту. Их братец был тот еще гордец. Он принял наследство от Эндри с честью и с копной латников и обозом собрал все свои вещи, прекрасную леди-жену, тогда еще беременную, и направился на юг, собирать проблемы на свою голову. Соседствовать с чужими речными людьми ему оказалось сложнее, чем он думал. О распрях в землях лорда Шеппа Эндри слышал не раз.
Их он, к слову говоря, тоже надеялся прекратить. Переубедить матушку в том, что собственные братья и семья ему мало интересны, Эндри мог только делами. Он был никудышным воином, в молодости меч еще бывал ему другом, хоть и махать им, средний из братьев Каранай, умел постольку поскольку. Сейчас же жизнь при дворах обратила его в дородного мужчину и дохлый конь с узким камзолом стали маловаты для Эндри. Что уж говорить о фехтовании и мастерстве меча, уделе молодых.
Но не в том всю свою жизнь Эндри Каранай находил свое призвание. Он считал настоящим небесным даром свой золотой язык. Писать стишки и набрасывать на пергаменты поэмы, как племянник, Эндри не умел, зато он умел убеждать людей в том, что ему нужно. Умело он пользовался этим и в детстве, и в юношестве, и сейчас, став взрослым и уважаемым мужчиной с пышной темно-рыжей шевелюрой, густыми усами и ветвящимися бакенбардами. При всей стати Ричатта и удали Роддварта, средний брат находил себя не менее достойным мужем. А достойного мужа должно быть много, и в высь и в ширь.
И как самый щедрый, добродушный и достойнейший из братьев, Эндри, кроме просьбы Ричатта к королевскому брату, лорду-хранителю, о передачи ему наследства от бедной осиротевшей юной леди, он намеревался выпросить для своего младшего брата еще какой из королевских уступков. Дом Каранай еще с тех пор, когда его дед поклялся в верности приютившему их попертый с гор народ, королю, служил Лучезарной Короне верой и правдой. За это они получили и земельные наделы и титулы, пускай и местечковых, но лордов, следом. И он едва ли сомневался, что лорд-хранитель, или сам Его Светлейшество, король, откажут им в этом. Сколько помнил Эндри, проблемы в землях лорда Шеппа возникали потому, что территория между Северным и Средним потоком Мотылька считалась неопределенной, ничейной. Люди господина Шеппа не возделывали ее, а лорд позволял размещаться и обживаться там и крестьянам-анварам и смердам из приречных ицхилитов. Это влекло за собой конфликты между челядью с простолюдинами, а следом эти разборки доходили и до Роддварта и до этого болезненного мужичка, речного господина Шайхани.
Эндри имел отличный план, который хотел предоставить Его Сиятельству. Чтобы земли не простаивали зря и перемешавшийся там люд не устраивал побои, да погромы, он намеревался упросить лорда-хранителя убедить короля отдать эти земли под покровительство анваров и его младшего брата. Аргументы он тоже заготовил железные.
Крепость Северного Грандстоуна, выложенная из черной островной породы тех же скал, что защищали ее острыми иглами каменных пик, была одним из главных укреплений на архипелаге. К ней было не подобраться с моря. Череда каменных зубов, острых от облизывающих их волн, не подпустила бы к замку никакой корабль. Этот залив, где располагалась крепость так и звали Каменными Челюстями. Даже если враги высаживались в городе на том конце острова, попасть к черным воротам крепости из жесткого дерева, обитого металлом, можно было лишь узкой каменной тропой, по которой сейчас их поднимала несчастная упряжка лошадей, таща за собой повозку.