Обморожений нет? спросил Сава.
Нет, сказала Асият.
Отлично. Сначала зашьём ему плечо, а потом займёмся осколком в ноге. Давуд, Любица зафиксируйте русского, Ася, ты мне помогаешь.
В конечном итоге, осколок вынули, раны зашили, забинтовали, накрыли одеялом и оставили русского в покое.
Мужчины, Сава и Давуд, решили допить сливовицу.
Конечно настоящий хирург зашил бы лучше, сказал Сава, но как смог.
Хорошо ты всё сделал, Сава, сказал Давуд, наливая сливовицу в стаканы.
Мусульманам же нельзя, усмехаясь, сказал Сава, глядя на действия товарища.
Нельзя, согласился Давуд, только я родился и вырос в безбожной стране. И я не знал, что я не серб, и не знал, что муслиманин надо писать с большой буквы, как обозначение народа, согласно правилам сербскохорватского языка, а не с маленькой, как приверженца мусульманской веры. А теперь я превратился в бошняка. Были мы все сербами и не различались, кто какой веры, а теперь вон воюем друг против друга. Вот сегодня солдаты Войска Республики Сербской вместе с русскими побили Армию Республики Босния. Как мне к этому относиться?
Терпимо. Пройдёт десять, двадцать, тридцать лет и твоим детям, внукам внушат, что бошняки не сербы. Уже внушают. Хотя и ты и я и все наши предки были сербами, только одни мусульмане, а другие православные. И никто не поверит, что мы с тобой за одним столом сливовицу пили. Зачем муслимане расстреляли сербскую свадьбу в прошлом году? С этого всё началось.
Давай мы ещё с тобой рассоримся. Стравливают нас, а мы поддаёмся. А русские и для меня братья.
Они проговорили до глубокой ночи. Когда Сава ушёл, русский безмятежно спал и снилась ему его рыжее солнышко Иришка.
Ивкович навещал больного в тёмное время суток, чтобы никто не видел. Русский выздоравливал медленно, без необходимых медикаментов это было и неудивительно.
Александр в полубреде бормотал:
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Что он бормочет? спросил Сава.
Стих какой-то, пожала плечами Ася, он постоянно его читает.
А письмо его родным надо написать. Он приходит в себя? Откуда он, где его родные?
Из Москвы, там его жена, дети, родители.
Напишите его жене письмо.
Что написать, Сава?
Что её муж Александар здесь, в селе, в Боснии. Не тяжело, но ранен, контужен, выздоравливает. Пусть ждёт его. Число поставьте, сами не подписывайтесь, обратного адреса тоже не надо, напишите, что из Боснии.
***
Ирина гладила бельё, телевизор работал так, для фона, и вдруг она услышала: Александр Монахов. На экране махали паспортами её Сашки и какого-то Владимира Сахнова, говорили о погибших русских наёмниках в свободолюбивой Боснии.
Зазвонил телефон. Подруга Галка, этажом ниже.
Смотришь? строго спросила она.
Да, упавшим голосом ответила Ира.
Не верь, твёрдо сказала Галя, мало ли что они там наговорят. Паспорт у него могли отобрать, украсть, он мог его просто потерять. Паспорт это не доказательство. Не верь.
Ира разрыдалась. «Господи, про себя взмолилась она, не отбирай его у меня, не делай детей сиротами». Галка что-то говорила, Ира плохо понимала.
Слушай, Ир, вот стихи такие есть, сейчас книжку найду. Вот, слушай.
И Галя стала читать:
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди
Галя читала, и Ира понемногу стала успокаиваться.
Выпьют горькое вино
На помин души
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Слышишь, мать, не спеши. Я сейчас книжку эту принесу, будешь читать, легче будет.
К ночи Ира эти стихи знала наизусть и читала их вперемешку с молитвами. В постели она закрыла глаза и представила горы Боснии. Ей привиделось что-то вроде дома и там на кровати её Сашка. Может, действительно, живой?
На работу Ирина явилась в подавленном состоянии. Сотрудники, в большинстве своём, видели вчерашний репортаж из бывшей Югославии. Ира слышала шёпот за спиной: «Пошли за шерстью, а вернулись стриженными. Вот что значит гоняться за длинным баксом. Наёмник».
Добровольцы они так просто называются, на самом деле это наёмники, бандиты. Над мусульманами издеваются вместе с этими выродками сербами. А мусульмане, что не люди?
Откуда вы это взяли, Борис Львович?
Радио «Свободы» говорило.
Врут.
Это наши журналюги, бывшие коммуняги брешут. А на Западе там цивилизация, там культура не чета нашей, там правду говорят. Там свобода слова!
Сочувствия совсем нет ни у кого. Объяснять им что-либо было бессмысленно, да Ирина бы и не сумела.
Начальник вызвал к себе, загрузил работой.
Ирина Николаевна, я вас загрузил работой, чтобы у вас мозги были заняты, и вы бы поменьше думали о муже. Не надо верить всему, о чём говорят по телевизору. Сейчас время такое, ничему верить нельзя. Придёт официальная бумага, вот тогда
Его же не государство туда направило, он по своей воле.
Всё равно, Ирина Николаевна, ваш муж гражданин России. Должны уведомить. Нет документа о смерти? Значит, жив. Идите работайте.
После обеда позвонили из дома.
Мама, сказала дочка, пришли два странных письма из Боснии. Мы их не распечатываем, ждём тебя, приходи быстрей.
Ирина еле дождалась конец рабочего дня, прибежала домой, по дороге прихватив с собой соседку снизу. Два письма, одно без обратного адреса, лишь надпись: «Босна», другое с обратным адресом, тоже из Боснии, из города Вишеград.
И какое открывать? спросила Ира у Галки.
То, что без обратного адреса.
Вскрыли конверт, та было написано:
«Ваш супруг Александар је у селу Ђанкићи у Босни. Није тешко, али рањено, контурирано, опорављено. Чекајте га».
На сербском, наверное, написано, предположила Ира, буквы вроде наши, а слова не разобрать. Гал, ты что-нибудь понимаешь?
Понимаю.
Что?
Что твой Санька жив. Вот смотри: ваш супруг Александар. Что не понятного? Как эта буква читается? Не важно, будем считать, что её нет. Е у селу. У нас на работе белорус работал, так он всегда говорил: «У цехе», то есть не рядом с цехом, а в цехе. Получается, что Саша в каком-то селе в Боснии. «Али» по-украински «но». Не тяжело, но ранен, дальше не понятно. «Чекате» похоже на украинское «ждите». Всё, число, подписи нет. Ранен твой Сашка, но живой, просят ждать. Давай второе письмо откроем.
Во втором письме было написано, что доброволец Монахов погиб смертью храбрых в Боснии, и подпись: «Командир русских добровольцев Валерий Филинов».
Ирина посмотрела на детей, столпившихся у стола, и разрыдалась.
Что ты ревёшь, дура, возмутилась Галя, письмо на сербском языке написано после этого письма. Посмотри на числа.
Ира сравнила числа на письмах и немного успокоилась.
Сказано тебе ждать. Жди.
И Ира ждала, веря и не веря, и вот через неделю в субботу раздался междугородний телефонный звонок. Она сняла трубку с замиранием сердца.
Алло.
Иришка, солнышко моё, как я по тебе соскучился!
Сашка, живой!
Жив, не здоров, но жив.
А я письмо получила от твоего командира
Знаю, знаю, он говорил, ошибка это.
И твой паспорт по телевизору показывали и ещё чей-то.
Володи Сахнова, голос Александра погрустнел, он погиб. А меня сербы-мусульмане нашли, немного подлечили, а потом, когда их село заняли солдаты Войска Республики Сербской, передали меня им, а они нашему посольству в Белграде. В посольстве обрадовались, собрали пресс-конференцию и объявили, что честный бизнесмен из Москвы Александр Монахов был избит и ограблен в Белграде и никакой он не наёмник, а Владимира Сахнова они вообще не знают. Ну, он же из Киева, из Украины, теперь это разные государства, а ещё недавно было одно. Врут, короче. Да ладно, Иришка, послезавтра приеду в Москву. Жди. Правда, меня в госпиталь «Ветеранов Войны» положат, но это не важно. Жди. Ожиданием своим ты спасла меня. Я верил, что ты меня ждёшь, и не ошибся. Я всё это время твердил стихи:
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой
Ирина улыбнулась и продолжила, чуть исказив строчки, но не смысл:
Просто я умела ждать,
Как никто другой.
И добавила:
Сашенька, люблю тебя и очень жду.
До послезавтра, моё солнышко, улыбался он через расстояние.
Ирина положила трубку, она была абсолютно счастлива. Ждать осталось недолго до послезавтра.
25.11.2022 г.
Синева
Рота десантников в полдень заняла высоту и стала укрепляться. В пять часов вечера появилась колонна боевиков. Она остановилась в пределах видимости, но недосягаемости для десанта. От колонны отделилось несколько человек и направилась к десантникам. Подойдя ближе, один из них, полевой командир, крикнул:
Русские, вы хорошие воины, десантники, но вас всего семьдесят пять человек. А нас больше тысячи. Мы просто пройдём.
Вы здесь не пройдёте, ответил майор, командир десантников.
Вы хорошо подумали?
Что нам думать? У нас приказ.
Приказы надо выполнять, согласен. Лёгкой смерти тебе, майор.
Боевики направились к своим, а майор сказал капитану, своему заместителю:
Вот откуда он всё про нас знает? Расположение, нашу численность, кто командует?
Капитан пожал плечами.
Продали нас, товарищ майор. Капитализм, накопление первоначального капитала.
Но не на крови же?
А какая разница? Продают всё, что покупают: кто оружие со склада, кто диспозицию.
Чехов, конечно, не тысяча, а человек пятьсот-шестьсот, а, может быть, и четыре сотни. А нам сообщили, что будет тридцать, ну, максимум, пятьдесят.
Не научились воевать. А могли и подставить.
Или разведка ошиблась, предположил майор.
Вечер и ночь сражались десантники на занимаемой высоте, отстреливались короткими очередями, кидали гранаты, ходили в рукопашную. Больше всего их погибло ночью, сказалось отсутствие опыта ночных боёв и приборов ночного видения. От снайперской пули погиб командир роты, его место занял капитан.
Все просьбы о помощи, почему-то были игнорированы. И только майор, командир соседней роты в три часа ночи выстроил свой взвод разведки и сказал им:
На высоте идёт тяжёлый бой. Приказ о помощи не поступал. Но там гибнут наши пацаны. Я иду по собственной инициативе. Кто со мной? Гарантий, что мы вернёмся, я дать не могу.
Взвод, все пятнадцать человек, не раздумывая ушёл в ночь на высоту, помогать своим.
Солнце окрасило розовым цветом горы на западе, день обещал быть солнечным.
Товарищ капитан, обратился к командиру старший лейтенант, почему нет огневой поддержки? Где артиллерия, где вертушки, где просто подмога?
Начальство считает, что у нас всё штатно. Поэтому и приказа об отступлении тоже нет. Нам остаётся только погибнуть.
И помолчав, капитан добавил:
Геройски.
Его солдаты занимались оружием, собирали боеприпасы. На лицах их не было ни испуга, ни отчаянья, с мрачным спокойствием они занимались своим делом.
Слушай, старший лейтенант, мрачновато как-то, надо разрядить обстановку. Давай, «Синеву».
Слушаюсь, товарищ капитан. Федоренко! Жив?
Жив, ответил ротный запевала.
«Синеву»!
И Федоренко запел, а бойцы подхватили песню.
Расплескалась синева, расплескалась,
По тельняшкам разлилась, по беретам,
Даже в сердце синева затерялась,
Разлилась своим заманчивым цветом.
Боевикам песня не понравилась, и их командир закричал:
Русские, сдавайтесь!
Русские не сдаются, придурок.
Сами придурки, бараны. Вас свои предали и продали.
Раз предали значит не свои.
Мы вам дадим деньги. Семнадцать тысяч баксов. Хорошая сумма. Мы просто пройдём мимо вас. И всё! Ваше командование вас не накажет. Всё согласованно.
Засунь ты свои баксы знаешь куда?
Мы всё равно пройдём, а вас будем резать, как баранов.
Ты сюда ещё дойди, горный козёл, мы тебе рога пообломаем.
Федоренко насмешливо запел:
Ты же бойся синевы, ты утонешь.
Боец строчку переделал, тем самым оскорбив полевого командира. Командир сам с удовольствием пел эту песню в Афгане, но он помнит Грозный, испуганных русских новобранцев с искажёнными от страха лицами, идущие на штурм его позиций. И пришлось отступить. Отступить его орлам! Позиции они вернули, но пришли другие русские в тельняшках с синими полосками и с позиций пришлось бежать. Вот тогда там и зазвучала «Синева», дерзко зазвучала. И, при попытке вернуть позиции назад, его бойцы как в стену упирались. Тогда он и возненавидел некогда любимую песню, и понял, что русские на светлой стороне и сражаются за что-то великое, которое и сами толком не понимают. Ту войну русские, не раз преданные своими командирами и оболганные журналистами, проиграли. Но вот они вернулись; и они всё равно победят; они уже побеждают.
А «Синеву», оставшиеся в живых бойцы, продолжали петь и начинали снова и снова, когда она заканчивалась. Песня давала им уверенность в победе и в своих силах.
Боевики обстреливали высоту из миномётов и гранатомётов, десант огрызался из стрелкового оружия, а петь бойцы не прекращали, чем доводили бандитов до бешенства.
В это время, майор, ведущий взвод разведчиков к высоте, остановился и прислушался.
Слышите? спросил он.
Треск автоматных и пулемётных очередей, разрывы гранат и мин вдруг прекратился и сквозь шум сосен с высоты полилась песня.
За дюралевым бортом шум моторов,
Синева лежит на крыльях, как краска.
Наши! Живы, бродяги, обрадовался майор. Поторопимся, пацаны, поторопимся.
Бойцы взвода переходили в брод горную речку, поднимались в гору.
Радист, надо как-то им передать, что мы на подходе.
На высоте радист обратился к командиру:
Товарищ капитан, слушайте.
Радист снял наушники и из динамиков послышалось:
Помнишь, в детстве на коврах-самолётах
Неизвестные открыли маршруты
А теперь нашлась нам в небе работа
Синевою наполнять парашюты.
Это наши идут на помощь, улыбнулся капитан. Бойцы, по местам, помощь идёт. Никто, кроме нас!
Полевой командир в это время поднимал своих бойцов в атаку. Боевики пошли под воинственную песню с религиозным оттенком, пошли с видом обречённых на смерть. Они пели, но командир чувствовал, что их песня проигрывает той простой, слегка грустной песне русского десанта. Русские пели спокойно и размеренно, «Синева» стекала с высоты, накатываясь волнами на боевиков, вызывая в них нервную дрожь и неуверенность в себе.
Полевой командир повёл своих людей вперёд, вверх по склону, чтобы устлать его их телами, погибнуть самому, но не посрамить чести горца, защитника ислама и, наконец, заставить замолчать этих упрямых русских.
Я хочу чтоб наша жизнь продолжалась,
По суровым, по десантным законам.
27.05.2023 г.
Сотовый телефон
Николай Андреевич, директор успешной, хоть и не крупной фирмы, в приподнятом настроении шёл по длинному коридору в свой кабинет. Его фирма занимала целый этаж в офисном центре. Сегодня подготовят все бумаги и завтра будет заключена очень выгодная сделка, причём выгодная обеим сторонам. Фирма будет обеспечена безбедным существованием как минимум на два года.
Уборщица мыла пол в коридоре с таким грустным и подавленном видом, что Николай Андреевич невольно обратил на это внимание. Он зашёл в кабинет, снял дорогое пальто, положил портфель на стол. Уборщица не выходила из головы.
«Да мало ли что может случиться, уговаривал Николай Андреевич сам себя, ударилась об угол, сын двойку принёс, муж обидел. Не надо лезть в чужую жизнь».
Николай Андреевич пытался заняться делами, но не получилось. Он вышел из кабинета и с деловым видом направился в сторону уборщицы. Поравнявшись с ней, он спросил:
Что-то вы сегодня какая-то грустная?
Честно говоря, он не знал, какая она бывает в обычные дни, он её не замечал: уборщица и уборщица, убирает хорошо, замечаний нет.