Ланка он тогда впервые назвал меня так, и что-то тренькнуло в груди. Ты хорошая. И достойная.
Я дернула чемодан, но не смогла поднять его, расплакалась и попыталась еще раз, а Игорь поймал меня и опрокинул на кровать.
Навис сверху, вытирая пальцами слезы, которые катились из глаз и щекотали виски.
Ты самая лучшая, слышишь? Самая-самая. Может быть, где-то поломалась, но мы тебя обязательно починим.
Нет плакала я. Давай я уйду, а ты найдешь себе нормальную девушку!
Мне никто кроме тебя не нужен, твердо сказал он. Мне не нужна нормальная. Нужна только ты.
Ну да, конечно все вы так говорите, а потом
Что потом?
Я не ответила, просто снова расплакалась и нелогично уткнулась в него.
Он осторожно поднял меня на руки и отнес в ванную, где усадил на бортик и как мог нежно принялся смывать со ступней стеклянную крошку.
Вот там, в ванной, весь облитый водой, он и сказал мне, сопливой и распухшей от слез:
Лан, выходи за меня замуж.
Нашел время пробормотала я.
Самое правильное, сказал Игорь. Я тебя люблю и хочу, чтобы ты всегда была рядом. Пообещай мне, что никогда от меня не уйдешь, даже если тебе это покажется самым правильным? Что угодно делай только не уходи от меня.
Я целовала его мокрыми губами и еще сильнее плакала от того, какой он невыносимо хороший. И всю ночь после того, как он заснул, гладила его волосы и думала, что не заслуживаю такого мужчину. И никогда не заслужу.
Давно. О чем ты мечтаешь?
С Игорем мне было хорошо.
Мы поженились, отправились в свадебное путешествие в Италию, где я снова обрела все свои сброшенные перед свадьбой нелишние килограммы и еще немножко сверху. Влюбилась в Неаполь, восхищалась Римом, плакала в Венеции. Вино, пицца, пирожные. Микеланджело, Рафаэль, Леонардо. Феллини, Антониони, Соррентино. Данте, Бокаччо, Петрарка.
В общем, с Италии и нашей свадьбы у меня начался новый этап в жизни.
Сначала я пыталась по старой привычке писать статьи о путешествиях, но потом поняла, что мне гораздо интереснее рассказывать живым людям о прекрасных местах, где я побывала, видеть, как загораются у них глаза и помогать построить маршрут так, чтобы увидеть как можно больше интересного.
В общем, неожиданно для себя, я стала турагентом.
О чем ты мечтаешь? спросил меня муж как-то раз после долгих поцелуев на парижском балкончике с видом на Эйфелеву башню.
Хочу сына. Такого же умного и доброго, как ты, призналась я неожиданно, хотя еще мгновение назад об этом не думала. Чтобы таких людей было больше.
Ты сейчас сделала меня самым счастливым человеком на свете, ответил он, глядя на меня сияющими глазами.
Я думала, что двадцать шесть идеальный возраст для рождения детей, и проблем с этим не будет, но у детей были какие-то иные планы. Месяц за месяцем я видела всего одну полоску на тесте, и Игорь научился приходить домой с упаковкой пирожных или новыми духами, чтобы хоть как-то утешить меня.
Он и сам расстраивался не меньше, но держал все в себе, как подобает настоящему мужчине. Иногда взрывало и его и тогда я снова дергалась в сторону чемодана и загса, но Игорь строго напоминал мне о моем обещании. И мы снова засыпали в обнимку, мечтая о том, что когда-нибудь у нас будет настоящая семья с детьми.
Если в этом году не получится, значит не получится никогда, сказала я в день своего двадцадтидевятилетия. Значит, я и правда бракованная женщина.
На следующий день Игорь посадил меня в машину и отвез в репродуктивную клинику.
Через год у нас было двое крикливых мальчишек, похожих друг на друга и на Игоря как горошинки в стручке.
«Женщина-ксерокс» вот как он меня называл.
Как только Макару с Никитой исполнился год, мы снова стали путешествовать. Иногда с ними, показывая чудеса света еще ничего не понимающим малышам но я надеялась, что природа Крита, небоскребы Нью-Йорка и древние стены Иерусалима отложатся в их памяти, станут глубокой и надежной базой для веры в чудеса. Иногда только вдвоем, оставляя сыновей на няню.
А потом я решилась и открыла свое турагентство. Маленькое уютное местечко, где можно поболтать о любимых городах, выпить чаю и выбрать новый маршрут для очередного путешествия.
Кстати, первым его клиентом стала Полина.
К тому времени мы общались с ней совсем редко, раза три в год от силы, но я похвасталась своей «новой игрушкой», как называл мое турагентство Игорь, и она позвонила мне:
А можешь придумать мне путешествие туда, где будет красиво, вкусно и я смогу забыть о реальности хотя бы на неделю.
Ты хочешь совсем одна? осторожно спросила я. Или с мужем? С дочкой?
Совсем. Хотя нет я бы поехала с кем-нибудь, с кем не нужно обсуждать школьные поборы, уроки, то, как я неправильно воспитываю дочь и что в моем возрасте надо прилагать усилия, чтобы держать себя в форме.
У меня есть одна идея
Так мы с ней оказались в маленькой греческой деревушке с белыми домиками, пестрыми цветущими кустами вдоль дорог и невероятно вкусной едой.
Утром я уезжала по своим делам, а Полина спала до полудня, во второй половине дня мы шли к морю, а вечером сидели в саду, пили просекко и болтали о чем угодно кроме детей и мужей.
С тобой так легко, сказала она как-то раз. Вроде видимся редко, но каждый раз как будто с полуслова продолжаем прерванный разговор.
Та же фигня, Джульетта! засмеялась я. И вроде с новыми знакомыми у меня больше общих интересов, но с тобой до пяти утра не можем заткнуться.
Выпьем за дружбу! она потянулась чокнуться бокалом.
Выпьем!
Но когда мы вернулись домой снова никак не могли найти время, чтобы пересечься.
Германа я видела еще реже.
Если бы я задалась целью сосчитать наши встречи то на все десять лет хватило бы пальцев одной руки. Кивнул в аэропорту, забирая Полину, обсудили затяжной дождь, когда я забежала за ней, чтобы пройтись по магазинам, да махнул рукой, выруливая из подземного гаража и оставляя нас поболтать у нее дома без лишних ушей.
О нашем знакомстве мы больше не вспоминали он стал для меня таким же, как мужья остальных моих подруг, с которыми меня знакомили мимоходом.
Но я никогда особенно и не любила общаться с ними мне все время казалось, что эти роскошные женщины могли бы найти себе супругов и получше.
Холодный Герман, по словам Полины, целыми днями пропадавший в своем банке и работавший до середины ночи дома, исключением не был.
Все шло спокойно обычная жизнь взрослых людей между тридцатью и сорока семья, дети, работа, ипотека да редкие загулы, больше воспоминание о молодости, чем настоящий отрыв.
Пока однажды ранней осенью я не столкнулась с Германом прямо рядом у дверей моего турагентства.
Сейчас. Мы не должны
Поцелуи Германа это наркотик.
Любые его прикосновения это наркотик.
Пока мы просто разговариваем, пока мы стоим на расстоянии друг от друга мы можем вести себя как нормальные цивилизованные люди.
Но стоит нашей коже соприкоснуться, губам дотронуться до губ не говоря уж обо всем остальном как наша кожа словно вступает в химическую реакцию, рождая новое вещество, взрывающее все органы чувств сразу. От него и больно, и сладко, и жарко, и громко, и легко, и ярко, и тянет, неумолимо тянет друг к другу, чтобы получить его еще, еще, еще, потому что зависимость возникает мгновенно, а ломка так страшна, что лучше умереть, чем знать, что никогда больше не испытаешь этого взрыва.
Но я проявляю просто бешеную силу воли, упираясь ладонями в грудь Германа и отодвигая его от себя, хотя каждая клетка тела вопит от желания слиться с ним.
Задыхаясь, глотаю сухой воздух офиса и хочу обратно в его дыхание.
Туда, где я принадлежу ему, а он мне.
Только туда.
Он стискивает сильными пальцами мои запястья, отводит руки от своей груди и вжимается в меня, протестуя против моего отстранения.
Мы не должны я отрываюсь от его губ, смотрю в очень близкие и очень темные глаза и шепчу что-то до кислого привкуса во рту банальное: Мы не должны
Должны.
Что он имеет в виду я не знаю.
В его глазах вселенная тьмы. Живая опасная движущаяся темнота, которая забирает меня к себе. Мир схлопывается до крошечного пятачка на ковре, до круга белого света от настольной лампы.
Мной овладевает безумное искушение поверить этому ощущению. Поверить тому, что там, за пределами света и прикосновений и вправду больше ничего и никого.
Но я знаю, чем это кончится.
Задыхаяясь, отстраняюсь от него, касаюсь виском виска.
Его пальцы, сжимающие запястья наручниками, стискиваются еще чуть сильнее. Это уже больно, это может закончиться синяками, но мне хочется, чтобы он сжал их еще.
Сжал, накрыл своей тяжестью, не дал вырваться. Присвоил и не отпустил.
Ты сейчас поедешь домой, роняю слова в темноту, трусь о его висок. Тебе надо будет как-то все объяснять. Не лучшее время, чтобы пахнуть мной.
Пальцы медленно разжимаются, оставляя меня с таким острым чувством покинутости, что хочется кричать в голос.
Ты права, говорит Герман в голос, и после нашего шепота, звук взрывает сжавшийся в одну точку мир.
Меня отстраняют, мимолетно коснувшись талии.
В кабинете загорается яркий свет, Герман проходит мимо стола, бросая взгляд на телефон на нем и садится в широкое кожаное кресло у окна, кивая мне на соседнее. Оно на безопасном расстоянии между ними столик с подносом, на котором стоят чашки из тонкого фарфора с цветочным рисунком, вытянутый в высоту чайник с изящной ручкой, трехъярусная подставка для пирожных. Сахарница с щипцами, бликующие серебристые ложечки.
И композиция из белых орхидей с красной сердцевинкой.
У него в офисе всегда стоят орхидеи.
Теперь я знаю, кто придумал их с Полиной свадьбу.
Я сажусь в другое кресло, надясь, что мы сможем поговорить спокойно но очень хорошо помню, как разлетаются осколки чашек, размазываются по ковру пирожные и отчаянно пахнут умирающей травой сломанные орхидеи.
Между нами не бывает безопасного расстояния.
Что она увидела? Какое сообщение? пальцы Германа сплетены в замок, обнимают колено закинутой на ногу ноги, и я смотрю на его руки и не могу оторваться как всегда. Он не носит обручальное кольцо, вообще не носит никаких украшений только дорогие часы и строгие запонки.
Не знаю, качаю я головой, глядя только на его пальцы. Какое-то невинное, но все равно подозрительное.
И все? Только его?
Открыла весь диалог и прочитала дальше.
И поняла.
Да.
Чувствую себя виноватой, словно это я позволила себе лишнее, и потому наша тайна раскрыта. Хотя именно я настояла, что буду общаться с ним только с пустой страницы, где закрыт профиль и нет никаких данных. Ни фотографий, ни музыки, ни статусов, по которым внимательный и достаточно умный человек смог бы рассказать нашу историю с начала до конца.
Но ведь это мое сообщение разбудило той ночью Полину.
Хотя если бы кто-то брал телефон с собой в кабинет, ничего бы не случилось!
Я ругаюсь сама с собой в голове, участие Германа мне для этого не нужно.
Он никогда не выясняет, кто виноват, он всегда начинает решать проблему с этапа «что делать».
И мне сейчас очень страшно.
Потому что я понятия не имею, что он будет делать.
Бросишь меня? спрашиваю сама, чтобы не тянуть больше время и сразу услышать приговор. Снова?
Тогда. И что ты предлагаешь?
В детстве я любила лето. Яркое теплое лето каникулы у бабушки, доедаешь свою кашу, засовываешь в карман бутерброд с сыром и уматываешь на целый день с такими же балбесами. На речку, в лес, в поля. На родник за рощей, в заброшенный пионерский лагерь в сосновом бору или на нашу «тайную поляну», где ближе к вечеру и съедаешь помятый бутерброд, пока в костре запекается картошка.
Когда школа закончилась, а на вопрос об отпуске начальство стало отвечать «в гробу отдохнешь», я стала любить весну. Сумасшедший взрыв чувств, пробуждение после зимнего оцепенения в унисон с природой. У нее журчат ручьи у тебя в голове бедлам, у нее повылазили из травы белые и фиолетовые крокусы и желтые одуванчики и у тебя яркие платья, у нее орут ночами коты и у тебя свидание за свиданием, вечеринки и танцы, наполняющие силами, которых хватает на всю рабочую неделю.
После тридцати, с появлением семьи и надежной работы, я полюбила спокойную тихую осень. Сентябрь-октябрь золотые листья, мерный шум дождя, под который так сладко засыпать в обнимку с Игорем, завтраки на светлой кухне, когда все в сборе. И есть время и силы, чтобы приготовить мужу яичницу с беконом и жареными помидорами, Никите блинчики, Макару вафли, себе овсянку с голубикой.
Разумеется, дети тут же обменялись едой, потому что успели передумать за то время, что я готовила, но я научилась относиться к этому философски. Лишь бы мою голубику не отнимали. Но они пока довольствовались бананами и шоколадной пастой.
Игореш, я в воскресенье поеду с девчонками отвозить корм в приют, ты с разбойниками побудешь или няню вызывать? поинтересовалась я у мужа, как обычно, уткнувшегося с утра в планшет.
Угу, невпопад ответил он, но тут же включился: Кто вас повезет?
Андрей.
Какой Андрей? строго сдвинул брови, изображая ревнивого мавра. Даже планшет отложил. Макар с Никитой захихикали и во все глаза уставились на папу что он еще отколет?
Я не могла не подыграть:
Такой Андрей. Высокий светловолосый богатырь!
Мам, а разве богатырей зовут Андреями? голосом «попалась, мамочка!» спросил Макар.
Да, мам, богатырь это Алеша Попович! добавил Никита.
Или Добр-р-р-рыня Никитич! не забыл козырнуть свежедобытой у логопеда четкой «р» Макар.
Или
Машкин муж, уточнила я, пока дети не вспомнили, что бывают тридцать три богатыря и не стали выяснять, как их всех зовут. Ты же отказался.
Я не отказывался, буркнул Игорь. Отвезу. Его колымага опыть застрянет там.
Спасибо, я рада. Даже если ты будешь делать это с таким лицом! Просияла я, встала, чмокнула его в щеку и принялась собирать тарелки. Разбойники, марш одеваться!
С каким лицом? Опять вашей тухлятиной вся машина провоняет Игорь глянул на часы и начал уничтожать яичницу в ускоренном темпе. Вот на кой тебе эти бездомные псины, Лан?
Если не я, то кто, пожала я плечами, складывая в посудомойку тарелки. Мы это уже обсуждали. У тебя хобби покатушки твои, у меня собаки.
Это не хобби, это сублимация. Ты не заметила, что у тебя там среди волонтерок одни бабы?
Игорь! я резко обернулась, попытавшись метнуть взглядом молнию.
Но как всегда не вышло. Он поднял ладони вверх, сдаваясь, и проворчал:
Женщины, женщины Какая разница. Вы занимаетесь своими псинами вместо того, что вам на самом деле нужно детей.
Слушай, за кого я замуж выходила? удивилась я. Ты же сам наших котов из подвала притащил?
Потому и говорю, что точно знаю, сказал Игорь. С тех пор, как у меня появились дети желание спасать всех подряд пропало.
И что ты предлагаешь? спросила я, снова отворачиваясь к раковине и протирая и без того чистую плиту. Ты же знаешь с каким трудом у нас получились Макар с Никитой. Проходить еще раз через это Нет. Да и вообще если все будут рожать, кто будет помогать зверям? Людей и так восемь миллиардов вообще.
И некоторые из них живут в детдомах, мягко сказал Игорь, неслышно подходя ко мне и обнимая за плечи. Этим маленьким людям тоже нужны родители.
Ты предлагаешь усыновить? уточнила я, разворачиваясь в объятиях и встречая его взгляд.
Удочерить. Игорь оставил легкий поцелуй в уголке моих губ. Хочу дочку.
Я подумаю, вздохнула я. Но пока
Да отвезу вас, отвезу, закатил он глаза. И разбойников давай сам в детский сад отвезу. Сегодня их Зоя забирает?