Так Мазоня надолго потерял Альберта. Тот за это время подрос, вытянулся, и его, как и надлежало, перевели в детский дом.
В детском доме привыкать было трудно. Особенно, когда старые воспоминания перемешивались с реальностью. В доме ребенка он чувствовал себя беззаботно, его так не обижали и к нему так не придирались, как здесь. Там к нему привязалась няня, Настенька она опекала и по возможности его баловала. Смуглое, поющее тело мальчонки нравилось ей. А большие глаза, как две спелые черные ягоды, приводили ее в восторг. Она могла играть и забавляться с ним всю смену, забывая о других детях, за что не раз получала выговор от старшей воспитательницы. Но он нравился и старшей воспитательнице. Смышленый, открытый, он был для взрослых забавой, доброй игрушкой.
Но Альбертик уже тогда чувствовал социальную несправедливость по сравнению с теми, кто имел папу и маму. Иногда на него нападали приступы тревоги и грусти. Он подходил к Настеньке со слезами на глазах.
Ты меня не забудешь, когда меня увезут в детский дом?
Дурачок, кто тебя увезет в детский дом? озорно смеялась Настенька. Зачем же тебя увозить куда-то, если тебе и здесь хорошо? Пока у тебя есть я, не беспокойся, никто не тронет. И Настенька смачно целовала его.
Он верил ей. И легко, с хорошим чувством засыпал в своей постельке. Пока Настенька рядом, его никто не тронет. И очень боялся, когда она по какой-то причине отсутствовала. Но воспрянуть духом было просто стоило только увидеть няню!
И вот однажды Настенька не пришла. Как сказала старшая воспитательница, она не придет еще долго, потому что легла в роддом, рожать мальчика или девочку
Ему не было даже горько, было страшно. Узнав о беде, он не спал всю ночь и плакал Детское предчувствие свершилось приехал микроавтобус, и его отвезли в детский дом, как он понял, навсегда.
Он подошел к нему первым, худой, костлявый, с хитровато бегающими соломенными глазами. Оглядел сверху важно, по-хозяйски.
Ничего себе, смазливый хмырь. Как пить дать, трахать будут.
Альберт растерянно моргал глазами, ничего еще не понимая.
Чего моргаешь, хмырь, звать-то как?
Альберт, с трудом протянул коротко остриженный мальчишка в школьной форме.
Ты что немец? Альберт имя-то какое-то нерусское.
Почему, русский.
Аль-берт! ехидно передразнил пацан. Алик небось?!
Алик.
Ладно, беру тебя под свой колпак. Не понял, что ли? Пишусь за тебя, значит. Только, чур, слушаться иначе со мной каши не сваришь.
Каши Альберт ни с кем варить не хотел И все же Вадьку оценил. Смутное чувство подсказывало ему, что навязавшийся дружком пацан не такой уж страшный, как себя подает
В жизни детдомовской Вадька оказался человеком верным. Детдомы бывают разные лучше, хуже и хотя многие похожи на простые типовые школы, мир здесь иной, не всякому привычный. И не столько он суровый да жесткий, сколь какой-то безнадежный И живут здесь не мальчишки, не девчонки, а тоже какие-то безнадеги. Пропащие
Добрым здесь быть сложно хотя бы потому, что в добро здесь не верят. Да и как могут верить пацаны, брошенные, кем-то оставленные и подкинутые в крайней степени истощения, покрытые гноящимися ранами или привезенные из дома ребенка правда, из дома ребенка они более чистенькие, опрятные да нежные. Их-то не всегда любили на них рычали и с ними не чванились.
С пеленок не знавшие домашнего тепла многие новички в детдоме были инстинктивными врагами всякого порядка. И, может быть, именно поэтому так безропотно они принимали царивший здесь порядок порядок зоны.
Заправляли тут кроме взрослых старшие пацаны, в основном из приемников-распределителей народ битый и вредный. Кому из них случалось плоховато убегали, чтобы попасть снова в приемник, а там, глядишь, и в удачливый детдом. Вадька был как раз из таких. Это был его третий детдом, где он, кажется, приживался.
Что бегать Всюду моль и скука одна вот бы в Африку! Видел на видео черные, и все как один в красных плавках, не то что в наших «семейных» трусах Стыдище!
Алик особенно понимал Вадьку утром, когда, вскочив с постели, безмятежно становился в строй и ждал привычной, нудной команды: «В умывальник шагом марш!» Путаясь в широченных семейных трусах, глупо зевая и почесываясь, он думал о том, что Вадька, видимо, прав в Африке лучше, там, по крайней мере, нет ржавых, поющих голосами чертей умывальников.
Впрочем, «детдомовская шпана» не жаловалась жили, как живется.
Их, как бесов, всегда подтачивало какое-то внутреннее бунтарство, несогласие с этим миром. Возвращаясь из школы, хватали плохо лежащие камни, куски асфальта и чьи-то стекла вдребезги. И плевать главное, вовремя смыться. Странная жизнь. Кто-то глотал маленькие сапожные гвозди и, корчась от боли в желудке, ждал неотложки, зная, что его отвезут в больницу. Даже если в психиатричку все равно лафа Кто-то удирал на улицу к местным, воровал и собирал бутылки Кто-то
В углу за умывальником, возле туалета, толчея. Слюнявый «бычок» третий раз шел по кругу Курили все, а сигареты, что деньги за одну импортную давали все, что твоей душе угодно, от фантика до расплаты «живой натурой» секс тут обожали.
Алик не курил, хотя и пробовал как-то. Вадька, сидя на грязном подоконнике, смачно и зло сплевывал: он тоже не курил бы, если б не мать Это она, притаскивая домой чужих мужиков, говорила ему: «Иди, сынок, погуляй». И он шел к ребятам покурить. «Мать, стерва ненасытная, мужиков водила пропасть и пила с кем попало» Вадьке было почему-то приятно курить из-за матери.
К Алику Вадька относился по-свойски снисходительно: «Ты без меня, телок, пропадешь!» И весело хлопал его по плечу. Ну кто ты, слабак! А я вот поставь иголку и влезу в ушко. А курево Дай срок закуришь! Жизнь еще не мяла.
Но курево для Алика полбеды. Страшное начиналось ночью, когда старшие пацаны и девки «мотались» по спальному этажу.
Как-то Алик прибежал к Вадьке. Тот спросонья вяло прогнусавил:
Ты что?
Двинься, ляжу рядом.
Повадились в палату младших великовозрастные, глуповатые девки. Голыми ложились к мальчикам, заставляли тех снимать трусы. Вадька, услышав рассказы Алика, корчился от смеха. Хоть они и дылды глупые, а хочется Сам знаешь, период созревания
А почему у меня нет этого периода? Мне противны их сиськи.
Болван! Вот колбаска вырастет и начнется этот дурацкий период. Сдохнешь от неприличия
Но Вадька Алика понимал. И когда что-то ему перепадало, запросто делился с дружком. Ты же нерусский, немчура какой-то или турок, глаза как сажа Но мне ты все равно что брат, понравился с первого взгляда.
Вадь, а Вадь, дергал за рукав Алик, пойдем как-нибудь в город? Один я боюсь, а с тобой пойду.
В город? Чего ты там забыл? Хотя, ладно, в город, так в город Пойдем на футбол.
Город, как и детдом, жил своей бесшабашной жизнью. По центральным улицам разгуливали группировки, и бедному пацану некуда было деться, кроме как прописаться в «контору». Мутный вал подростковой уголовщины катился по приволжским городам, смывая последние островки нормальной жизни. Легко угадывались опознавательные знаки мафии: многоступенчатая иерархия «супера», «пацаны», «молодые», «старики», «авторитеты», «авторы»; строгое распределение обязанностей от сбора дани со школьников и кооператоров до боевых схваток в жестоких разборках с чужаками. «Авторов» боялись и подчинялись беспрекословно, и страх мешался с блатной романтикой, так похожей на романтику власти. Да, пацаны могли рассчитывать хоть на маленькую, но на власть в своем микрорайоне, тратить шальные деньги на развлечения и девочек, которые из вчерашних недотрог становились общими.
Вадька и Алик были на футболе. Народу не протолкнуться! Еще бы, наступила весна, и футбол снова входил в силу. Потому и болели, как психи, вставали с мест, кричали, не жалея глотки. А в перерыве ели мороженое, и Вадька, скосив хитрые глаза на кучковавшихся подростков, вдруг заявил, что пора смываться, пока кости целы
Но далеко они не ушли. Рядом со стадионом их окружила толпа пацанов.
Откуда, чушпаны, за кого мотаетесь?
Детдомовские. Сообразительный Вадька осторожно прикрывал Алика.
Обыскали денег нет, одежка тоже не ахти. Значит, и впрямь детдомовские будущие блатные, ворюги
Ладно, проходь седня мы добрые.
Вадька схватил Алика за руку, и они быстро побежали к трамваю. Даже расхрабрились по дороге. Но стоило только спрыгнуть с подножки, как Опять тусовка опять пацаны. Эти не были сегодня столь добры. Не найдя ни копейки, они переглянулись и твердо заявили:
Пойдете с нами.
Их привели в подвал, и высокий худощавый парень Вадьке сказал:
Ну, узнаешь, кореш? Детприемник помнишь?
Алик постепенно огляделся. Стены сплошь оклеены порнухой из журналов. На столе, покрытом клеенкой, переносной затертый магнитофон в таких же наклейках, справа, у стены вереница матрасов, с прожженным одеялом. В углу гири, штанга, даже что-то наподобие турника.
Что, нравится? бросил рыжий в спортивном костюме. Детдом дыра. Будете с нами мотаться. Как, пацаны, нужна им прописка?
Высокий и худощавый кого-то послал во двор. Оттуда пришла тонкая девчонка. Светленькая кудряшка с улыбчивыми глазенками и ямочками на сдобном личике. Алик настороженно смотрел на нее. Тем временем зажгли настольную лампу и в подвале воцарился голубой свет. Не обращая внимания на ребят, девчонка свободно, без стеснительности, разделась, в глаза брызнуло свежестью подросткового тела
Она засмеялась и легла. Стояла обычная атмосфера деловитости. Темпераментного рыжего подбадривали криками и свистом, словно это происходило на футбольном матче. Потом по приказу худощавого разделся Вадька. Девчонка обняла его за ноги и припала к его жесткому телу. Вадька в этом деле оказался мастак, и пацаны одобрительно зашумели.
Потом, когда шли в детдом, Алик спросил дружка:
Интересно?
Дурак, не интересно, а кайф! Видал, какая краля, пальчики оближешь!
Авторитет Вадьки в детдоме вырос. Теперь Алик знал, что Вадька часто бывает в подвале и твердо прописан в «конторе». Он чувствовал зависть. Правда, Алик понимал, что «конторе» нужны не все, что там свой отбор: «прописывался» определенный тип с криминальным уклоном, и не все детдомовцы, которыми верховодил Вадька, способны были влиться в эту систему. «Контора» отторгала хлюпиков, по душевной конституции не способных бить малышам морды за медяки и балдеть не столько от денег, сколько от насилия
Теперь Вадька с Аликом свободно шлялись по микрорайону, и Алик, для шика мусоля в зубах сигарету, думал о том, что со временем займет в детдоме достойное место и будет «авторитетом».
Вадька водил Алика на дискотеку. У стоптанной лестницы, уходившей в грохочущий подвал, скучал верзила-пэтэушник и рвал пополам зеленые билеты. Подвал назывался громко: «Диско-бар».
«Рваная», кое-как записанная музыка больше раздражала, но Вадька и Алик быстро вошли в ее ритм, уловив смутное удовольствие от конвульсивных толчков множества тел. Здесь не танцевали, а дергались в куче, прыгая и извиваясь, словно шаманы.
Впрочем, дергались не все. Иногда к Вадьке приближались знакомые подростки из «конторы». Разговор, пересыпанный матом, шел на каких-то только им понятных междометиях, но Вадька и Алик по интонации и выражению лица свободно схватывали все.
Вскоре в дергающейся толпе появился рыжий парень в спортивном костюме. Он поманил к себе Вадьку. Алик остался с Кудряшкой знакомой, тонкой, как тростинка, девчонкой из подвала. Явно кому-то подражая, она выдавливала что-то сквозь зубы, Алик мог лишь догадываться, хотя в этом накуренном и шумном до пьяна подвале понимать, собственно, было нечего Потом Кудряшка исчезла, вернулся Вадик. От него попахивало вином, и он горделиво сказал Алику, что они смываются «на дело»
В тот вечер Алик стоял на стреме. Операция была проста, как дважды два: потрошили ларек Так, ничего особого плитки шоколада, какие-то малоинтересные для Алика шмотки.
Рыжий парень в спортивном костюме, по-видимому, был весьма недоволен, но долго говорил о «конторе» как о сообществе равных возможностей, где каждый пацан при желании может стать величиной, иметь кожаную куртку, джинсы, вес и положение, в отличие от глупых работяг.
Вадька несколько раз исчезал из детдома ночью. Теперь он был с деньгами и курил дорогие импортные сигареты. Однажды он затащил Алика в сарай, в котором хранились дрова, и, вытащив из нычки бутылку «Агдама», властно сказал:
Пей
Алик отхлебнул, но терпкое, неприятное вино не шло, зато Вадька легко давил бутылку пересохшим ртом.
Все, капут, немчура, заявил он. Мы с тобой срываемся
Куда? заплетающимся языком спросил Алик.
Куда-нибудь, махнул рукой Вадька. Белый свет большой, а здесь нам хана. Не сегодня так завтра возьмут мильтоны. Понял, кореш? И передал Алику бутылку. Тот отхлебнул и поперхнулся. Вадька постучал по спине. Алик расстался с дружком, так как тому было некогда, но к вечеру он обещал вернуться. Подташнивало и страшно хотелось курить. Он встретил пацана из старшего класса. Димон, понятливо оглядев Алика, засмеялся: да ты того заяц!
Алик попросил сигарету. Но Димон вдруг прижал его к себе и стал смачно целовать бледное лицо, предлагая сразу две сейчас и на потом Алик чувствовал, как теряет самообладание, голова кружилась и болела, ему было все равно, что там хочет Димон, важно сделать хотя бы одну затяжку.
Он лежал на койке, когда кто-то сильно тряхнул его. Алик испугался, подумав, что это воспитатель: у того была привычка обходить спальни. Он резко повернулся и увидел почему-то красные глаза Вадьки.
Собирайся, хмырь. Нам тут больше делать нечего
В детдоме объявился Мазоня. Он был похож на респектабельного мужчину. Директорша, дородная, грубоватая женщина, чем-то напоминающая торгового работника, на вопрос об Алике с ухмылкой развела руками.
Сбежал ваш племянник
Заметив, между прочим, что яблоко от яблони далеко не катится, директорша прочла Мазоне мораль о том, что все же надо думать не только об удовольствиях
Мазоня, выкурив сигарету, разочарованно стоял на крыльце детдома. К нему подошла девочка с косичками и сказала звонким голоском:
Вы приехали к Алику? Все говорят, что он сбежал. Но вы на него не обижайтесь. Он очень красивый и добрый мальчик. Вот увидите, он вернется, честное слово, вернется.
Мазоня жесткой ладонью погладил девочку по голове. Ему ничего не оставалось, как выругать себя, что он и сделал с большим удовольствием.
В это время Алик и Вадька были уже далеко. У Вадьки были деньги и еще сообразительность. Они плыли по Волге, вниз по течению, наслаждаясь с палубы теплохода красивыми берегами русской реки.
Вадька транжирил деньги, не заботясь о будущем. Деньги скоро кончились, и пацаны высадились на берег. Ночевали в подъездах и на чердаках. Вадька умел выворачиваться, и они, перебиваясь случайными кусками, на что-то еще надеялись. Однажды на базаре, куда манили зрелые сочные арбузы, Вадька исчез. Ушел «на дело» и не вернулся. Алик с ног сбился в его поисках.
Для Алика начались скитания. Он мучился и голодал, не зная что же ему делать. Тут-то и подвернулась сердобольная женщина миловидная, располагающая к себе. Она привела мальчишку к себе домой. Оценивающе покрутила его перед собой и, неодобрительно покачав головой, отправила в душистую ванну. После ванны напялила на худое тело пижаму и посадила за стол. На столе было все, и он, естественно, наелся до отвалу. Ночью ночью он был в ее постели. Теперь-то он знал, что женщине нужно от него, и потому сильно не сопротивлялся Он делал все, что она хотела, а хотела она многое, и Алик, не выдержав всех испытаний, на четвертый день сбежал