Боже ж ты мой, Тайка протянула ей булочку. Бедняга. Не налегай так, с голодухи живот скрутит.
Девочка замедлилась невероятным усилием воли. Ссохшийся желудок и правда заныл, с трудом принимая едва пережеванную пищу.
Ты с какой деревни будешь, Витка?
Из долины. Из Коши, утирая рот, ответила девочка.
Слыхала. Пастор у вас там хороший, говорят, Тайка отщипнула кусочек хлеба.
Девочка замерла, не донеся ложку до рта.
У меня оставайся пока. Ежели работать и правда можешь. У меня дочурка в Яри сгинула с полгода назад, чуть помладше тебя была. Одежка какая осталась, может подойдет.
Спасибо вам, кирья, ответила девочка, держась за живот.
Тайка тепло улыбнулась.
Давай доедай, отмоем тебя да спать уложим. Ты ж поди в пыли спала, вся вон изгвазданная.
Девочка закивала, отправляя в рот последний кусок булочки.
У Тайки был муж добродушный мужичок с легким нравом. Он часто шутил, подмигивая девочке весело, и то и дело подсовывал ей яблоки в сахаре, пока Тайка не видела.
В свой обычный вечер Тайка без умолку болтала обо всем подряд: о жителях деревни, об урожае, о грядущей зиме. Девочка слушала вполуха и отвечала односложно. В последнее время она стала еще задумчивей и молчаливее, чем раньше.
Другие дети обходили девочку стороной, и почти никто в селе с ней не разговаривал. Она не настаивала; ей было достаточно, что ее кормят и дают крышу над головой. О большем она не просила.
Однажды ее поколотили мальчишки. Девочка не защищалась, просто лежала на земле, поджав под себя ноги, пока им не наскучило ее избивать. В хату она вернулась в соплях и синяках, утирая разбитый нос. Тайка пожалела ее, но разбираться не пошла.
Ничего я им не сделаю, Витка. И ты не делай; чуть оступишься тебя сразу выгонят, если не чего похуже. Бить будут лежи и не двигайся, обзывать будут молчи. Поняла? сказала она, утирая ей нос платком. Девочка ничего не ответила.
Девочка с детства не любила стряпать, но давно свыклась с неизбежным злом. Она подготовила горшок, начисто его вымыв дождевой водой, и набрала воду для будущего супа. Хозяйская кошка зашипела на нее с печи; девочка ей почему-то не нравилась.
Ты вообще когда-нибудь улыбаешься? спросила Тайка, сидящая за столом.
Девочка ничего не ответила, но не удержалась от того, чтобы раздраженно мотнуть хвостом на затылке.
Волосы у тебя красивые, не считав характер ее жеста, сказала Тайка. У меня тоже так волнились в юности
Девочка принялась нарезать овощи для супа.
Буковский мальчишка каркушу подбил вчера, представляешь? Такой лоб уже, а все хулиганит. Дурь в башке одна, хоть бы выбил кто. Ты мельче режь, чай не свиней кормить будешь.
Перед ужином они всегда молились, так же, как и в Коши. Глядя на то, как на лицах Тайки и ее мужа, усталых и загорелых, разглаживаются морщины, а взор зажигается благоговением, девочка впервые задумалась, достаточно ли она верит. И верит ли вообще. Она послушно закрывала глаза и проговаривала про себя заученные слова, но не чувствовала при этом ничего особенного. Может, бог просто не любит ее.
Спала девочка на чердаке, на соломенной подстилке. Тайка дала ей лоскуты, чтобы девочка сшила себе одеяло, но они так и остались лежать в куче в углу; девочка никогда не мерзла.
Девочку мучила бессонница. Глядя в потолок ночами, она пыталась подобрать слова для нового странного чувства, которое поселилось у нее внутри с тех пор, как Тайка приютила ее. На сердце почему-то было неспокойно, будто не по себе. Хотелось вспрыгнуть в седло и умчаться подальше, но здравый смысл останавливал девочку. То, что ей дали дом с таким тяжелым клеймом было невероятной удачей, и девочка не собиралась выбрасывать ее на ветер.
Часто в темноте к ней приходил муж Тайки. Обычно болтал, задавал вопросы. Девочка отвечала уклончиво или вовсе отмалчивалась.
Чаще всего он вспоминал дочку.
Она меньше тебя была, и пухленькая, розовенькая. Ты-то вон какая дылда худощавая, говорил он со смехом, беззлобно. Поесть любила вкусно.
Иногда от него сильно пахло самогоном, и тогда он, бывало, плакал. Так было и сегодня, однако сегодня он не разговаривал. Вместо этого он подвинулся к девочке и прижал свои губы к ее во влажном поцелуе. К горлу подступила тошнота, в сердце забилась паника. Девочку будто парализовало: она плохо понимала, что происходит, и не могла пошевелиться. Мягкая в его руках, как тряпичная кукла, девочка сильно зажмурилась и отвернула голову, боясь дышать. Даже когда его рука скользнула ей под юбку, оцепенение не отпустило, не отпустило оно и тогда, когда он взобрался на нее, придавив ее тело к подстилке своим немалым весом.
Девочка не шевелилась. Только бы это поскорее кончилось, только бы это поскорее кончилось, только бы это поскорее кончилось, стучало у нее в голове.
Когда он молча натянул штаны и, не сказав ни слова, вышел, девочка еще долго лежала так: зажмурившись, прижав локти к груди, с раздвинутыми ногами. Когда она, наконец, нашла в себе силы пошевелиться, из ее горла помимо ее воли вырвался громкий всхлип. Она чувствовала себя мерзко, грязно и виновато. До самого утра она молилась лишь о том, чтобы забыть об этом. Но не забыла. И даже сон, который мог спасти от этих чувств хоть на несколько мин, не приходил.
Девочка не спустилась к завтраку. Она не могла заставить себя встать, не могла заставить себя спуститься вниз и смотреть хозяевам в глаза. Полежать еще немного. Хотя бы еще колокол3, прежде чем ее хватятся.
Ее не хватились и к обеду. Потом постепенно стемнело, девочка поняла это по пению кузнечиков. Может, про нее забыли? И хорошо. Значит, можно отсюда не выходить.
С этой мыслью она закрыла глаза и легко задремала. Ей снился невиданный, волшебный лес, в котором деревья вились спиралями и разговаривали с ней. Это было так красиво, так инородно, причудливо и прекрасно, что она заплакала сквозь сон.
Ее разбудил звук резко распахнувшейся двери. Девочка подскочила и отползла к стене, вжавшись в нее спиной. Бука размашистым движением схватила ее за хвост и поволокла к выходу. Девочка молчала и не сопротивлялась. Она вспоминала о своем чудесном сне. Ей хотелось, чтобы ее последние мысли были приятными.
Бука тащила ее через всю улицу, под гневные выкрики крестьян, доносившиеся до девочки. Сатаново семя, шавка дьявола и шлюшье отродье, слышала она.
Бука резко дернула ее за хвост на входе в подвал хаты, и девочка споткнулась, проехав по ступенькам вниз. У девочки внутри все сжалось от ужаса, когда она увидела знакомого вида стул с ремнями, стоявший возле чугунной печи.
Нет-нет-нет-нет! взмолилась она, разом очнувшись ото сна.
Она уперлась, но Бука была сильнее. Силой она усадила девочку на стул, застегнула ремни на руках, и принялась поддувать раскаленную печь мехами. Девочка учащенно дышала и сжимала и разжимала взмокшие ладони. Она дернулась, увидев в руках Буки раскаленный гвоздь, и завизжала, когда он коснулся ее левого предплечья. Где-то после третьей буквы Бука дала ей звонкую оплеуху.
Молчи, семя дьявола!
Девочка ощутила гнев, разбуженный болью и обидой.
Чтоб тебе сдохнуть! сжимая трясущиеся кулаки, прорычала она в сторону огромной спины женщины. Та не отреагировала.
Обездвиженная, девочка металась в кресле, силясь освободиться. Она приподнялась на ногах, но руки ее были крепко привязаны к подлокотникам, а стул прибит к полу.
Бука повернулась, и девочка снова издала вопль боли. Из глаз ее брызнули слезы. Когда Бука вывела последнюю букву, первая уже вздулась волдырем на обожженной коже. Женщина отложила гвоздь и присела напротив девочки.
Твое сердце отравлено грехом. В Книге Боже ясно говорит
Девочка приблизилась к лицу Буки, чувствуя, как внутри нее клокочет жадное, всепожирающее пламя.
Нахуй твоего бога, она гибко извернулась и что есть сил пнула женщину в грудь. Та, не удержав равновесия, рухнула назад всем своим немалым весом, ударившись головой о чугунную печь.
Девочка шумно дышала. Она ухитрилась дотянуться ртом до правого ремня, и с трудом отстегнула его зубами.
Гнев постепенно утихал, и девочка схватилась за голову, до боли сжав корни черных, волнистых волос. Она смотрела на Буку, которая распласталась возле печи, и, кажется, не дышала.
Не помня себя от ужаса, девочка рванула наверх, на лету вышибая двери. Выбежав на улицу и спрыгнув с крыльца, она налетела на белокурого мальчишку, который цепко схватил ее за локоть.
Ты это, шлюха, рвешь?! завопил он.
Девочка с яростью укусила его, вцепившись свободной рукой в его кудри. Мальчишка, сыпля ругательствами, отпустил ее, и она побежала дальше, к пастбищу. Сердце ее бешено стучало, ночной воздух обжигал легкие.
Слыша сзади вопли погони, девочка налету вскочила на спину первого попавшегося неседланного коня и что есть сил двинула по бокам пятками.
Глава 1
Город гудел и толкался, город дышал и жил. В главные ворота ломился народ сегодня было полнолуние, и торгаши со всей округи стягивались, чтобы занять на рынке местечко получше. Торговля будет кипеть всю полную луну, а прибыль напрямую зависит от того, где удастся встать. Большинство торговцев шли пешком, ведя груженых вьючных животных.
Глядя в окно на обычную суету Синепалка, Дарири беспокойно вертела в руках деревянную кружку со сливовым соком. Она ждала кое-кого, и сильно волновалась. Они не виделись уже несколько сезонов, пока в ее дверь не постучал гонец, вручивший ей письмо. Оно было коротким, без подписи, всего в две строчки:
Буду в Синепалке по работе. Приходи повидаться.
Тогда сердце Дарири волнительно сжалось, и не отпустило даже когда она прочла письмо в десятый раз.
Она прокашлялась, пытаясь унять першение в горле, и сделала мелкий глоток.
В таверну вошла высокая, бледная девушка, на вид лет двадцати пяти, едва ли старше. Волосы у нее были длинные, черные, волнистые, на затылке стянутые в высокий хвост. Глаза то ли фиалковые, то ли лиловые, брови густые и ровные.
От нее буквально веяло свободным духом Аньянга: взгляд ее был решительным и живым, плечи расправлены, одежда тоже была не местной. Девушка носила жилетку без рукавов, черную, с высоким воротом и белой кромкой, на красных пуговицах. Штаны были в цвет, свободные и прямые, из легкой, воздушной ткани. На широком красном поясе кажется, он назывался оби держались два меча. Один длинный одноручный далл, стальной клинок с тонким, слегка изогнутым лезвием и рукоятью без навершия, плотно обмотанной кожей. С другой стороны хэй, почти идентичный клинок, разве что меньше примерно раза в полтора. Дарири смутно помнила, что такой комплект из двух южных мечей назывался сиг, и чаще всего оба орудия ковались одним мастером и продавались вместе.
Девушка обводила таверну несколько растерянным взглядом, пока ее глаза не встретили глаза Дарири. Сердце той ушло в пятки, и она сдержанно помахала ей рукой.
Дарири, кивнула ей девушка, подходя и усаживаясь за стол. Всегда приятно тебя видеть.
Лилит, учтиво ответила рыжая женщина. Как поживаешь?
О, дорогая, великолепно, вскинув бровь, с усмешкой ответила девушка. Давеча мой супруг спутал портки со шляпой, так и пошел на работу в совет, с засранной головой.
Все остришь?
Все придираешься? ответила девушка, оборачиваясь к трактирщику и маша рукой. Расслабься, Дарь.
Дарири неслышно выдохнула, стараясь последовать ее совету.
Рада тебя видеть, сказала она с улыбкой. Как там юг? Как работа?
Юг? Спокойно. Даже слишком; работы там кот наплакал. В основном мелочь всякая, подай-принеси, ничего интересного.
Ты поэтому приехала?
Не-а. Заказ закрою и поплыву обратно.
На стол поставили кружку со слабой настойкой. Лилит кивнула и щелкнула серебряной чеканкой, отправляя ее в руки трактирщика.
Даже погостить не останешься? звуча куда более грустно, чем ей бы того хотелось, спросила Дарири.
Меня в храме ждут. Да и из виду нельзя надолго пропадать, а то и этой мелочевки лишусь.
Ты же тут жила так долго, и работа у тебя была всегда Мы по тебе скучаем, Лилит.
Девушка слегка поморщилась.
Опять ты с этим. Ты знаешь, что я всей душой люблю Синепалк, но сколько раз повторять, что в храме у меня мастер? Найдешь мне того, кто в совершенстве владеет айдзу кагэ-рю, вернусь сюда с радостью, сказала она насмешливо, делая глоток из кружки.
Ты же говорила, что тебе не нравится с монахами, не унималась Дарири.
Важно не то, что мне нравится, а то, что мне полезно.
Дарири сдалась и поникла. Повисла долгая пауза.
Может, хотя бы возьмешь меня с собой? В отпуск. Я бы посмотрела, как ты живешь. И от Идри бы отдохнула.
Лилит надолго замолчала, обдумывая ее слова. Дарири ждала, затаив дыхание. Потом она пожала плечами, и отхлебнула.
Можно. В самом храме делать особенно нечего, но рядом есть Чинджу. Мелкий городишко, но живой, с шармом. Тебе понравится.
Дарири испытала облегчение. Она перевела взгляд на открытые руки Лилит, на которых виднелось четыре глубоких клейма, выцарапанных на коже раскаленным гвоздем.
Ты почему без рукавов?
А ты почему с рукавами? Стыдишься?
С головой дружу, а не стыжусь, недовольно буркнула Дарири.
Все вы говорите, что дружите, рассмеялась Лилит. Врете. Я проверяла.
Дарири улыбнулась. Настроение у нее заметно улучшилось.
Ты все там же, в этой дурацкой башне живешь?
Дарири кивнула.
Старый дурак все нормальный дом не купит? Говорили ему, что комнаты квадратными делают не из прихоти, а из практичности.
Они двигались по узким улочкам, плавно продвигаясь от нижнего города к порту. Многочисленные кабаки жили своей пятничной жизнью так, будто завтра не настанет. Отовсюду доносились полупьяные вопли и громкий смех. Синепалк был городом нерелигиозным, почти что светским. Местный мэтро, глава города, на дух не переносил религию. Не официально и не публично, конечно же; с безбожником, обладающим хоть малейшей властью, никто бы мириться не стал. И все же, с годами мэтро планомерно выбивал Синепалку и окрестностям всяческие послабления; среди прочего ему удалось добиться неограниченной продажи спиртного и отсутствия комендантского часа. В своих прошениях он ссылался на то, что город портовый, и подобные поблажки привлекут больше торговцев и дипломатов, помогая поддерживать экономику страны и хорошие отношения с соседями.
Город был огромен, город был живым. Это было единственное место на Севере, где ты, имея клеймо или несколько мог почувствовать себя почти нормальным.
Мне надо заказ закрыть, Лилит переложила холщовый мешок в другую руку. Ты иди пока в башню, собирайся.
Я с тобой. Прогуляться охота, поспешно ответила Дарири.
Ах, прогуляться? Ну давай прогуляемся.
Наверстывая упущенное и делясь историями, они сменили направление и направились к верхнему городу лучшей части Синепалка, как утверждали многие. Лилит улыбнулась своим воспоминаниям, проходя мимо обшарпанного дома без вывески. Она так и не привыкла к роскоши верхнего города, чувствуя себя здесь самозванкой даже спустя столько лет. В простых тавернах с дощатым полом, среди надравшихся бродяг ей дышалось куда свободнее. Однако работа часто заводила ее сюда, и нога ее мерила ровную брусчатку верхнего города почти так же часто, как грязь и нечистоты нижнего.
Других городов и населенных пунктов Лилит уже давно не посещала. С четырьмя клеймами проникнуть туда можно было либо с помощью тяжелого кошелька, либо с помощью тяжелой руки. И Лилит не собиралась прибегать ни к первому, ни ко второму, только если там не появится заказ.