Вспоминая вчерашнее, поручик спустился в обеденный зал по лестнице, которая своим скрипом оповещала хозяина гостиницы, стоявшего за прилавком в том же зале, что приближается новый источник обогащения. Однако в своих ожиданиях хозяин обманулся. «Господин офицер» не имел намерения заказывать ни водку, ни вино и вообще как-либо опохмеляться: спросил только чаю с сахаром и пирог с капустой, а затем расположился за одним из угловых столов так, будто собирался скоротать час-полтора, то есть сидеть долго и ничего более не заказывать.
Перед тем, как сесть за стол, Ржевский глянул на стену, где висел домик с кукушкой. Стрелки на потрескавшемся циферблате показывали время самое паршивое слишком рано, чтобы отправляться куда-либо с визитом, но слишком поздно, чтобы предпринимать прогулку по городу, если в полдень намечен визит. Значит, предстояло просидеть за чаем довольно долго, предаваясь воспоминаниям и размышлениям.
Почти сразу, как половой принёс поручику дымящийся чайник, сахар на блюдечке, пирог на тарелке, вторую тарелку, приборы и две чашки, к столу подсел Ванька, громко шмыгнул носом и сглотнул слюну. Ржевский великодушно отрезал от пирога половину и подвинул ножом в сторону слуги, а Ванька не заставил себя упрашивать. Схватил отрезанное, переложил в свободную тарелку и сосредоточенно принялся отламывать кусок за куском, отправляя в рот. Самому поручику есть пока не хотелось, как и пить, поэтому он молча наблюдал за слугой и за несколькими незнакомыми господами, находящимися сейчас в зале.
А я тут видел, как важный чин приехал, не прекращая жевание, сообщил Ванька. Я комнату запирал и вижу, как в соседнюю дверь вносят чемоданы и сундук. Чемоданы хорошие такие и сундук добротный. Да и комната там побольше нашей. «Кто ж приехал?» спрашиваю. А мне: «Не твоего ума дело». Ну, я сразу подумал, что постоялец важный. Спросил сейчас полового: «Кто ж приехал?» А половой и говорит: «Чиновник. Из самого Петербурга! С секретным предписанием». Вона как, барин! Вот с кем мы теперь соседствуем.
Да нам-то что за дело, пробормотал Ржевский. Предписание это до нас не касается.
* * *
Расписные санки, запряжённые серым в яблоках рысаком, мчались по невысокому, почти пологому берегу Волги, совершенно заметённому снегом. Берег этот именовался набережной, хотя домов здесь было совсем мало и большинство из них деревянные избы в три окна.
Санки, направляемые Ванькой, подъехали к одному из немногих больших строений двухэтажному зелёному дому с колоннадой по фасаду, смотревшему в сторону реки, и остановились у кованых ворот.
Эй, борода! Открывай! крикнул Ванька дворнику, который неторопливо подметал снег перед домом. К твоему барину гость приехал.
Какому барину? спросил дворник, глянув на санки и продолжая своё дело.
Как «какому»! К Никодимову, ответил Ванька.
Нет у меня барина, возразил дворник. Есть барыня. А Никодимов у неё комнаты снимает. И он мне не барин.
Всё равно открывай! А то барыне твоей пожалуемся! крикнул Ванька.
А барыни дома нету, так что не пожалуетесь, пробурчал дворник, но ворота открыл.
Ржевский, кутаясь в шубу, проворно поднялся из санок и взбежал на крыльцо, однако пришлось громко и довольно долго стучать прежде, чем поручика впустили в дом.
Дверь открыл какой-то старый лакей с большими седыми бакенбардами, каждая из которых была, как борода.
К Никодимову. Ржевский Александр Аполлонович, коротко произнёс поручик, кинув на руки лакею свою шубу, но пока этот слуга ходил докладывать, пришлось постоять в просторной передней, где паркет устлан толстыми коврами, а подоконники уставлены геранью.
Затем настало время подняться по широкой, поскрипывающей деревянной лестнице на второй этаж, но и там не сразу состоялась встреча. Другой лакей, молодой и, судя по всему, служивший самому Никодимову, а не хозяйке дома, проводил Ржевского в кабинет и оставил одного:
Барин сейчас будет.
При виде обстановки кабинета поручик опять, как вчера на балу, испытал смущение, которое чувствует провинциал перед столичными франтами. У Ржевского, как у всякого помещика, в усадьбе имелась комната, которую он звал кабинетом, но окончание этой мысли казалось проще выразить тяжёлым вздохом, чем словами. Мебель в том «кабинете» была старая и разномастная: стол из одного гарнитура, шкаф из другого, и не нашлось бы даже пары одинаковых стульев все разные. Ковры погрызены мышами и потёрты, картины на стенах бумажные, засиженные мухами, а потолок давно не белый, что-то среднее между серым и жёлтым.
Правда, если не иметь перед глазами других примеров, то кабинет Ржевского казался уютным в том смысле, как слово «уют» понимают убеждённые холостяки: каждая вещь находилась на месте, порой странном, но строго определённом. К примеру, курительная трубка, воткнутая в рот кабаньей головы, висящей на стене, и кисет с табаком, повешенный рядом с трубкой на клыке того же кабана. А ещё гитара, томно лежащая в углу дивана, на которой Ржевский давно дал себе слово выучиться играть, но находил время лишь раз в месяц, в минуты особой скуки. Наконец, с краю стола валялась колода карт, которую поручик использовал для «гадания»: перетасовывал, раскрывал веером разумеется, рубашкой к себе а затем наугад вытаскивал червовую даму, и почти всегда удачно. Гости, видевшие этот фокус, полагали, что колода краплёная, но Ржевский при таких словах делал обиженное лицо.
В остальном «кабинет» поручика был самым обычным, и даже дворовая девка Полуша, всегда с особой тщательностью вытиравшая там пыль, не могла сделать его лучше. Иное дело кабинет Никодимова! Даже если бы там не вытирали пыль полгода, это место и тогда не потеряло бы своего блеска.
Все кресла одинаковые. Куда ни посмотри подлокотник в виде лебедя с выгнутой шеей. Диван такой же. И на ножке маленького круглого столика в углу те же длинношеие птицы. Даже большой письменный стол, как оказалось, имел пятую ногу по центру, которую подпирали такие же лебеди.
Помнится, в Париже Ржевский видел похожий гарнитур, но не с лебедями, а с ангелочками. И изделия из белого мрамора тоже казались как будто знакомыми: бюст некоего господина в парике, стоящий на высокой подставке возле окна, и голова безбородого старика с ехидной улыбкой, стоящая на письменном столе.
Рядом с головой лежала довольно большая стопка журналов, очевидно, вышедших в Петербурге. Бронзовое пресс-папье, которым была придавлена стопка, всё же не скрывало надписи на обложке самого верхнего «Полярная звезда», но Ржевскому это название ровным счётом ничего не говорило.
Интересуешься? раздался голос Никодимова.
Значит, дверные петли в этом доме смазывались хорошо, если поручик не слышал, как скрипнули двери в спальню. Хозяин кабинета, на этот раз в бордовом фраке, вышел из спальни и двинулся навстречу гостю.
Прости, что заставил ждать, продолжал Никодимов, проходя к письменному столу и протягивая Ржевскому руку для пожатия. Я за делами совсем позабыл, что с утра остался в домашнем халате. А тут Прошка докладывает, что ты здесь. Пришлось бежать переодеваться. Не так уж близко мы знакомы, чтобы мне принимать тебя по-домашнему.
Пустяки, ответил Ржевский, улыбаясь. Он помнил, что собирался выведать здесь адрес Софьи, но начинать разговор с этого не следовало. А о чём же говорить? Кажется, вчера Никодимов обещал рассказать петербургские новости. Вот и пусть болтает.
Как дела в Петербурге? непринуждённо спросил поручик.
В Петербурге немного растерянно повторил Никодимов, жестом приглашая гостя присесть на диван и садясь рядом. Такие события! Даже не знаю, с чего начать.
Начни с главного, ответил Ржевский.
С главного? ещё более растерянно произнёс Никодимов. Ах, Александр, тут новости такого свойства Он замолчал.
Поручик понимал, что разговор не складывается, но нельзя было уехать, не спросив о Софье, а о ней следовало спрашивать не сразу. Так что пришлось решиться на авантюру и заговорить о том, о чём собеседник охотно рассуждал вчера, но поддерживать подобную тему Ржевскому всегда было трудно:
А как дела на литературном фронте? Поручик невольно посмотрел в сторону письменного стола, пытаясь вспомнить название только что виденного журнала. Напечатали что-нибудь, достойное внимания?
О! Понимаю, о чём ты, сразу оживился Никодимов. Ведь издатели «Полярной звезды» обещали снова порадовать публику в декабре, но увы.
Что же помешало? спросил Ржевский.
Никодимов опять взглянул на него растерянно, а затем собрался с духом и произнёс почти по слогам:
Междуцарствие.
Что? не понял Ржевский.
Дружище, торопливо продолжал хозяин кабинета, я приехал с этой новостью в Тверь, но говорю тебе первому.
Поручик насторожился, а Никодимов спросил:
Как давно здесь узнали, что государь Александр Павлович скончался?
Кажется, ещё в начале декабря.
Помнится, Ржевский, узнав о смерти императора, подумал: не попроситься ли снова на службу. Туманную историю с прошением об отставке, которое поручик не подписывал, при новом императоре не стали бы вспоминать. Однако, судя по выражению лица Никодимова, на пути к возвращению в армию могло возникнуть препятствие.
Никто в Твери ещё не знает, сказал Никодимов страшным шёпотом, что Константин Павлович, которому все здесь уже, конечно, присягнули, не захотел принять престола.
А кто же станет государем? ещё больше насторожился поручик.
Возможно, не будет никакого государя.
А кто же будет?
Диктаторы четверо или пятеро достойных людей. Они возьмут в свои руки управление государством до того, как соберётся учредительное собрание, которое решит дальнейшую судьбу России.
Ржевский вдруг отчего-то заподозрил, что его вовлекают в заговор против монархии. Однако уверенности не было, ведь заговорщики не ездят на балы и не обсуждают своих намерений с первым встречным. Они собираются в тесный круг избранных, сидят в комнате с занавешенными окнами и обсуждают коварные планы.
Экая фантазия! воскликнул поручик. Полагаю, что идею с диктаторами не позволит осуществить армия.
В войсках брожения, многозначительно произнёс Никодимов. Поэтому всё возможно.
Они говорили ещё некоторое время, как вдруг в кабинет вошёл лакей Прошка и доложил:
Пётр Петрович, к вам жандармы пришли. Просят принять.
Никодимов вскочил с дивана, с каждым мгновением всё больше бледнея.
Какие ещё жандармы?
Офицер с солдатами, ответил Прошка.
Скажи им, что я не принимаю!
Прошка хотел было уйти, но затем, вспомнив о чём-то, замялся:
Господин офицер просили передать, что никуда не уйдут и будут ожидать, ежели барин принять не захочет.
Тогда пусть подождут, срывающимся голосом велел Никодимов. У меня посетитель.
Однако, как только лакей удалился, Никодимов уже не обращал на посетителя внимание. Хозяин кабинета кинулся к ящикам шкафа, отпер их, сгрёб в охапку часть бумаг, которые там были, побежал к изразцовой печи в углу, открыл дверцу и сунул внутрь всю кипу столь торопливо, что часть листов осталась лежать на металлическом подносе под дверцей.
Ржевскому опять отчего-то подумалось, что Никодимов враг монархии. Но мало ли зачем нужно жечь личный архив! А может, это переписка с дамами, которую жандармам лучше не читать.
Сидя на диване, поручик молча наблюдал, как Никодимов выгреб из ящиков новую кучу бумаг и снова бежит к печке. Добра, которое требовалось сжечь, оказалось много, а зев был узкий, так что даже первая порция никак не желала пролезать, а вторая и подавно. Но Никодимов, казалось, этого не замечал. Он метнулся к столу, и на этот раз пришла очередь петербургских журналов, лежавших под пресс-папье. Сложив их трубкой, хозяин кабинета несколько раз ткнул ими в кучу бумаг, застрявших в печном зеве, как тараном в ворота, надеясь наконец пропихнуть всё внутрь печи.
Пётр, да вот же кочерга рядом, заботливо подсказал поручик.
Больше он ничего сказать не успел. Двери в спальню, из которых не так давно Никодимов выходил навстречу гостю, резко открылись. На пороге появился незнакомый господин в распахнутой шубе, под которой виднелся тёмно-зелёный мундир.
Ага! победно воскликнул незнакомец, коршуном нависая над Никодимовым, стоявшим на коленях возле печки. Так я и думал! Уничтожение компрометирующих бумаг!
Он протянул руку и почти без труда вытащил из печи всё, что хозяин кабинета надеялся сжечь. Бумаги почти не пострадали лишь края некоторых листов свернулись и почернели.
В следующее мгновение открылись другие двери, через которые входил в кабинет Ржевский, и в них появился Прошка, а за ним, проталкивая его вперёд, усатый офицер в светло-синем мундире и рейтузах с жёлтыми лампасами. Ещё несколько рядовых в таких же светло-синих мундирах толпились позади.
Что всё это значит? с нарочитым возмущением спросил Никодимов. Почему вы врываетесь? последний из двух вопросов был обращён к усатому офицеру. А вы как здесь оказались? это уже относилось к грозному господину в зелёном мундире. Прошли через чёрный ход?
Барин, это не я пустил! Христом Богом клянусь! завопил Прошка, услышав о чёрном ходе.
Незнакомец в зелёном мундире начал по-хозяйски осматривать кабинет.
Вы, господин Никодимов, полностью себя выдали, проговорил он. Я нарочно послал жандармов с главного входа, чтобы посмотреть, как вы примете новость об их приходе. А сам проник с чёрного хода
Ржевский, устав быть немым свидетелем, вскочил с дивана:
Господа, прошу вас: объясните, что здесь происходит.
Здесь происходит арест, ответил незнакомец в зелёном мундире.
А кто арестован? И за что?
Арестован господин Никодимов как возможный участник заговора против государя императора Николая Павловича.
«Значит, всё-таки заговорщик, удивился Ржевский. Не может быть!» Однако не только это озадачивало.
А почему Николая Павловича? спросил поручик. Почему не Константина Павловича?
Вас это интересует? осведомился незнакомец.
Ржевский задумался и понял, что его на самом деле весьма мало заботит, кто из младших братьев покойного государя Александра Павловича в итоге воссел на трон.
Нет, я, по правде говоря, просто так спросил.
Это хорошо. Незнакомец улыбнулся. А то в Петербурге заговорщики, которые стояли на Сенатской площади2, настоятельно вопрошали: «Почему не Константин? Почему не Константин?» Незнакомец в зелёном мундире как будто спохватился и оборвал сам себя: Короче говоря, междуцарствию конец. В Петербурге все уже присягнули.
«Значит, прошение о возвращении в армию надо слать на имя Николая», подумал Ржевский.
А вы, кстати, кто такой? взгляд незнакомца сделался очень цепким.
Поручик назвался и коротко поклонился с достоинством и без подобострастия.
Тот самый Ржевский? у незнакомца даже брови слегка приподнялись.
Да-с. Тот самый. А с кем я имею честь говорить?
Ответ прозвучал, будто через силу:
Тайницкий Иван Иванович.
Служите в Министерстве внутренних дел? спросил поручик, приглядываясь к зелёному мундиру.
Именно, всё так же нехотя ответил чиновник, но должность свою не назвал, а затем добавил, будто желая сменить тему: Вы пока не арестованы, но всё же мы с вами обстоятельно побеседуем. Ржевский-бунтовщик это был бы скверный анекдот.
После этого Тайницкий уже не обращал внимания на поручика, продолжая осматривать обстановку.