Осколочным!
Кланц.
Готово!
Огонь!
Г-гах! Блям-с. Пулемет затыкается. То ли ему конец, то ли фриц штаны меняет. Отрываюсь от окуляра и начинаю искать новую цель.
Танки! Танки слева!
Из-за крайних домов поселка показывается ползущая по дороге немецкая колонна. Впереди несколько танков, за ними грузовики с пехотой и артиллерийские тягачи. Совсем охренели фрицы! Сейчас не лето, чтобы наши позиции в походной колонне атаковать.
Бронебойным!
Правая лихорадочно крутит маховик горизонтальной наводки. В поле зрения появляется угловатый силуэт с коротким, словно обрубленным стволом орудия. Кланц.
Готово!
Прицел десять!
Останавливаю стрелку прицела перед передним танком, и как только он доходит до нее передней частью корпуса, командую:
Огонь!
Г-гах! Блям-с.
На таком расстоянии снаряд до цели летит около секунды. Словно в замедленной съемке вижу, как трассер втыкается в башню немецкого батальоненпанцера, и в следующее мгновение между угловатым корпусом и рубленой башней вспухает желто-оранжевая щель, подбрасывающая башню вверх и превращающаяся в яркодымный взрыв. Эффектно получилось.
Бронебойным!
Ловлю в прицел следующий силуэт. Кланц.
Готово!
Огонь!
Г-гах! Блям-с. Мимо! Механик-водитель второго танка резко затормозил и даже успел дернуть свою машину назад. Трассер прошел в считаных сантиметрах от его корпуса. Не уйдешь, гад!
Бронебойным!
Готово!
В этот момент немецкий танк, мне показалось, даже подпрыгнул. В него одна за другой попадают сразу три бронебойные гранаты. Проснулись соседи, а цели толком не распределили. На моторном отсеке танка медленно, словно нехотя, разгорается пламя. Поворачиваю ствол вправо, ищу другую цель. В поле зрения попадает грузовик.
Огонь!
Г-гах! Блям-с. Попадание без видимого эффекта, бронебойная граната не взрывается. Тонкого автомобильного железа не хватает для взведения взрывателя.
Осколочным!
Лязгает затвор.
Готово!
Огонь!
Г-гах! Блям-с, кланц. Пошла потеха. Г-гах! Блям-с, кланц. Г-гах! Блям-с, кланц. Голову вражеской колонны мы выносим в пять длинных зенитных стволов буквально за несколько минут. Вижу, как мечутся между горящей техникой крохотные черные человечки. И с чувством какого-то остервенелого злорадства ловлю этих человечков на острие стрелки прицела и командую:
Огонь!
Огонь!
Огонь!
Вот вам, суки, за брестский поезд! За Серегу Костромитина! За Сему Лившица! Я радуюсь, когда взрывы моих снарядов бросают человечков на черно-белую землю, и они больше не поднимаются. Внезапно цели заканчиваются, и я отрываюсь от прицела, чтобы увидеть общую картину боя. А-а-а-а-а! Поле перед Лавами покрыто сотнями маленьких фигурок, бегущих по тонкому еще снегу к крайним домам поселка. Батальон, не меньше. Гах, гах, гах, гах, соседи уже перенесли огонь на поселок. Надо поддержать их контратаку, и я опять навожу прицел на крайние дома. Мы успеваем выпустить несколько осколочных гранат до того, как наши врываются в поселок.
Все, цели кончились. В нос бьет запах сгоревшего пороха, а мороз, на который в запале боя не обращали внимания, опять начинает вползать под шинель.
Убрать гильзы, командую я, чтобы занять расчет делом.
Пока есть время, дохожу до позиции соседей и нахожу их комбата.
Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант.
Обращайтесь, сержант.
Надо бы у пехоты подтверждение получить на подбитую технику.
Хорошая мысль, соглашается комбат, пошлю на капэ полка своего лейтенанта. А как добычу делить будем?
Я сегодня добрый.
Вон тот, указываю на обугленную и еще дымящуюся коробку без башни, наш. На остальные мы не претендуем.
Годится, обрадовался старлей.
На дороге остались еще два танка, три артиллерийских тягача и пара грузовиков.
Только пусть не забудут указать, что уничтожен тяжелый танк.
А я возвращаюсь обратно.
Что дальше, командир? спрашивает меня четвертый номер.
Ждем следующей атаки, Паша.
Накроют нас здесь, как в Брянске.
Могут и накрыть, поэтому берем лопаты и подправляем щели.
Вообще-то самое время удрать, но приказа отступать нет, и мы остаемся. Через час посыльный приносит мне справку об уничтожении тяжелого танка, подписанную командиром стрелкового полка майором Николаевым. Появляется надежда дождаться темноты и получить из полка приказ на отход. Дождались. Немцы обходят Елец с юга и начинают атаку одновременно на Лавы и Казинку. Шоссе на Воронеж оказывается в их руках и из города остается единственная дорога на восток. Сначала, как всегда, следует артиллерийская подготовка. Под прикрытием артиллерийского огня танки и пехота подтягиваются к поселкам. По нам не стреляют, пока мы молчим, на нас не обращают внимания. Танков у немцев осталось мало, я вижу только четыре штуки, а пехоты много. Поселки атакует как минимум пехотный полк, усиленный танками и артиллерией. Позиция у нас далеко не идеальная, но сменить мы ее не можем. Пятитонную пушку на руках не перекатишь.
Бронебойным!
Готово!
Прицел девятнадцать!
Навожу стрелку на крайний правофланговый танк. Далековато, но если подождать пока они подойдут ближе, то танки скроются за домами поселка. Гах, гах, гах, гах, торопится комбат. Нам тоже пора.
Огонь!
Г-гах! Блям-с. Мимо!
Лязгает затвор. Заряжающий без команды досылает бронебойный.
Готово!
Огонь!
Г-гах! Блям-с. Мимо! Что за черт. Кланц.
Готово!
Огонь!
Г-гах! Блям-с. И снова промах. Заколдованный он, что ли? Кланц.
Готово.
Ба-бах! Воздушной волной меня сбрасывает с сиденья наводчика, сверху летят комья земли.
Ложи-и-и-ись!!!
Я втискиваюсь в щель, следом в нее сваливается еще кто-то. Бах! Бах! На этот раз чуть дальше, но земля даже подпрыгивает. Гаубицы сто пять мэмэ, не меньше, а может и стопятидесятимиллиметровые тяжелые пехотные пушки. Ба-бах! Уже ближе. Мерзлый ком земли больно бьет по спине. Точно бьют, сволочи. Впрочем, ничего удивительного, наши пушки торчат в чистом поле, как прыщи на щечке топ-модели. Хочется глубже вжаться в землю, буквально раствориться в ней. Но земля отталкивает меня резкими толчками, совпадающими с разрывами вражеских снарядов. Сколько длился налет на нашу позицию, не знаю, минуты три-четыре, не больше, но мне кажется не менее получаса. Наконец разрывы смещаются куда-то дальше, и я отваживаюсь приподнять голову.
Все живы?
А черт его знает.
По голосу узнаю пятого номера.
Вылезай давай, вроде закончилось.
О господи!
По восклицанию понимаю, что кому-то досталось. За орудием на животе лежит Паша Акишев. Крупный осколок разворотил ему спину. Рана страшная, в ней видны ребра и легкое, но он еще жив. Даже не знаю, как к нему подступиться, и что делать с такой раной. Внутренний голос подсказывает, что лучше ничего не делать, с таким ранением выжить невозможно в принципе. Но просто ждать, пока он умрет, я тоже не могу.
Пакет давай!
Ору только для того, чтобы прикрыть свою растерянность. Зубами рву упаковку индивидуального пакета и склоняюсь над раненым. Пытаюсь перевернуть на бок, а у него глаза открыты, он в сознании и что-то пытается сказать, на губах пузырится кровавая пена. Вроде прощения просит, не пойму за что. С трудом разбираю.
это я тогда особисту
Закрываю Паше глаза, не могу в них смотреть, еще секунду назад в них теплилась жизнь. Я прощаю, и Бог, надеюсь, простит. На повозке орудия лежит третий номер, и он уже отвоевался. Левый бок и спина изодраны в клочья, под ним лужа уже застывшей на морозе крови. Орудию тоже хорошо досталось. Накатник пробит сразу в двух местах, в одну из дыр виден шток. По стволу как будто несколько раз прошлись тупой фрезой, механизм вертикальной наводки покорежен, а люлька испещрена следами мелких осколков. Слева от позиции, метрах в семи воронка. Заряжающий уцелел чудом, установщик взрывателя в момент взрыва немецкого снаряда наклонился за очередным снарядом, его спас бруствер, а меня прикрыло орудие.
Осматриваюсь вокруг. Батарея молчит, немцы вплотную подошли к Казинке и вот-вот ворвутся в поселок. Немецкая артиллерия перенесла огонь на крайние дома, в которых засели наши бойцы. Мы ей больше не интересны, нас уже списали в расход. Самое время позаботиться о мертвых.
Давайте их в щель.
Забираю у убитых документы, и мы оттаскиваем их в щель. Обрушив сверху бруствер из мерзлой земли и снега, засыпаем, как можем. Выламываю из пустого ящика доску и пишу фамилии погибших. Долго эта доска не простоит, но ничего другого у нас нет. Простите и вы нас, ребята. Убитых я видел и раньше, но впервые теряю столь близких людей. С Пашей мы два месяца в одном расчете, а, оказывается, я его совсем не знал. Хреновый из меня психолог. От самокопания меня отвлекает заряжающий.
Что дальше делать будем, командир?
Ждать. Часа через полтора-два стемнеет, вызовем тягач и попробуем эвакуировать орудие.
А может
Не может! Я сказал ждать! Немцы поселки быстро не возьмут, а там и темнота наступит.
Немцы уже зацепились за крайние дома, их артиллерия переносит огонь куда-то на другой берег Сосны, а ранние зимние сумерки уже начинают подкрадываться. Когда стемнело, я отправляю заряжающего за Петровичем. Темноту разгоняют отсветы горящих домов, наши удержались в поселках, но, как я понимаю, ночью уйдут за реку. Тягач медленно подползает, не включая фар. К этому моменту мы уже поставили пушку на колеса и даже успели зачехлить. Петрович выпрыгивает из кабины.
Давай цепляй!
А этот где? это я о заряжающем.
В кузове был, удивляется Петрович.
Я заглядываю в кузов пусто.
Сбежал, сука, констатирует механик.
Этот-то какого черта дезертировал? Хотя понятно, смерть впервые прошла так близко, и когда надо было возвращаться, нервы не выдержали.
Ладно, рвем отсюда.
Трактор выдергивает поврежденное орудие с позиции и тащит его к мосту. Вслед нам немцы неприцельно выпускают несколько мин. На позиции батареи тоже идет какая-то возня, видимо, тоже эвакуируют поврежденную технику. Мост уже никем не охраняется, заградотряд растворился в морозной ночи. За мостом Петрович рискует включить фары, и мы петляем по лабиринту елецких улочек. Немцы уже ворвались на восточную окраину Ельца, город обречен. Но немцы тут долго хозяйничать не будут, до начала нашего наступления осталось всего два дня, эту дату я помню точно. СТЗ выбирается на единственную свободную от немцев дорогу, ведущую к станции Дон, и вливается в колонну уходящих из города тыловиков.
Глава 5
Дух-дух, дух-дух, дух-дух, дух-дух. Односкатные тележки теплушки стучат на стыках совсем по-другому, чем двухскатные современных вагонов. Наш эшелон, вместе с санитарными поездами, медленно пробирается на северо-восток. За деревянной обшивкой теплушки вовсю лютует зима. Днем температура держится около пятнадцати градусов мороза, ночью она падает ниже двадцати. Впрочем, и внутри обшивки тоже далеко не Сахара. Посреди вагона стоит раскаленная докрасна буржуйка, но толку от нее немного, в радиусе пары метров еще ничего, дальше хуже, а по углам температура воздуха почти не отличается от наружной. Но это пока мы стоим на станции, на ходу еще хуже, тепло моментально выдувается даже на черепашьей скорости, с которой мы ползем в тыл.
Я лежу на верхнем ярусе нар, кажется, что вверху немного теплее. Но, скорее всего, это самообман, поэтому я опустил и завязал уши шапки, свернулся калачиком и сверху укрылся тулупом. Петровичу достались валенки, пятому номеру Ване Епифанову ватные штаны. Наследство, оставшееся от Елецкого сидения у моста и последнего боя, поделили честно тянули жребий, кому что достанется. Я вытянул тулуп. Минут через двадцать мне надо будет вставать наступает моя очередь кочегарить, еще через час я подниму Петровича, он Епифанова, и так дальше, всего в вагоне шестнадцать человек: лейтенант, четырнадцать красноармейцев и я сержант. По идее мы должны охранять эшелон, но нести караульную службу в такую погоду смерти подобно, тем более что сменить часового на ходу нет никакой возможности. Поэтому мы ограничиваемся тем, что изредка высовываемся из вагона на остановках и снова прячемся в спасительные два метра от раскаленной печки. Да и кому нужна разбитая и поврежденная техника, которую мы сопровождаем в тыл. От ремонта этих дивизионных орудий отказались армейские мастерские, и мы сопровождаем их на завод. Нашу зенитку впихнули сюда же, так как никто не знал, что с ней делать. Поэтому дали нам предписание по месту следования эшелона город Горький. Сказали, что там стоит запасной зенап, там и решат, что с нами делать дальше.
Фильтр мы прошли быстро. Документы у нас в порядке, орудие серьезно повреждено, даже бумажка на подбитый танк имеется. А бумажка это большая сила, в отличие от языка, ее и к делу подшить можно. Но никакого дела на нас не заводили. Допросили кое-как, сравнили показания всех троих, убедились, что они сходятся, и все. Полк наш никто не запрашивал, да никто и не знает, где находится сейчас запасной зенитный артиллерийский полк бывшего Брянского фронта. Вот и запихнули нас в этот эшелон вместе с СТЗ и изуродованной вражеским снарядом зениткой. СТЗ хотели поначалу отнять, вместе с Петровичем, исправный трактор с хорошим механиком в любом хозяйстве пригодится. Но тут я встал за него горой, и над нами смилостивились без тягача нам деваться некуда.
Подъем.
Наступает время моего дежурства у печки. Я выползаю из-под тулупа, стягиваю его с нар и опять в него заворачиваюсь. Устраиваюсь напротив дверцы буржуйки, пламя монотонно гудит внутри, бросая на пол причудливые сполохи сквозь щели дверцы. Верхняя часть печки чуть светится багровым цветом. Сменщик только подкинул дров перед сменой, и несколько минут мне можно просто сидеть, глядя на эти сполохи и слушая бесконечное неторопливое дух-дух, дух-дух, дух-дух, дух-дух.
Эшелон по широкой дуге, через Рязань и Воскресенск, огибает Москву. Надолго застреваем во Владимире, пропуская то военные эшелоны на запад, то санитарные поезда на восток. Мимо нас грохочут составы, груженные «тридцатьчетверками» и новенькими «зисками». Техника россыпью и в составе частей, теплушки с пехотой и платформы с какими-то ящиками. Наступление Красной армии пока развивается успешно, но требует все новых и новых сил. Сейчас эти силы едут мимо нас на запад, то, что от них осталось, едет на восток. Мы тоже часть этих остатков, которые война только пожевала и выплюнула, оставив для следующих сражений. Наши изуродованные войной пушки никуда не торопятся, и мы ждем своей очереди на запасных путях. Наконец, и для нас находится паровоз. Эшелон гудит паровозом, лязгает сцепками и продолжает свой путь в город на великой русской реке.
Разгрузка эшелона производится на территории артиллерийского завода. Здесь мы прощаемся с артиллеристами, сопровождавшими эшелон. Отсюда наш путь лежит к месту дислокации запасного полка в так называемые Тобольские казармы. Казармы представляют собой целый военный городок из двух-и трехэтажных зданий, построенных в конце девятнадцатого века из красного кирпича. В казармах располагаются не только зенитчики, но и запасной стрелковый полк. Нас долго держат на КПП. Пока проверяют документы и связываются с полковым начальством, я присматриваюсь к внешнему виду наряда и его повадкам. Не нравится мне эта часть. Уж слишком лихой и подтянутый вид у красноармейцев и младших командиров, все бегом, все по уставу. За воротами мои первые впечатления только подтверждаются. Дорожки и плац расчищены до земли, сугробы по-военному выровнены. Дежурному по полку капитану я докладывал три раза, первые два мой строевой шаг при подходе был недостаточно четким. В казарме меня поразили белое постельное белье, до блеска надраенные и намастиченные полы. Я посмотрел на Петровича, тот на меня.