Я слышал о твоей болезни, сказал Конрауд. Не надо было тебя сюда сажать.
Хьяльталин улыбнулся. Он не поднялся на постели, а так и продолжил лежать на спине, подложив одну руку под голову, смотря на Конрауда из-под полузакрытых век, как будто гость был ему не очень интересен. Однако он ждал этой встречи. Точнее, требовал ее. Они не виделись несколько десятков лет, если не считать одного эпизода, о котором Конрауд хотел бы забыть. Он не сразу сообразил, что и как. Хьяльталин постарел и сильно осунулся. Конрауд решил, что это, наверно, от болезни. Из-за терапии он облысел, и сейчас стало еще лучше видно, какой длинный у него подбородок и как вытаращены голубые глаза на худощавом бесцветном лице. Голова была почти белоснежной. Как будто Хьяльталин превратился в пожилого альбиноса.
Их это не касается, тихо ответил Хьяльталин. И голос его был хриплым и грубым. А ты хорошо выглядишь.
Они считали, будто ты собирался сбежать.
А они это записывают? То, что мы с тобой говорим? поинтересовался Хьяльталин.
Нет, ответил Конрауд. Во всяком случае, мне об этом не известно.
Он пододвинул стул и сел. Библия на столе была собственностью тюрьмы: потрепанная, корешок обшарпанный, обложка истертая.
Я знал, что они до меня доберутся, сказал Хьяльталин. Я хотел убраться.
По-моему, в Таиланд, сказал Конрауд.
Великолепное местечко, заметил Хьяльталин, смотря в потолок. Мне не хотелось снова в такую камеру.
Не думаю, что нас подслушивают, но потом меня наверняка спросят, что ты мне сказал. По-моему, ты ведь ни с кем не разговаривал. Даже со своим адвокатом.
Как только я услышал, кого нашли, что это Сигюрвин я тотчас выехал в аэропорт. Купил билет до Лондона, а оттуда прямо до Таиланда. Но они ужасно быстро сообразили. Я ведь уже в самолет вошел. Ты знал?
Нет, ответил Конрауд.
Они решили, что я пустился в бега, потому что виновен, продолжал Хьяльталин. А если б я был невиновен, то и не стал бы. Но я бежал как раз потому, что был невиновен. От вот этого всего бежал. От такой вот камеры. От всей этой мутотени. Мне хотелось спокойно умереть. Вот так и больше ничего.
Ты сказал сотрудникам полиции, что это совпадение: ты собрался в Таиланд как раз тогда, когда нашли Сигюрвина. Тебе самому это кажется правдоподобным?
Хьяльталин закрыл глаза.
Я тебе не вру, Конрауд. Я тебе об этом деле никогда не врал.
Да, конечно.
Сотрудники полиции, тридцать лет назад расследовавшие это дело, обнаружили, что Хьяльталину на удивление легко удавалось говорить им неправду и что он вообще патологический лгун. Он всячески изворачивался, и его неоднократно ловили на лжи. Часто он намекал на одно, а через некоторое время утверждал совсем другое и противоречил сам себе. Судя по всему, он не придавал своему вранью особенно серьезного значения, а лгал, чтобы затянуть и запутать расследование об исчезновении Сигюрвина.
Сочувствую, что ты так болен, сказал Конрауд.
Спасибо.
А по-твоему, разумно в таком состоянии тащиться в Азию?
Я хотел посмотреть их нетрадиционную медицину. Нашел врача, который да ты ведь мне не веришь, да?
А почему же ты тогда хотел со мной встретиться?
Ты меня понимаешь.
Я не по-моему, никто не может понять
А ты знаешь, Конрауд, каково это быть в таком положении как у меня? Знаешь, каково? Представляешь?
Нет, сказал Конрауд. Я такого никогда не испытывал.
Оно все время преследовало меня, это дело. С самой моей молодости. Потому что я когда-то якобы угрожал Сигюрвину. Потому что я когда-то якобы что-то такое крикнул ему на стоянке, а кто-то из ваших знакомых что-то там такое услышал.
Да.
Хьяльталин не сводил глаз с потолка.
Врачи считают, что мне вредно много разговаривать. Они говорят, что мне как можно реже надо пользоваться голосом. Раковая опухоль уже распространилась. Они думали, этого не случится а оно взяло и случилось.
По-твоему, не лучше ли сейчас воспользоваться возможностью и облегчить свою совесть? На случай, если потом будет совсем уж плохо?
Облегчить совесть? Как? Я же ничего не сделал. И ты мне поверил, я знаю. Ты был единственным, кто усомнился. Все время сомневался.
Свидетель, «давнишний друг» полиции, описал человека на стоянке, и это описание подходило к Хьяльталину. Полиция нагрянула к нему домой, но он заявил, что не был там с Сигюрвином и никому не угрожал. Его спросили, не хочет ли он доказать, что его не могло быть на той стоянке, придя на очную ставку: встать в ряд вместе с другими и посмотреть, на кого из них укажет свидетель. Он без колебаний ответил: «Ну, разумеется».
Это он, сказал «давнишний друг» полиции, едва завидев Хьяльталина.
Вы уверены? переспросили его.
Да.
Может, взглянете еще раз? Времени у нас много.
Нет, это он, настаивал свидетель.
Домой Хьяльталина не отпустили. Его завели в камеру и позволили позвонить адвокату. Он протестовал против такого обращения, уверял, что пришел добровольно и что это недоразумение. Свидетель был уверенным и назвал точное время, в которое произошла ссора тех двоих. Хьяльталина тотчас попросили назвать, где он был в это время. Он ответил, что не помнит. Когда через некоторое время его снова спросили об этом и осведомились, кто может подтвердить это, он назвал девушку, с которой у него был роман, и сказал, что они с ней были у него дома. Полиция тотчас связалась с девушкой. Хьяльталин поговорил с ней в полицейском управлении. Она работала в принадлежащем ему магазине одежды и некоторое время находилась с ним в «отношениях». Она подтвердила слова своего возлюбленного, но Конрауд ощутил у нее какую-то неуверенность. Она явно была не готова к тому, что ее будут допрашивать в полиции на улице Квервисгата в связи с исчезновением человека или даже убийством, к которому проявляла неиссякающий интерес пресса. К тому же она раньше никогда не имела дела с полицией, и по ней было заметно, что она совершенно растерялась. Но было еще кое-что. Резинка, которую она постоянно вертела в пальцах. То, как она не смотрела в глаза, но постоянно поглядывала на закрытую дверь и спрашивала: «Уже все?» Сконфуженная улыбка. Через два часа Конрауд добился от нее, что она была у Хьяльталина дома и ушла одновременно с ним. А куда он пошел после того, она не знала. Время совпадало с разговором на стоянке. Затем он позвонил ей и попросил сказать, что она весь вечер была у него, если ее спросят что он считал маловероятным.
Когда? спросил Конрауд и посмотрел на резинку, которую теребила девушка.
Что?
Когда он позвонил и попросил об этом?
Нууу, эдак через несколько дней.
После того, как начались поиски Сигюрвина?
Да.
Вы уверены? Именно после начала поисков? Это очень важно.
Да. После того, как все бросились его искать.
А он сказал, куда пойдет? спросил Конрауд. Куда Хьяльталин собирался идти в тот вечер?
Он сказал что-то насчет встречи с другом и каких-то вин.
Конрауд уставился на нее.
Вин?
Да.
А может, он сказал «Сигюрвин»?
Не знаю. Что-то там насчет вин.
Я вас не понимаю: куда и зачем Хьяльталин в итоге ходил?
Да не знаю я. Я не расслышала.
Адвокат Хьяльталина, потребовавший, чтоб задержанного отпустили, догадался, почему он попросил девушку соврать о нем после того, как начались поиски Сигюрвина. Его логика была такова: Хьяльталин подозревал, что в исчезновении Сигюрвина обвинят именно его, так как у них был совместный бизнес и они поссорились, так что ему захотелось защитить себя. Конечно, получилось у него нелепо, по-дурацки, зато все было весьма понятно и по-человечески. Если б он попросил девушку солгать до того, как было заявлено об исчезновении Сигюрвина, все выглядело бы совсем по-другому. Тогда можно было бы предположить, что он что-то знал о его судьбе.
Время, которое назвала девушка, было довольно-таки точным, и если верить ей, то Хьяльталин вполне мог прийти прямо в фирму к Сигюрвину и застать его там. И тут Хьяльталин изменил свой рассказ. Сейчас он вдруг вспомнил, что поговорил с Сигюрвином на стоянке, а оттуда пошел к женщине, называть которую он не хотел, потому что она была замужем.
Конрауд посмотрел на Библию в тюремной камере и задумался, читал ли ее Хьяльталин, известны ли ему слова из Евангелия от Луки: «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом».
Я ее каждый день читаю, сказал Хьяльталин, заметив, что Конрауд не сводит глаз с книги. Она мне очень помогает.
7
Скорее всего, Хьяльталин заснул. Он закрыл глаза, дыхание стало размереннее. Конрауд молча сидел у его постели и думал, что ему, вероятно, недолго осталось. Вид у него был очень усталый и бледный, почти белый, как известь, цвет явно свидетельствовал о том, что болезнь побеждает его.
Ты прошлое вспоминаешь? раздался хриплый голос Хьяльталина, все еще лежащего с закрытыми глазами. Я вот часто вспоминаю. Нехорошее было время.
Да вроде ты нормально его пережил, сказал Конрауд. Им хочется узнать, как ты его на ледник затащил. Тебя задержали две недели спустя после исчезновения Сигюрвина, так что у тебя было достаточно времени, чтобы спрятать тело.
Хьяльталин открыл глаз и долго смотрел в потолок. Затем он не спеша поднялся и сел на край нар, закрыл лицо руками, тяжело простонал, провел рукой по лысой голове и посмотрел на Конрауда.
Я на тот ледник и шагу не делал, прошептал он слабым голосом. Конрауд, ты это прекращай. Мне ведь уже недолго осталось.
В то время у тебя был джип.
У всех были джипы. Не надо со мной так. Конрауд, ты должен был раскрыть это дело. Только посмотри, что ты со мной сделал. Ты меня просто убил. Ведь то, что у меня было это не жизнь. На меня все смотрят как на убийцу. Все думают, что это я его укокошил. На меня все пялятся, и вот как ты думаешь, Конрауд, каково это? Как, по-твоему, жить с этим? В этом аду? Ты должен был найти того, кто сделал это. А ты этого не сделал слабак несчастный! И все вы слабаки. Все до одного! Придурки никчемные!
Конрауд почувствовал, насколько обессилел Хьяльталин, и молча сидел, слушая этот шквал обвинений. Ему было жаль своего собеседника, он понимал, что тому пришлось хлебнуть в жизни горя, начиная с первого раза, когда его задержали по подозрению в убийстве.
А женщина, у которой ты, по твоим словам, был. Замужняя, которую ты не хотел называть
Она не имеет значения.
Потому что ее и не существовало, сказал Конрауд. Почему ты до сих пор придуриваешься? Ты поскандалил с Сигюрвином, угрожал ему, следовал за ним по пятам, выслеживал его, ждал подходящего момента, а потом напал на него у цистерн на Эскьюхлид.
Хьяльталин бросил на него взгляд.
Ты же сказал, что веришь мне.
Конрауд встал. Он больше не видел смысла в этом разговоре.
Я сказал, что не уверен до конца. Мне не надо было этого говорить. Тебе не надо было принимать это во внимание. Ты до сих пор единственный подозреваемый. Это не изменилось. И то загадочное бегство тоже не улучшает твоего положения.
Но ведь ты говорил
Хьяльтлин неоднократно требовал от Конрауда, чтоб полиция обратила взоры в другую сторону. Полиция считала, что сделала в том смысле достаточно. Все указывало на Хьяльталина. Когда-то после долгого дня Конрауд был усталым и в плохом настроении и высказался так, чтоб Хьяльталин услышал, что, наверно, он невиновен, и, может, полиция просто недостаточно рассмотрела другие возможности. Хьяльталин ухватился за эту фразу.
Для чего ты позвал меня? спросил Конрауд. Тебе же нечего мне сказать. Ты по-прежнему твердишь все одно и то же, как раньше.
Ты единственный человек, с которым я могу поговорить. Я тебя знаю. Иногда мы беседовали и о других вещах кроме этого проклятого Сигюрвина.
Это было давно.
Я думал, мы друзья.
Это ты неправильно думал.
Да ну?
Увы, это так. Никакие мы не друзья, и тебе это известно. Не знаю, что ты пытаешься, но
Тут он увидел, что Хьяльталин разозлился. Конрауду удалось его задеть.
Ты По-твоему, ты чем-то лучше меня? Простейшего дела раскрыть не можешь!
Давай прекратим. Надеюсь, тебе не слишком плохо, ты поправишься, и мне очень жаль видеть тебя в таком состоянии, но помочь тебе я ничем не могу, увы. Так что
А тот придурок, Лео, в полиции все еще работает?
Лео? Да, а что?
Сволочь он, вот что. Он меня сломать пытался. Все талдычил, что я вру. И что я виновен.
Ты про многих из нас говорил то же самое.
Про тебя не говорил.
Хьяльталин долго смотрел на Конрауда своими ясными голубыми глазами, похожими на оазисы на высохшем лице.
Перед твоим приходом я думал о твоем папаше, произнес он.
Ты опять за старое? спросил Конрауд.
Они мне сказали, что он вовсе не ангел. Помнишь? Сказали, что он просто прощелыга.
Конрауд улыбнулся. Во время допросов на Сидюмули Хьяльталин порой переводил разговор на его отца. Кто-то проболтался ему о нем, и Хьяльталин не переставал доводить этим Конрауда.
Забавно, что ты так сильно мною интересуешься, сказал он.
Тебе, наверное, не по себе стало, когда это произошло? спросил Хьяльталин. Наверное, это тяжело. Вы с ним были в хороших отношениях? Или он был распоследним негодяем, как они сказали? Лёгги с Сидюмули. Твои коллеги. Твои дружки. Они сказали, что он мамашу твою лупил. Это правда? Стоял и на это смотрел?
Конрауд не ответил ему.
Они говорили, что он проходимец.
Не волнуйся так о нем, сказал Конрауд.
Они сказали, что, наверное, его за дело зарезали у Скотобойни. Как, по-твоему, за дело ведь? Из-за твоей мамаши?
Что ты от меня хочешь, Хьяльталин?
Я надеялся, что ты не как он. Я надеялся, что ты не такая же сволочь.
Успокойся, сказал Конрауд, собираясь уходить. Я больше так не хочу.
Что ты на это скажешь? Кто-нибудь может от такого человека уйти невредимым? От таких обстоятельств? В тебе ведь что-то от него есть? В тебе сидит какой-то бесенок?
До свидания.
Ты же так и не узнал, что случилось, когда его зарезали, да? спросил Хьяльталин, не желая так легко отпускать Конрауда. Наверное, тебе не терпелось узнать. В самом начале. А что потом? Когда ответов так и не нашлось? Тебе стало неинтересно? Это больше было неважно? Он того не стоил? Ведь он все равно сволочь и прощелыга?
Конрауд не дал ему выбить себя из седла.
Дело было в этом? продолжал Хьяльталин. В том, что он того не стоил?
Мне пора, сказал Конрауд. Ты, как всегда, начал пороть какую-то горячку.
Ты мне друг, Конрауд. Знаю, ты сам это отрицаешь, не хочешь им быть, всячески отмахиваешься, но ты мой единственный друг среди всей этой мутотени. И всегда был другом. Ты понимаешь таких, как я. Как я и твой папаша. Я это признаю. Я не идеален. Но Сигюрвина я не убивал. Это сделал не я!
Хьяльталин снова лег.
Хочу попросить у тебя кое-что, сказал он. Если я долго не протяну. Прошу тебя: найди того, кто это сделал.
Они считают, что уже нашли его.
Но это же не я, возразил Хьяльталин. Я бы, Конрауд, на ледник ни за что не полез. Кого угодно спроси. Никогда.
Но ты мог бы попросить кого-нибудь подняться за тебя на ледник, ответил Конрауд. Кого-нибудь, кого ты впутал в это дело.
Хьяльталин не ответил. Было по-прежнему невозможно определить, встретил ли Сигюрвин свою смерть на леднике или его перевезли туда уже потом. Первая версия представлялась менее вероятной. Сигюрвин не отличался любовью к походам, тем более на ледник. Среди его имущества не нашлось вещей, которые свидетельствовали бы о подобных увлечениях. У него, как и у многих жителей Рейкьявика, были лыжи, но катался на них он только в горах Блауфьётль[9]. Джип у него был, но без специального оборудования, и снегоскутера у него никогда не было. Вторая версия была более правдоподобной: что Сигюрвина привезли на ледник уже мертвого.
Но почему именно ледник? спросил Конрауд. Если уж тебе хотелось избавиться от тела, ты мог бы найти более удачное место. Ледники не уничтожают улик. Напротив, они их сохраняют. И сейчас он сохранил труп. Я видел Сигюрвина: он как будто только вчера умер. Ледник его не уничтожил, а совсем наоборот: как будто и не было этих тридцати лет.