Хьяльталин слабо улыбнулся:
Ты для меня это сделаешь?
Я больше в полиции не работаю, сказал Конрауд. Я приехал только потому, что ты на том так настаивал, а еще мне было немного любопытно, изменился ли ты в чем-нибудь. Да только вот проездил я впустую.
Я хочу, чтоб ты очистил меня от этого раз и навсегда, еле слышно проговорил Хьяльтлин. Голос начинал подводить его. Ты меня видишь? Смотри на меня! Я хочу, чтоб ты меня от этого очистил. Понимаешь, очистил! Я ему ничего не сделал. И вы не могли на меня ничего повесить, да и сейчас не можете. Я его на ледник не увозил. Это кто-то другой. Но не я!
Хьяльталин поднялся и уставился на Конрауда.
Это не я!
До свидания.
Если ты его когда-нибудь разыщешь, отыграйся на нем хорошенько, проговорил Хьяльталин и вновь сник. Сделаешь это ради меня? Отыграешься на нем за то, что он устроил мне
Конрауд был рад выйти под открытое небо. В камере его охватило неприятное чувство, а белое больное лицо Хьяльталина только усугубляло его. Он отчитался об их встрече и не спеша двинул домой, решил поехать через Сельфосс. В Эльвюсе погода была ясная, и он сам не успел заметить, как уже въехал на Хетлисхейди, проехал мимо вечных столбов пара на термальной электростанции и увидел вдалеке у голубого залива столицу. Посещение тюрьмы все никак не шло у него из головы: слабый голос, лицо Хьяльталина, отмеченное печатью смерти, слова надзирателя, которого Конрауд спросил, читает ли Хьяльталин Библию:
Я никогда не видел, чтоб он ее открывал, сказал надзиратель, опровергая слова самого Хьяльталина. Он говорил, что ему она не поможет.
Когда, уже за полночь, Конрауд лежал в своей кровати, а на улице хлынул дождь как из ведра, он все еще думал об этом своем визите. Он не знал, кто проболтался Хьяльталину о судьбе его отца тогда, тридцать лет назад. Во время своего предварительного заключения он начал расспрашивать Конрауда о нем во всякое подходящее и неподходящее время, сначала нерешительно, а потом все более и более дерзко, и в конце концов не одна их встреча уже не обходилась без упоминаний об отце Конрауда. Хьяльталин нащупал у своего тюремщика слабое место.
А как ты думаешь, почему его убили? спрашивал он. Когда ты начал работать в полиции, ты никогда не пытался выяснить причину? Как вы вообще ладили? Он был хорошим отцом или как? Он с тобой лучше обращался, чем с твоей матерью?
Конрауд пытался игнорировать такие вопросы, но в конце концов сдался и подробно рассказал Хьяльталину о том, как убили его отца, надеясь: а вдруг это развяжет заключенному язык. Во время этого убийства Конрауду было восемнадцать лет. Он сказал Хьяльталину, что его отца дважды пырнули ножом и потом не нашли ни убийцу, ни орудие убийства. В свое время подробности этого убийства обсуждались в прессе, и Конрауд просто пересказывал ее материалы. Когда Хьяльталину захотелось узнать больше: как он себя чувствовал, да почему его родители разошлись к моменту убийства, Конрауд отказался говорить с ним дальше. Тут предварительное заключение подошло к концу.
И вот ты теперь и сам полицейский, сказал Хьяльталин, когда его выпускали. Сын того человека. Странно, да? Тут вообще все сходится?
Конрауд ворочался в постели, пытаясь направить свои мысли в другое русло. Когда он наконец задремал, сон не принес ему утешения. Ему снился Хьяльталин с известково-белым лицом и водянисто-голубыми глазами, и он вскочил среди ночи, весь в поту, с неприятным ощущением.
Через некоторое время после их встречи в Литла-Хрёйн пришло решение Верховного суда о том, что нет основания для содержания Хьяльталина под стражей.
Через две недели Конрауду сообщили, что он скончался в онкологическом отделении Центральной больницы.
Хьяльталин до самой смерти отрицал свою причастность к гибели Сигюрвина.
8
Началась пора глубоких осенних циклонов: они выстраивались чередой над океаном и проходили над островом, неся дожди, бури и похолодание. Конрауд, выйдя на пенсию, заметил, что сутки как будто удлинились вдвое даже в это время года. Жизнь приняла особый оттенок безвременья. Минуты превратились в часы, и время тянулось, как ему заблагорассудится, освобожденное от оков рутины: дежурства обеденные перерывы сверхурочные ужин собрания перерывы на кофе рабочие дни отгулы выходные. Все это исчезло и превратилось в одну бесконечную субботу. Жизнь стала бесконечным выходным.
Порой он ходил на обед к сыну и засиживался у него до вечера. Он читал газеты и книги, лазил по Интернету, ходил в музеи, в кино, в театр, торчал в букинистических лавках, словом, делал все то, что, как он считал, у него не было времени сделать, пока он исполнял свою функцию в обществе. Он ощущал себя туристом в этом городе и порой не успевал опомниться, как оказывалось, что он примкнул к какой-нибудь тургруппе где-нибудь в музее или на прогулке по Скоулавёрдюхольту[10]. Внезапно вокруг него начинал звучать один лишь шведский. В очереди в ресторане к нему дважды обращались по-французски. Все это происходило из-за того, что он шатался по городу в то время, когда обычные люди были на работе.
В основном время измерялось сезонами. Лучше всего Конрауд чувствовал себя весной, когда день прибывал, растительность пробуждалась от зимнего сна, перелетные птицы возвращались в страну, а город оживал после зимы. Они с Эртной всегда много ездили по стране во время летнего отпуска, и у них были свои любимые места. Одно из них ущелье Такгиль близ ледника Мирдальсйёкютль недалеко от Катлы. Они старались выбираться туда каждое лето. Он не любил осень, когда день убывал, а ветер гонял сухую листву по улицам. А зима была периодом покоя, ожидания, когда день вновь начнет прибывать.
Когда над страной прокатился еще один осенний циклон, неся бури и осадки, Конрауд зашел к Марте в отделение полиции на улице Квервисгата и спросил ее о последних минутах Хьяльталина на этом свете. Он предварительно позвонил ей после некоторого раздумья и спросил, могут ли они встретиться ненадолго. Это было несложно. Уйдя на пенсию, Конрауд редко заходил в полицейское управление и не знал новых сотрудников, а старые сердечно приветствовали его, жали руку, спрашивали, как дела, говорили, что в этой стране все катится к чертям, да только это уже не новость.
Марте было немного за сорок, она была пухлая, большеголовая, необычно смуглая. Вкус в одежде у нее был скверный: широкие штаны да кофты, волосы, как правило, растрепанные. Она совсем не красила губ и не пользовалась духами. Когда-то она долго жила с женщиной с островов Вестманнаэйар, но потом они расстались, и она стала жить одна. Коллеги называли ее не иначе как «Марта не без фарта».
Их похоронили с разницей всего в неделю, сказала Марта, подавая ему кофе в пластиковом стаканчике. Хьяльталина и Сигюрвина. Необычно, правда? Причем один из них скончался только что, а другой тридцать лет назад.
Мне не сказали, что Хьяльталин был болен, заметил Конрауд.
Нет, наверное, мне надо было сказать. По-твоему, так хуже вышло?
Он неважно выглядел.
Мы не знали, что он так мало протянет.
Вы нашли на леднике что-нибудь, что может пригодиться?
Нет. Ничего. По-моему, это расследование пора закрыть полностью и окончательно.
Хьяльталин так и не сознался?
Нет.
А почему тогда вы собираетесь закрывать дело?
Это не я так решила. Тем, кто сидит наверху, показалось, что уже хватит.
Он попросил меня найти убийцу.
Он упорный. А ты ему что сказал?
Что я уже не работаю.
Сванхильд в кулуарах обмолвилась, что причиной смерти Сигюрвина, как она сразу определила, стала черепно-мозговая травма. Два удара по затылку размозжили череп и привели к гибели. На руках Сигюрвина не было ни малейшего признака того, чтоб он защищался. Ногти были чистыми, тщательно подстриженными. Он недавно побывал в парикмахерской. Чтобы исследовать его внутренние органы, им сначала надо было дать оттаять. При вскрытии у Сванхильд так замерзли пальцы, что ей пришлось держать подле себя миску с теплой водой, чтоб время от времени согревать их. Содержимое желудка Сигюрвина говорил о том, что незадолго до гибели он поел: гамбургер и картошку фри, очевидно, в какой-нибудь забегаловке. В карманах у него ничего не обнаружилось кроме ключей от дома и кошелька. Все считали, что после работы и скандала на стоянке он ненадолго зашел домой и сменил деловой костюм на более удобную одежду, а потом снова сел в машину, купил фастфуда и поехал к цистернам с горячей водой на Эскьюхлид. В ту пору, когда его розыски были в самом разгаре, специально проверяли, не видели ли его в ресторанах быстрого питания или в закусочных на бензоколонках, но никто не мог этого подтвердить.
В свое время расследование не выявило в жизни Сигюрвина никаких вредных привычек или связи с преступным миром: ни с наркодилерами, ни с рэкетирами или ворами, и уж подавно ни с какими более закоренелыми преступниками. Он исправно руководил своей фирмой, и у него работало множество людей, которые хорошо отзывались о владельце своем начальнике. Что Сигюрвину могло понадобиться у цистерн, неизвестно. В то время они стояли пустые, запущенные, а раньше из них поступала горячая вода с Эскьюхлид в город под действием силы тяготения. Когда пропал Сигюрвин, среди этих цистерн только играли дети. Они писали на их стенках, забирались внутрь, а некоторые даже отваживались залезать на самый верх что конечно же было смертельно опасно.
Значит, Сигюрвин встретил у старых цистерн на Эскльюхлид какого-то человека или людей и уже с ними поехал на ледник если убили его все-таки там? спросил Конрауд.
Да, но он не был в теплом комбинезоне или другой походной одежде, сказала Марта. Тогда тот, с кем он поехал, должен был дать ему свою такую одежду, а потом снять ее с него, а это получается маловероятная ситуация.
Сигюрвин пропал в феврале, а одет не так, чтобы очень тепло: рубашка и легкая куртка. Он не собирался долго пробыть на улице.
Нет, согласилась Марта. А еще он в кедах. В общем, он и из машины-то выходить не собирался. В последний вечер, когда его видели, у нас в Рейкьявике погода была отличная. С начала года нападало много снега, а потом потеплело, но после этого снова подморозило. Когда Сигюрвин пропал, на улицах было пустынно. Ты это наверняка помнишь.
А может, его силой заставили ехать на ледник? Он садится в свой джип и вдруг оказывается, что он едет к леднику? Там доходит до драки, и он получает удар по голове? Или он туда по своей воле поехал?
Вскрытие показало, что его отвезли туда уже после смерти. Он начал коченеть, и ткани стали разлагаться.
Но почему ледник? Что там на вершине Лангйёкютля? Почему он отвез Сигюрвина именно туда?
Хьяльталин? Не знаю.
Конрауд пожал плечами, признавая свое поражение. Он помнил, как они нашли машину Сигюрвина. Ее объявили в розыск, и вскоре поступили сведения, что на вершине Эскьюхлид обнаружен красный джип «Чероки». Конрауд часто думал об этом джипе, потому что ему и самому хотелось такую машину: он считал, что она красивой формы и вполне вместительная, и интерьер интересный, и рычаг переключения скоростей на руле. Но если б у него были средства на такую машину, он не стал бы брать красную, лучше уж белую К цистернам для горячей воды вела грунтовка, а в ее конце стоял джип один, брошенный. Сигюрвина тщательно искали на Эскьюхлид и в его окрестностях, со служебными собаками но безрезультатно. На грунтовке и возле цистерн было множество следов от колес, и с тех, что были ближе всего к джипу, были сделаны слепки. Было невозможно сказать, чтоб вокруг джипа происходила какая-то борьба. Человеческих следов на твердом грунте видно не было. Вершина Эскьюхлид была любимым местом для игр детей и смотровой площадкой, откуда открывался вид на город во все стороны, до самого залива Факсафлоуи и на запад до ледника Снайфетльсйёкютль, на Хетлисхейди, горы Блауфьётль, Эсью[11] и полуостров Рейкьянес.
Вы навещали Хьяльталина в больнице? спросил Конрауд, допивая из чашки. С тех пор, как он работал в этом месте, кофе здесь лучше не стал.
Нет, ответила Марта. В тюрьме ему стало хуже, и после того, как его выпустили, он отправился прямиком в Центральную больницу. Его врач не ожидал, что все произойдет так быстро.
Наверное, он испытал шок, когда Сигюрвин через столько лет нашелся, заметил Конрауд.
Да уж, можно представить.
Но он ничем себя не выдал, когда я с ним виделся. Лежал на своей постели, спокойный, сдержанный. Конечно, в таком состоянии у него были совсем другие заботы.
И он не сообщил ничего нового?
Нет. Все твердил, что невиновен.
Ты собираешься с этим что-то делать?
Я не могу «с этим что-то сделать», ответил Конрауд. У меня возможности нет.
Он просил тебя помочь ему.
Да.
И?
Никаких «и»! Ты его спрашивал про ключи от машины Сигюрвина?
Он про них ничего не знал, ответила Марта. А ты его о них спрашивал?
Я не знал, что их недосчитались. Когда я встречался с Хьяльталином, Сванхильд все еще исследовала тело. У Сигюрвина в кармане были ключи от дома и кошелек, а ключей от джипа не было. Согласись, это ведь странно? У кого же тогда его ключи?
Марта пожала плечами, как будто он мог с таким же успехом ждать ответа от ветра.
Как-то это все халтурно выглядит, сказал Конрауд. Как будто работу до конца не доделали.
В жизни не встречала такого отъявленного упрямца, как Хьяльталин, заметила Марта, немного помолчав. Он ведь знал, к чему все идет, когда мы его выпустили, знал, что ему осталось недолго.
И ведь утверждал, что он Сигюрвина пальцем не трогал, сказал Конрауд. Хотя ему было нечего терять. Он же все равно был при смерти.
И он продолжал все полностью отрицать, произнесла Марта, смяла стаканчик из-под кофе и выкинула в мусорное ведро.
9
Сына Конрауда звали Хугоу, он работал в Центральной больнице и был специалистом по реабилитации инвалидов. Он постоянно ездил на конференции по всему миру вместе с женой владелицей магазина в торговом центре «Крингла». Их дети часто гостили у Конрауда и Эртны, пока супруги были в разъездах, двое бойких мальчишек, обожавших бабушку с дедушкой. Этим близнецам исполнилось двенадцать лет, и хотя они уверяли, что могут сами позаботиться о себе, о том, чтоб оставить их одних, не могло быть и речи. Конрауд взял их на несколько дней к себе и пообещал сводить их в кино. Они выбрали фильм очень плохой боевик, абсолютно незнакомый Конрауду, с какой-то дутой голливудской звездой, рубившей полчища противников в капусту.
Он радовался, что внуки гостят у него, и он пытался их развлекать, хотя и подозревал, что родители вконец избаловали их. Вмешиваться в воспитание детей он не собирался. Больше всего его удивляло, как много у бедных ребят нагрузки: всю неделю их посылают туда-сюда, во всякие спортивные секции, музыкальные школы, курсы искусств и прочее, чего и не упомнишь.
У этой публики амбиций выше крыши, сказала как-то сестра Бета, когда однажды разговор зашел об этом.
Конрауд отвез мальчиков в школу утром, после школы повез на урок игры на гитаре, а потом они отправились в кино. Их гитары лежали в багажнике джипа, и когда вечером все вернулись домой, Конрауд попросил внуков показать, как они научились играть. Но те отказались, сказали только, что, мол, хватит с них и скуки на этих занятиях. Затем они оккупировали телевизор в гостиной, притащив туда свою игровую приставку, и пока не пришла пора спать, витали где-то в другом мире. Это было в пятницу, дальше предстояли выходные, так что Конрауд позволил им долго не ложиться. В полночь позвонил из Гётеборга его сын и велел ему отправить мальчиков спать. Он послушался.
В доме внуков явно были какие-то разговоры о трупе на леднике.
Дедушка, спросил один, укладываясь на подушку, а ты знал того мертвеца, которого нашли на леднике?
Нет, ответил Конрауд.
А папа говорит, что знал, сказал другой, у которого после серии убийств в компьютерной игре глаза все еще были налиты кровью.
Я с ним был не знаком, но я знаю, кто он.
Папа говорит, что ты его много-много лет искал. Когда еще в полиции работал.
Это правда.
Но так и не нашел.
Нет.
А почему?
Потому что он был спрятан на леднике. А фильм, на который вы меня затащили, просто никуда не годился.
Не-е, он классный, возразили близнецы. Нормальный фильмец!
Дурашки вы, сказал Конрауд, улыбаясь про себя, а потом закрыл дверь.
Из кухни, где он прибирался перед отходом ко сну, ему было слышно хихиканье братьев, а когда они умолкли, раздался тихий стук в дверь. Сначала ему показалось, что это осенний ветер хлопает крышкой почтовой щели на входной двери, но вот он услышал, как снова постучали, но этот раз сильнее. Он никого не ждал. Бета могла нагрянуть в любое время суток, но она врывалась прямо в дом, вооружившись ключом, и никогда тихонько не стучалась в дверь. Торговцы вряд ли стали бы ходить по домам в такой поздний час. Конрауд имел обыкновение покупать у бродячих продавцов сушеную рыбу и омаров, но они никогда не позволили бы себе потревожить его так поздно.